Ваш А. Чехов.

10-15 листов мало. Печатайте 20. Писали ли Вы Короленко? Если нет, то дайте знать, я напишу ему.

Плещееву А. Н., 31 марта 1888

399. А. Н. ПЛЕЩЕЕВУ*

31 марта 1888 г. Москва.

31 марта.

Милый Алексей Николаевич!

На дворе идет дождь, в комнате у меня сумеречно, на душе грустно, работать лень — вообще я выбился из колеи и чувствую себя не в своей тарелке. Но тем не менее это письмо не должно быть грустным. Пока я пишу его, меня волнует веселая мысль, что через 30–35 дней я буду уже далеко от Москвы. Я уже нанял себе дачу в усадьбе на реке Псле (приток Днепра), в Сумском уезде, недалече от Полтавы и тех маленьких, уютных и грязненьких городов, в которых свирепствовал некогда Ноздрев и ссорились Иван Иваныч с Иван Никиф<оровичем>. Третьего дня я послал задаток. Псёл река глубокая, широкая, богатая рыбой и раками. Кроме него, на моей даче имеется еще пруд с карасями, отделенный от реки плотиной. Дача расположена у подошвы горы, покрытой садом. Кругом леса. Изобилие барышень.

Вы так нерешительно говорили о Волге, что едва ли можно сомневаться в том, что путешествие наше не состоится. Если Вы не поедете на Волгу, то приезжайте ко мне на Псел! От Москвы туда сутки езды, и III класс стоит 10 р. 30 коп. Место, уверяю Вас, восхитительное. Там

Всё тихо*…тополи над спящими водами,
Как призраки, стоят луной озарены…
За рекою слышны песни,
И мелькают огоньки.

Даю Вам честное слово, что мы не будем делать ничего, окунемся в безделье, которое для Вас так здорово. Мы будем есть, пить, рано вставать, рано ложиться, ловить рыбу, ездить по ярмаркам, музицировать и больше ничего. От такого режима Вы убавите себе живот, загореете, повеселеете и переживете время, когда

И сердце спит, и ум в оцепененье…

Вся моя команда будет состоять всплошную из молодежи, а где молодежь, там Ваше присутствие, что Вы уже не раз испытали, имеет свою особую прелесть.

Вот юность пылкая теснится
Вокруг седого старика…

В конце мая или в начале июня — вообще когда хотите — укладывайте чемодан, берите денег только на проезд, запасайтесь сигарами, которых Вы на юге, пожалуй, не найдете, прощайтесь с Меланхолической Мандолиной* на целый месяц и

Вперед! без страха и сомненья…

Привозите с собой Щеглова. Ваш сын Н<иколай> А<лексеевич> тоже обещал приехать и, конечно, не приедет, так как его не пустит служба.

Как и куда ехать, я напишу Вам в мае.

Пишу повестушку* для «С<еверного> вестн<ика>» и чувствую, что она хромает. Читал сегодня Аристархова* в «Русских ведомостях». Какое лакейство перед именами, и какое отечески-снисходительное бормотанье, когда дело касается начинающих! Все эти критики — и подхалимы, и трусы: они боятся и хвалить, и бранить, а кружатся в какой-то жалкой, серой середине. А главное, не верят себе… «Живые цифры» — вздор, который трудно читать и понимать. Аристарх<ов> с трудом читал и не понимал, но разве у него хватит мужества признаться в этом? Моя «Степь» утомила его, но разве он сознается в этом, если другие кричат: «талант! талант!»? Впрочем, ну их к лешему!

Передайте Николаю Алексеевичу, что я виделся с И. М. Кондратьевым (агентом драм<атического> общ<ества>) и что сей последний выслал гонорар Александру Алекс<еевичу> 26-го марта, как обещал; гонорар выслан весь, без вычетов.

Ну, будьте здоровы. Поклонитесь Вашим и А. М. Евреиновой. На днях я получил от Я. П. Полонского душевное письмо*. Прощайте.

Ваш всей душой

А. Чехов.

Плещееву А. Н., 31 марта 1888

400. А. Н. ПЛЕЩЕЕВУ*

31 марта 1888 г. Москва.

31.

Дорогой Алексей Николаевич! Едва успел послать Вам сегодня письмо, как вдогонку пишу и посылаю другое. Сейчас у меня был Ваш А<лександр> А<лексеевич>* с письмом. Вот мой ответ*.

Пора каким бы то ни было образом прекратить безобразие, предусмотренное уложением о наказаниях. Я говорю об оскорблении могил, практикуемом так часто литературными альфонсиками и маркерами вроде г. Лемана. Недостает еще, чтобы на могилах писателей говорили речи театральные барышники и трактирные половые! Меня покоробило, когда в телеграмме из П<ете>рб<ур>га о похоронах я прочел, что речь говорил, между прочим, и «писатель Леман». Что он Гекубе, и что ему Гекуба?*

Что касается отсутствия на похоронах представителя «Нового времени», то в этом я не вижу злого умысла. Я убежден, что смерть Гаршина произвела на Суворина гнетущее впечатление. Не были же нововременцы по простой причине: они спят до двух часов дня. Насчет слез, к<ото>рые прольются на могилу Жителя, Вы тоже заблуждаетесь.

Вчера я послал Баранцевичу согласие участвовать в его сборнике «Памяти Гаршина». Ваше приглашение пришло поздно*. Как мне быть? Передайте Анне Михайловне, что я всей душой сочувствую идее и цели сборника и благодарю за приглашение, но не знаю, как мне быть с Баранцевичем. Вернуть согласие нельзя.

А<лександр> А<лексеевич> говорил мне, что проездом в Крым Вы побываете в Москве. Это очень приятно. Мы с Вами покутим и поговорим подробно об Украйне, о Михайловском* и проч.

Ваш А. Чехов.

Поклон всем Вашим, Анне Михайловне и Марье Дмитриевне.

Два раза был я у Гаршина и в оба раза не застал. Видел только одну лестницу…

К сожалению, я вовсе не знал этого человека. Мне приходилось говорить с ним только один раз, да и то мельком*.

Савельеву Т. С., 1 апреля 1888

401. Т. С. САВЕЛЬЕВУ*

1 апреля 1888 г. Москва.

1-го апреля 1888 г.

Уважаемый Тимофей Савельевич!

Благодарю Вас за память и за письмо*. В Ростове я буду не раньше июня и, конечно, постараюсь побывать у Вас. Думал я ехать к Мите в апреле*, но планы мои изменились. Семья моя благодарит Вас за поклоны и в свою очередь кланяется Вам. Будьте здоровы и благополучны. Уважающий Вас


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: