Мы уселись друг против друга. Я мельком глянул на Селину. Ну да, и ее обычное серебряное ожерелье тоже было на месте: выглядывало из-под расстегнутого сейчас ворота десятью звеньями цепочки.

— Эта их сосиска-в-кукише на все восемьдесят состоит из козлятины, — пробормотала Селина. — А то и на все девяносто.

— Ты о чем?

— Они же прямо здесь раз в месяц упитанного козла режут. Как в капище. На особой непроницаемой подстилке, понятно. Иногда я им помогаю сжечь останки, а за это со мной делятся ритуальной кровью.

— Кто?

— Йогуны здешние. Ты что, свою новоорлеанскую епархию не знаешь?

Я выразительно пожал плечами.

— Ну, а Барона Самеди на Марди Гра встречал? И папу Легбу с ключами от христианского рая на поясе?

— Это к нашему делу относится?

— Я думаю — да. Постольку поскольку этот переговорный зал создавался под их идейным руководством. Ну и эту твою вотчину именно вудуисты помогди вытащить на ясное солнышко, чтоб ее как следует просушило.

— Постой, вудуисты и тонтон-макуты — это же Гаити.

— Ты еще своего друга Дэйви о том спроси. Ему повстречалась довольно сильная мамба или курандейра, вот он и решил, что в ней сокрыта вся бездна премудрости.

— Бразилия… Куба…

— А началось-то всё с древней Дагомеи. Я не так давно ездила по делам в республику Бенин, это в здешних кругах высоко котируется. Кое-кто из мамб даже клялся, будто бы я верховая лошадь самой Йеманжи. Какая радость, честь какая!

— Но ты же не об этом хотела говорить?

— Это тоже в строку. Сейчас, дай дух переведу.

Она уселась покрепче, подтянула колени к подбородку:

— Есть три вещи, о которых Темный Народ не знает. Первая касается меня одной, вторая — и меня, и многих прочих. А третья, когда о ней услышат, ударит по всем нам без различия.

Первое. Я не просто вампир, но еще и оборотень.

— Не может быть. Для летучей мыши не та масса. Хотя масса, переходящая в энергию, куда большую, чем у смертного…

— Не коси под Эйнштейна. И потом я ведь не мышкой оборачиваюсь. Даже не лисой.

Я схватился за горло. Там, очень кстати, вместо верхней пуговицы была приколота дареная Селиной камея.

— В человека я перекидываюсь, мой Большой Брат, — закончила она.

Я ахнул.

— Это еще в первый день так получилось, я и не поняла сразу. Наверное, из-за того, что уже спала: больно, как водится, тошнит изо всех дырок — а это, я так думаю, не моя смертная плоть, а мой рак от меня обособлялся. Дальше — страньше: вроде как просто сплю и сны вижу, путаные — не как видения, которые указывают мне цель допустимой охоты.

— Римус о твоей охоте говорил, — вставил я. — Но…

— Впадаю в вампирский сон, выпадаю, а потом вдруг полная бессонница. И страсть как кислого молочка захотелось, — Селина снова фыркнула, совсем по-молодому. — И на солнышке погулять.

Ну, выползла на верхнюю площадку, где густая тень, общупала себя руками — и побежала в ближайшую платную флюорографию. Врач там сидел не из болтунов, я по прежней жизни его знала. В общем, рак исчез как не бывало, органы двадцатилетней пацанки, но желудок стянулся в кулачок. Рекомендуется пить молочнокислое, особливо кумыс лечебных сортов, соки, преимущественно концентрированные, кушать детское питание — кашки там всякие, пюре овощные и фруктовые. Не мясо, не рыбу и не зеленую траву с незапаренным овсом. В общем, как после блокады или голодомора, — поежилась она. — И человечья пища для меня — не настоящая; грязная информация, так сказать, Впрок наесться не удается, хоть и желалось бы. Ну, естественная пигментация практически отсутствует, что тоже понятно, а особенная сила… Сила, в общем, сохранилась на уровне, только приходит, лишь когда я в ней крайне нуждаюсь.

— Ох. Твое серебро и твоя клаустрофобия.

— Осенило наконец. Представь: среди дня человек просыпается в закрытом наглухо футляре, сил поднять крышку нет и вроде бы не предвидится… Кошмар! Это мне, кстати, ни с какой стороны не грозило. Я тогда сразу назад оборачивалась. Ведь я могу совсем не перекидываться, а только грезить весь день-деньской, оно и проще… Серебро помогает сознательно контролировать процесс, скажем так. Может быть, природные оборотни его боятся, не знаю, не знакома. Но мне от него слегка больно. Самый момент перехода обозначает, и очень внятно. Да, не сплю я, когда такое случается, примерно с двенадцати, когда солнце в зените, и часов этак пять подряд. Приходится ночью добирать, и всё одно вялая. Так что это не подарок. Ладно!

Слушай второе. Мой Мысленный Дар. Ты понимаешь, что все вампиры если и владеют чем-то в этом роде, то лишь мыслеречью? Термин Урсулы Ле Гуин.

Я кивнул:

— Телепатия, холодная на ощупь и безличная. К тому же не одетая в конкретные слова. Плюс иногда телекинез. А разве есть что-то еще?

— Слушай дальше. Мышление каждого существа закрыто от солидных вторжений: работают Стражи Порога. Прямая аналогия паролям и защите от взлома. Я, кстати, не сама закрываюсь, как все вы: Братья Зеркала надо мной порадели еще в человечестве. А открыться — снова контролируемое усилие нужно. Ну а если бы я начала спонтанно мыслеговорить, через защиту проник бы любой. Верно?

Я снова кивнул.

— В пределах Ойкумены существуют и работают миллиарды автономных биокомпьютеров. Знаешь, какая напрашивается аналогия?

— Интернет.

— Так сразу? Нет, ты схватываешь быстрее, чем развивается логика повествования. Да, он самый. Поначалу я могла следовать только путем слова, на каком бы наречии ни говорили. Заветные тропинки языка. Где-то в Руанде-Бурунди или на Формозе появилась новая весть, и если последний человек, который знал того, кто знал узнавшего и тэ дэ, находится недалеко от меня, я ее принимаю. Но дальше я получила все стандартные пароли. И кое-какие орудия взлома. Адреса у меня уже фактически были.

— Когда?

— Примерно во время твоего госпитального послушания. В Бенине и Японии. В Каире и штате Орегон. И теперь — понимаешь? Человечество для меня — Великая Информационная Сеть, по которой я могу бродить, невзирая на величину расстояний. Удивительно: все Дети Темного Дара пользуются обычным интернетом на уровне ученых обезьянок… или людей. Нет чтобы внедрить его в наш скромный вампирский обиход честь по чести и не страдать от ментальной разноголосицы в эфире… Так вот. Для меня в принципе нет ничего закрытого и запретного. Правда, учиться еще вовсю приходится.

Селина чуть комически покачала головой:

— В давнее время мне вместе с курсом молодого бойца был преподан краткий курс компьютерного хакерства и крекерства. Дружил со мной такой юный криминальный талант по кличке «Салих — машинный доильщик»; вот он и поспособствовал развитию моих личных талантов.

— Постой, не так быстро. Значит, твои способности вызрели, так сказать, под сенью… Под колпаком, как заморский фрукт.

— Угм.

— И вампиров это касается вплотную.

— В том-то и соль. Что, по-твоему, воспримет и предпримет Махарет, если какой-то вампиришка низкого ранга станет нахально шариться в ее царственном черепе?

Я снова понял больше того, что было сказано, и испугался. Эти бархатные стенки — точно ли преграда для силы обеих наших Оберегаемых?

— Может быть, и нет, но скорее всего — да, — кивнула Селина. — Погоди, еще не всё. Люди говорят друг с другом, люди смотрят один на другого, стараясь произвести впечатление, — но есть иные наблюдатели. Беспристрастные. Кошка дремлет у камина, присматривая за хозяином. Пес восхищается своим живым богом, хотя понимает его до нитки; твой Мокша лучше тебя самого чувствует ароматы твоих радостей и смрадное дыхание твоих похотей. Конь несет на себе тело и душу всадника. Олень хладнокровно следит за охотником, снежно-белый ирбис идет по его следу сам. Птицы в поднебесье любят наблюдать за копошением двуногих муравьев. Дубы при виде краткоживущих прерывают свои размышления, травы пригибаются под тяжестью их бега, цветок роняет из уст каплю росы. И ко всему этому я допущена.