Вчера я получил письмо от Тихонова. Пишет, что не может приехать на Страстной: нет денег на дорогу. А по тону судя, нет и охоты ехать.
Если так, то комиссия должна собраться раньше Страстной, не дожидаясь петербургских членов, ибо ввиду отказа Тихонова письмо их утеряло всякое значение*.
Не сердитесь на меня, милый князюшка, за то, что я не приехал к Вам обедать. Войдите Вы в мое положение. Еду я через месяц, а работы у меня навалено больше чем на год — этого достаточно, чтобы на мою неделикатность взглянуть снисходительным оком. Надул я Вас только потому, что не знал, что вечером будет комитет, иначе бы я не давал Вам слова. Не сердитесь же, а я Вам за это привезу из Японии будду и голую японку из слоновой кости.
Будьте здоровы и небом хранимы. Погода изумительная. Если бы не Сахалин, то я сегодня поехал бы искать дачу.
Ваш А. Чехов.
На конверте:
Леонтьевский пер., д. Сорокоумовского
Его сиятельству Александру Ивановичу Сумбатову.
Лазареву (Грузинскому) А. С., 13 марта 1890*
784. А. С. ЛАЗАРЕВУ (ГРУЗИНСКОМУ)
13 марта 1890 г. Москва.
13 марта.
Добрейший Александр Семенович, возвращаю Вам Вашу марку, впрочем не в девственном ее состоянии, а уже приклеенною к конверту сего письма. Письмо Ваше к Суворину* отправил я в корзину, предварительно оторвав чистую половинку почтового листа. Причины таковой варварской расправы кроются в следующих положениях: 1) за гонораром следует адресоваться не к Суворину, а в контору (Невский, 38), у Суворина же Ваше письмо рискует заваляться; 2) все сотрудники (за исключением Шекспира, меня) за первые свои рассказы в «Новом времени» получали сплошной пятачок — это правило, нарушаемое очень и очень редко; чтобы Вам за свой рассказ «Побег» получить 7–8 коп. и чтобы ходатайство мое в этом направлении имело силу, Вам следует написать еще 2–3 рассказа и потом уж подать общий счет. Послушайтесь меня!
Ваш «Побег» неплох*, но сделан больше чем небрежно. Аникой и Прохором называется у Вас одно лицо. Я исправлял, исправлял и все-таки прозевал одного Прохора, и он удержался-таки и, вероятно, породил недоумение не у одного внимательного читателя. Засим стройте фразу, делайте ее сочней, жирней, а то она у Вас похожа на ту палку, которая просунута сквозь закопченного сига. Надо рассказ писать 5–6 дней и думать о нем всё время, пока пишешь, иначе фразы никогда себе не выработаете. Надо, чтоб каждая фраза, прежде чем лечь на бумагу, пролежала в мозгу дня два и обмаслилась. Само собой разумеется, что сам я по лености не придерживаюсь сего правила, но Вам, молодым, рекомендую его тем более охотно, что испытал не раз на себе самом его целебные свойства и знаю, что рукописи всех настоящих мастеров испачканы, перечеркнуты вдоль и поперек, потерты и покрыты латками, в свою очередь перечеркнутыми и изгаженными…
Бывает у меня Ежов. У него беда: жена больна. Дела, по-видимому, не блестящи, но он не унывает.
Пишите же поскорей субботник*, не ленитесь и не будьте похожи на того обывателя, который каждое утро, прежде чем решиться надеть сапоги, долго крякает, охает и почесывает поясницу.
Будьте здоровы и небесами хранимы.
Ваш А. Чехов.
Худекову напишу*, будьте покойны.
Суворину А. С., 15 марта 1890*
785. А. С. СУВОРИНУ
15 марта 1890 г. Москва.
15 марта.
Побуждаемый корыстью, а частью вдохновением, написал я рассказ*, который и посылаю одновременно с сим письмом. Только, голубчик, пришлите мне корректуру, ибо рассказ написан сапожной щеткой и нуждается в ретуши. Надо многое сократить и кое-что исправить; исправил бы я и теперь, но голова настроена на сахалинский лад, и во всем, что касается изящной словесности, я теперь не в состоянии отличить кулька от рогожи. Надо подождать и прочесть в корректуре.
Вместе со своим рассказом посылаю рассказ Филиппова*, который убедительно просит Вас возвратить ему рассказ, буде он не понравится. Быть может, будет приложен рассказ и Ежова*. Поздравляю Вас и желаю, чтоб и впредь Вы получали такие большие тюки.
Отчего Вы не присылаете мне рассказов?*
Присланные книги я уже все прочел, кроме Фишера*, и на днях вышлю Вам.
Вчера или третьего дня Миша уехал зачем-то в Петербург в департамент. Совершенно незачем спешить, тем более что летом на даче у нас не будет ни одного мужчины. Надо бы лето пожить ему с семьей.
Прощайте, дорогой мой, дай бог Вам всего хорошего. Анне Ивановне привет, целую обе руки.
Ваш А. Чехов.
Ежов спрашивает: пригодился ли его рассказ «Фокусы графа Коржинского»?*
Ленскому А. П., 16 марта 1890*
786. А. П. ЛЕНСКОМУ
16 марта 1890 г. Москва.
16 марта.
Посылаю Вам, добрейший Александр Павлович, фельетон Ив. Ф. Горбунова*. Интересно. Мне кажется, что артисты должны почаще писать в этом роде — для будущих историков русского театра. Только жаль, что местами Ив. Ф. врет и ударяется в тенденцию.
Каждый день собираюсь повидаться с Вами — есть дело*, но завален по горло сахалинской, литературной и всякой другой работой, так что даже высморкаться некогда.
Уезжаю в начале апреля.
Почтение Лидии Николаевне.
Ваш А. Чехов.
Получил я письмо от Левитана из Парижа*. Пишет всё больше о женщинах. Не нравятся.
Леонтьеву (Щеглову) И. Л., 16 марта 1890*
787. И. Л. ЛЕОНТЬЕВУ (ЩЕГЛОВУ)
16 марта 1890 г. Москва.
16 марта.
Здравствуйте, милый Жан, сколько зим, сколько лет! Моя бедная муза, по воле капризных судеб, надела синие очки и, забросив лиру, занимается этнографией и геологией… Забыты звуки сладкие*, слава… всё, всё забыто! Вот почему я так долго не писал Вам*, друже и мой бывший коллега (говорю — бывший, потому что я теперь не литератор, а сахалинец).
Как Вы живете, как чувствуете? В каком положении Ваши нервы, пьесы, бабушка*? Напишите мне хоть одну строчку Вашим трагическим почерком и не покидайте меня… В апреле ведь я уезжаю, и увидимся мы едва ли ранее января!