11 ноября 1888 г. Москва.
11 ноября.
Благодарю Вас, Алексей Сергеевич, за Савину, т. е. за весть о ней. Я думаю, она отлично разделала бы медведицу. Но представьте мою маленькую беду! Жан Щеглов, которому я послал 2 экз. «Медведя» для Т<еатрально>-лит<ературного> комитета, сегодня пишет мне, что он по совету В. П. Буренина снес моего «Медведя» Абариновой к ее бенефису. Тон у Жана Щеглова радостный: счастливчик, мол, тебя удостоили! Боюсь, как бы не произошла неловкость. Про Савину я слыхал много хорошего, Абариновой совсем не знаю, а потому не имею причин разделять радостный тон Щеглова. В ответ на его письмо написал*, что я Савиной дал уже согласие. Пусть бедняга выпутывается.
Сегодня я кончил рассказ для «Гаршинского сборника»* — словно гора с плеч. В этом рассказе я сказал свое, никому не нужное мнение о таких редких людях, как Гаршин. Накатал чуть ли не 2000 строк. Говорю много о проституции, но ничего не решаю. Отчего у Вас в газете ничего не пишут о проституции? Ведь она страшнейшее зло. Наш Соболев переулок — это рабовладельческий рынок.
Завтра и послезавтра буду переписывать рассказ и еще что-нибудь делать, а потом начну строчить для «Нового времени»*. Есть сюжеты.
В письмах к Щеглову я объясняюсь в нелюбви к театру*. Хочу в него вселить эту нелюбовь, а то он за кулисами совсем обабился.
Глама у Корша подняла революцию. Никак не добьюсь толка: пойдет масловская пьеса* или нет? Такой кавардак, что и не глядел бы. В неделю Корш ставит по 2 новые пьесы. Видел я на днях «Крокодиловы слезы» — бездарнейшая пятиактная белиберда некоего Карпова, автора «На земской ниве», «Вольной пташки» и проч. Вся пьеса, помимо ее дубоватой наивности, сплошное вранье и клевета на жизнь. Проворовавшийся старшина берет в лапы молодого непременного члена* и хочет его женить на своей дочке, влюбленной в писаря, пишущего стихи. Перед свадьбой честный и юный землемер открывает глаза непременному члену, этот последний открывает злоупотребления, крокодил, т. е. старшина, плачет, а одна из героинь восклицает: «Итак: порок наказан, добродетель торжествует!», чем и кончается пьеса. Бррр! После спектакля встречается мне Карпов и говорит:
— В этой пьесе я продернул желторотых либералов, потому она не понравилась и ее обругали… А мне наплевать!
Если я когда-нибудь скажу или напишу что-нибудь подобное, то возненавидьте меня и не знайтесь со мной.
Для своего будущего романа я написал строк триста о пожаре в деревне*: в усадьбе просыпаются ночью и видят зарево — впечатления, разговоры, стук босых ног о железную крышу, хлопоты…
* помещика и дворянина.
В члены Др<аматического> о<бще>ства я Вас не запишу, пока не поручите. Привет Вашим.
Ваш А. Чехов.
В каталоге Рассохина есть пьеса «Анна Каренина»*.
Плещееву А. Н., 13 ноября 1888*
531. А. Н. ПЛЕЩЕЕВУ
13 ноября 1888 г. Москва.
13 ноябрь.
Уф! Кончил, наконец, переписывать рассказ, запаковал и послал Вам, дорогой Алексей Николаевич. Получили? Прочли? Небось, сердитесь? Рассказ совсем не подходящий для альманашно-семейного чтения, неграциозный и отдает сыростью водосточных труб*. Но совесть моя по крайней мере покойна: во-первых, обещание сдержал, во-вторых, воздал покойному Гаршину ту дань, какую хотел и умел. Мне, как медику, кажется, что душевную боль я описал правильно, по всем правилам психиатрической науки. Что касается девок, то по этой части я во времена оны был большим специалистом и не дальше как в это лето скорбел, что в Сумах недостает кое-каких учреждений.
Где Жорж Линтварев? Что он делает?
О получении рассказа, пожалуйста, уведомьте; если он не сгодится у Вас, то я пущу его в другое место с надписью «Памяти Гаршина». Не дай бог, если не сгодится. Я с ним долго возился.
Денег у меня совсем нет, хоть караул кричи. Премию из Академии обещают выслать через 5–6 недель, а гонорара ниоткуда не шлют, потому что нигде не работаю. Когда издательница вышлет в редакцию деньги, то скажите, чтобы мне выслали в мгновение ока*, т. е. телеграфным переводом. Боже, какие вы неловкие люди, зачем вы отдали Сабашникову за этого монстра Евреинова? Зачем вы не подождали меня? В интересах литературы я охотно женился бы на ней. У меня «Северный вестник» тогда имел бы 10–15 тысяч подписчиков. Я половину приданого ухлопал бы на рекламу. И Сабашникова не была бы в обиде.
А Короленко у меня не был. Прислал ли он повесть?* Если да, то очень рад, а то мне до тошноты надоело читать Чехова.
Статья Мережковского*, если смотреть на нее как на желание заняться серьезной критикой, весьма симпатичное явление. Главный ее недостаток — отсутствие простоты. Второй недостаток: автор не уяснил себе вопроса и недостаточно убежден; это видно из того, что почти на каждой странице он делает уступки и смешивает различные понятия; кое-где кричащие натяжки и туманности. Третий недостаток — это примечание редакции*, которое я, хоть убейте, решительно не понимаю. Про каких там сотрудников говорится? Так извольте же под каждой статьей Протопопова делать примечание, что «сия статья, хотя и не нравится Чехову, но мы ее помещаем». Редакция отвечает за каждую строчку вместе с автором; виноваты она и автор, третьи лица тут лишние. Кто не согласен, тот может писать особую статью, а делать вылазку из оврага не подобает. Редакция, какова бы она ни была, должна быть безусловно самостоятельна, по крайней мере в глазах публики, на то она редакция.
Хотел бы поехать к Вам в Питер, да денег нет. Савина хочет играть моего «Медведя»* — она была у Суворина, взяла мой адрес и номер с «Медведем»*. В Москве он идет с треском, пойдет и в провинции шибко. Вот не знаешь, где найдешь, где потеряешь.
Актеры Малого театра нарасхват читают мои «Именины». Им нравится. Особенно женскому полу пришлось по вкусу.
Спасибо за желание читать корректуру моих рассказов*. Но ведь при самом лучшем, идеальнейшем корректоре нельзя избежать опечаток. Дело не в ять и не в фите. Нужно, чтоб сами авторы читали в корректуре свои статьи. Если в будущем Вы будете высылать мне мои корректуры, то обещаю не задерживать их долее одного дня. Сердечный привет всем Вашим. Да хранит Вас бог и все ангелы его.
Ваш А. Чехов.
Суворину А. С., 15 ноября 1888*
532. А. С. СУВОРИНУ