Собственно, самой драки видно не было. Пёстрые девицы стояли широким кольцом, изо всех сил стараясь заглянуть через плечо своих временных аматёров. Те нащупывали рукояти шпаг — бесполезное дело, в питейных заведениях хозяин сохраняет оружие для гостей в каком-нибудь чулане. От чёрного одеяния, правда, пытались отодвинуться — или монахиня, или аристо недобитое, а то и вообще плохая примета. Бодигард как раз наличествовал, заметила Галина боковым зрением — на голову выше остальных, но явный малоземелец. Раскидать кучу-малу в один присест у него не получалось.

Так бы ничего и не произошло, но изнутри живой ограды нечто ударило, вырвалось наружу и покатилось прямо к ногам девушки. Чей-то затылок с сальными кудрями маячил прямо перед ней, руки стискивали добычу. Внизу — бледное лицо в чёрном нимбе, разметавшиеся по полу волосы, глаза широко раскрыты от боли. Кажется, нападавший пнул Галину в лодыжку, она стала падать, крепко стиснув в пальцах рукоять…

Она поднялась, не сводя глаз с кости, отполированной не одним поколением мужей. Часть волос насильника вдавилась внутрь вместе с клинком и быстро напитывались ярко-красным.

— Только, не вынайте, сэнья, ради святой Биргиты, — торопливо говорили за её спиной. — Пускай видят. До чего дошли — благородной деве пришлось за всех нас руки кровищей марать. Музыканта чего — живого подняли?

— Ничего, по-прежнему в голосе, — услышала она теперь уже совершенно узнаваемое. — За маэстратцами послали?

Молодой, смуглый, каким-то чудом не разлохматился или уже успел пригладить волосы — огонь отражался в них, как в дорогом зеркале. Субтильное сложение, тонкие черты, глаза глубочайшей синевы. Одет совсем просто, в лён: блуза с тонкой строчкой вышивки по разрезу ворота, обтяжные шаровары, заправленные в полусапожки. Но за плечами на ленте — нарядная шляпа с большими полями, считай, что мексиканское сомбреро.

— Госпожа Нусутх.

— Ну, надо же — снова вы под руку подвернулись.

— Это не я, а вот он, — певец указал на тело.

— Он — сьёр Раули из Франкиса, а кто играл на празднике — мэс Барбе, — пояснили в толпе.

Женское имя, почти кукольное, — подумала Галина. — Лезут в голову всякие Барби…

— Не беспокойтесь, сэния, — говорил тем временем музыкант. — Никто и не подумает усомниться в вашей невиновности. Свидетелей много, всякий не против заручиться доброй славой.

— Чтобы вдругорядь на суде поверили, когда позарез нужно станет, — проговорил тот же голос, явно женский. — Достойные свидетели завсегда в чести и этом… авторитете.

— Зато ты, певун, в ущербе, шляпную тулью вон в лепёшку сплющили.

— Что шляпа! Горло цело, пальцы не переломаны. Виолу вон жаль до смерти: не чтобы достойной сэнии раньше ко мне пробиться.

Барбе указал взглядом на пол: там, рядом с трупом Раули, валялись жалкие щепки, перекрученные струны, сломанный смычок — бренные останки инструмента.

— Нет, детки мои, не трогайте ничего и отступите-ка все лучше на шаг-другой, — продолжил он. — Госпожа Нусутх, кстати, как вас в самом деле именуют?

— Галина. Можно Гали, Галья, если полностью трудно.

— Вы весьма любезны, сэния Галья. Не затруднит отойти вон к той стенке, чтобы я ввёл вас в курс дела?

У «той стенки» расположилась стойка трактирщика с армадой бочек и шеренгой бутылей. Никто отчего-то не торопился запивать событие хмельным — как предположила Галина, не хотел портить себя как свидетеля.

По пути она заговорила:

— Отчего на вас ополчился этот…

— Не согласились по неким гендерным вопросам. Человеческая слякоть всегда проявляет к такому повышенный интерес.

— Гендер? Откуда вы знаете наш термин — тоже рутенец?

— Нет. Впрочем, не хочу врать. Папа Бран говорил о покойнице матери, что та была фея. Они оба пришли с другой стороны радуг.

— Получается, вы эльф-полукровка. Свою маму помните?

— Не имел чести. «До срока из утробы материнской был вырезан Макдуф, а не рождён». Хотя не так пафосно — роды хоть и до срока, но начались. Так говорят, сам я помню, естественно, совсем иное, ибо пребывал на обратной стороне бытия.

— Так о чём вы желали бы со мной побеседовать?

— Вот об этом самом, что уже сказано, — он усмехнулся и дотронулся до её руки. — Сэния разумна и пошла навстречу моей мысли. Но вдобавок — о том, что на этой стороне мира бывает ещё и вергельд. Вира за убитого.

— Я же невиновна.

— Конечно. Однако у покойника могли остаться дряхлые родители, также кутёж происходил за его счёт, и бедные шлюхи не должны потерпеть никакого ущерба. В равной мере как и податель их еды и пития, — Барбе кивнул в сторону барной стойки. — Вам лучше всего высказаться на эту тему до официального запроса.

— Попробую.

— Ведь ба-инхсани как раз для такого и состоит при благородной сэнии?

— Ох. Я как раз его хватилась, когда…

В лестницу чётко впечатались шаги. Вооружённые люди на мгновение замерли перед входной аркой и слаженно двинулись внутрь.

Орихалхо был с ними. Возвышаясь на добрых полголовы и даже, кажется, во главе. Откуда знал?

— Расступитесь, расступитесь… — говорил один, по виду и возрасту на самом деле из старших. — Дайте дорогу капитану Энрике, черти драные, лупаные.

Склонился над распростертым телом, одним точным рывком выдернул лезвие. С брезгливостью вытёр о штаны мертвеца, протянул Галине рукояткой вперёд.

— Досточтимой сэньи?

— Да. Но… я не хотела бы. Разве это не улика?

— Уже нет. Пока вы тут гуляли-воевали, смышлёный мальчишка-прислужник отыскал твоего человека, сэнья, и вместе они пошли навстречу нам. Ибо мы всегда рядом.

Не очень понятно, подумала Галина, да ладно уж…

Орихалхо через головы протянул руку:

— Это моё. Мне полагалось, что моя сэнья должна иметь защиту от дурной случайности.

Звонко щёлкнул пружиной, почти незаметно убрал в запазушные недра.

— Орри, насчёт возмещения — спросишь, сделаешь? Бери у меня в сундуках, что потребуется. Не жалей. Хватит, надеюсь?

Энрике услышал:

— Не утруждайте себя, сэнья. Дворянчик был кругом холост и вообще нарывался. Разве метрескам соблаговолите кое-что подарить.

Тело закутали в старую занавеску и волоком потащили из залы.

Как-то постепенно и понемногу вслед за ним повлеклись остальные. Осталось трое: Орри, Барбе, с печалью взиравший на бренные останки виолы, и сама Галина.

— Не думаю, что сэнье приличествует избавляться от ношеного, — проговорил морянин, крутя «столовый прибор» в длинных по-обезьяньи пальцах. — Четыре продажных девки не получили от убитого никакой мзды.

— Мне не жалко. Только распорядись уж сам. Копии ключей от скарба у тебя точно есть. Ты лгал мне, что клинок не боевой?

Непередаваемое по силе и оттенкам выражение мелькнуло на тёмном лике:

— Не хочу лгать нисколько. Мясо на блюде режут именно таким ножом, не очень длинным. Но теперь я понял. Сэнье не следует расточать своё достояние так рьяно, ибо последуют и другие случаи. Она прирождённая убийца: предчувствует нужное время и место, использует первое, что легло в руку, нападает внезапно. По наитию выбирает самый надёжный удар: в основание черепа, пересекающий позвонки. В душе не раскаивается — лишь телесно. Пристально глядит на обычай и приходит к выводу, что плата всё покроет. Она права, это я ошибаюсь: троица в одном — не для защиты. Мне следует поискать для сэньи Гали лучшее оружие.

И в конце пространной речи удалился.

— Орихалхо говорит по делу, — тихонько заметил Барбе тому в спину. — Я всё ожидал, что вас вырвет. Смотрите — вам надо переодеться в лучшее. Брызги на исподнем.

Галина опустила глаза. По всему жарсе шла дорожка алых капель и пятен, особенно ярких на белом: немного на груди, больше всего на нижних юбках.

Тут случилось как раз то, чего от неё ожидали. Расторопный Барбе еле успел подставить миску с какими-то объедками.

— Жаль, сэниа послала своего слугу куда подальше, — с юмором заметил певец, обтирая Галине рот. — Зрелище неплохое.