Пьеса Влад<имира> Петровича печатается в «Театр<альной> библиотеке»^*, откуда будет разослана по всем большим городам.

Я написал пьесу^* на 4-х четвертушках. Играться она будет 15–20 минут. Самая маленькая драма во всем мире. Играть в ней будет известный Давыдов, служащий теперь у Корша. Печатается она в «Сезоне», а посему всюду разойдется. Вообще маленькие вещи гораздо лучше писать, чем большие: претензий мало, а успех есть… что же еще нужно? Драму свою писал я 1 час и 5 минут. Начал другую, но не кончил, ибо некогда.

Алексею Сергеевичу напишу, когда он вернется из Волоколамска… Поклон всем нижайший. Вы, конечно, простите, что я пишу Вам такое длинное письмо. Рука разбежалась…

Поздравляю Сашу и Сергея с Новым годом.

Получает Сережа «Вокруг света»?^*

Преданный и уважающий

А. Чехов.

219. Ал. П. ЧЕХОВУ^*

17 января 1887 г. Москва.

17 янв.

Ваше Целомудрие!

Чтобы благодарить за труды по переводу денег^*, надо обладать слогом дяди Митр<офана> Егор<овича>^*. Спасибо! Если бы не ты, то деньги пришли бы неделей позже. Извиняю тебя за беспокойство и буду рад, если ты согласишься взять по 1/100% за комиссию…

Племяша и его родителей поздравляю^*: первого с андилом, а вторых с именинником. Желаю всего, всего!!!

С сокрушенным сердцем ожидаю Лейкина^*. Он опять утомит меня. С этим Квазимодо у меня разладица. Я отказался от добавочных и аккуратного писания^*, а он шлет мне слезно-генеральские письма, обвиняя меня в плохой подписке, в измене, двуличии и проч. Брешет, что получает письма от подписчиков с вопросом: отчего Чехонте не пишет?^* На тебя он зол за то, что ты не работаешь… Буду требовать 12 коп. со строки.

Рад бы вовсе не работать в «О<сколк>ах», так как мне мелочь опротивела^*. Хочется работать покрупнее, или вовсе не работать. Татьянин день провели отчетливо. Вечером у меня вечер. Приходи.

Видаешь ли Суворина? Пишешь ли? Что пишешь? Не предлагал ли суворинцам утилизировать твое писанье? Вообще, тебе надо выскакивать, не щадя живота. Голике прелестный немец. Никак не соберусь написать ему. Билибин тоже хорош, но на непривычного ч<елове>ка действует, как серый круг, к<ото>рый вертят: вял, бледен, скучен. Но если привыкнешь к нему, то не будешь каяться.

Три рубля теткою получены^*.

Так как в конце января я опять буду без денег, то, во избежание нытья домочадцев и займов, к<ото>рые действуют на меня болезненно, я опять буду беспокоить тебя насчет перевода. Помогай, а за это я тебе рецепт пришлю.

Какое глупое положение! Получил я переводом 220 руб. да из «Будильника» в тот же день 20^*, а осталось теперь только 30 р., да и те к 22 янв<аря> уйдут. Скажи, пожалюста, душя моя, когда я буду жить по-человечески, т. е. работать и не нуждаться? Теперь я и работаю, и нуждаюсь, и порчу свою репутацию необходимостью работать херовое.

Видал Сувориху?^* На праздниках у меня был с визитом муж ее сестры^*. Поневоле пришлось отдать визит и познакомиться с ее сестрой и маменькой.

В чем заключается твоя работа в «Новом времени»?^* Носит ли она творческий характер?

Пиши мне обязательно. Ввиду твоего бедственного состояния и дабы не умножать пролетариата, не роди больше. Этого хотят Мальтус и Павел Чехов.

Будь здоров и поклонись всем. Кокоше и Тотоше мое благословение; пусть работают: папаше и мамаше кушать нада… Петербург деньги любить.

Испрашивая Вашего благословения, остаюсь любящие брат и сестра

Антоний и медицина Чеховы.

Кроме жены — медицины, — у меня есть еще литература — любовница, но о ней не упоминаю, ибо незаконно живущие беззаконно и погибнут.

220. М. Е. ЧЕХОВУ^*

18 января 1887 г. Москва.

18-го.

Дорогой Дядя Митрофан Егорович!

Вчера имел я удовольствие получить дорогой подарок: по письму от Вас и от Георгия^*. Оба письма так хороши и ласковы, что не откладываю ответа в далекий ящик и пишу.

Прежде всего поздравляю с Новым годом и приношу великое спасибо за память о Вашем искреннем почитателе и за снисходительность, с какою Вы относитесь к моему упорному молчанию. Виноват я перед Вами и Вашей семьей без меры. Оправдываю себя только тем, что я утомлен массою письменной работы и деловой перепиской. Несколько раз собирался писать Вам, но всё не удавалось. На Ваши именины я ехал с сестрой в Петербург, где прожил целую неделю^* и в вихре житейской суеты не имел ни одной свободной минуты; на праздниках я был завален работой до такой степени, что на именинах матери едва не падал от утомления.

Надо Вам сказать, что в Петербурге я теперь самый модный писатель. Это видно из газет и журналов, которые в конце 1886 года занимались мной^*, трепали на все лады мое имя и превозносили меня паче заслуг. Следствием такого роста моей литературной репутации является изобилие заказов и приглашений, а вслед за оными — усиленный труд и утомление. Работа у меня нервная, волнующая, требующая напряжения… Она публична и ответственна, что делает ее вдвое тяжкой… Каждый газетный отзыв обо мне волнует и меня и мою семью… В декабре, например, в журнале «Русское богатство» была статья критика Оболенского^* под заглавием: «Чехов и Короленко», где на 15–20 страницах критик превозносит меня до небес и доказывает, что я выше и лучше другого молодого писателя, Короленко, который гремит у нас в обеих столицах. Эта статья сделала у нас в доме переполох. «Новое время» и «Петербургские ведомости»^* — две большие питерские газеты — тоже треплют Чехова… Рассказы мои читаются публично на вечерах, всюду, куда ни явлюсь, на меня тычут пальцами, знакомства одолели меня своим изобилием и т. д., и т. д… Нет дня покойного, и каждую минуту чувствуешь себя, как на иголках. А потому Вы делаете мне большое благо, что не сетуете на меня за молчание… Бог даст, увидимся и пополним беседою то, что пропущено в редкой переписке.