— Я тебя понимаю через пятого на десятое.

— И вдобавок нужно ли тебе понимать дилетанта? Неуча.

— У которого верное чутьё — а чутьё работает вернее разума. О чём ты помышляла, когда сказала о мёртвых?

— Не помню. Разве сказала?

— О танках или вообще броне. Они неживые, как любой неприрученный металл. Или не приручены, как любая мёртвая текника в Рутене. Возможно, это будет нам спасением.

— Тоже мне военный совет. Держу пари, вы там в верхах имеете более обоснованные мнения.

— Да. Но обоснований не хватает для того, чтобы угадать верно.

«Тогда мы все погибнем. И земля Вертдома тоже. Но Верт — ключ к Рутену. Камень-ключ в арке свода. Который полагалось раньше окроплять кровью. А сейчас только красят алым цементный раствор, говорил мой любимый герой. Из «Левой руки тьмы». Да, а как они пройдут в Верт всей толпой? С помощью хорового чтения?»

Галина не знала всего. Ей показывали истинно скондскую механику: скорострельные баллисты и катапульты, могущие опрокинуть на головы противника небольшую скалу, требушет по имени «Аль-Арус», «Невеста», в считанные секунды покрывающий небольшими камнями пространство в половину квадратного фарсаха, дальнобойные — впору винтовке четырнадцатого года! — луки и самострелы, клинки, заточенные так, что ими можно было перерубить волос вдоль — не то что поперёк. «Тщета по сравнению с автоматами, гранатомётами, ручными пулемётами и штурмовыми винтовками. И это даже если наши горы вынудят их к пешему бою. Как мы здесь осмеливаемся воевать?»

— Понимаешь, сэниа Гали, — отвечали старшие на её наполовину высказанный вопрос, — вот это как раз очень просто. Нам не нужна победа. Нам не требуется отстоять родную землю — её и без наших усилий не так просто погубить. Мы добиваемся лишь чести. Большего нам не приобрести, меньшего не потерять. А для того, кто не имеет ничего, любая мелочь — награда.

А ещё Галина видела воочию, что почтари летают через весь Сконд не покладая крыльев. Что некий важный народ — о нём ей сказали обиняком — собирается на внутренних подступах к замкам и что преодолеть землю полых холмов для него сущий пустяк, ибо угрызения совести и осознание собственного греха ему не свойственны.

Многое происходило — явно и тайно.

Но когда посреди ясного дня заревели трубы, вызывая людей за стены, это стало неожиданным для всех — хотя натягивали доспех, бежали по лестницам, грузили и грузились в подъёмные клети с заученной и бездумной чёткостью. Да и голос этих сирен, даже слышимый в стенах, был не сладкогласен, выйдя же за их пределы, оказался куда страшнее воя римской волчицы — буцины.

Когда ждёшь врага — не озирайся по сторонам. Но Галина Рутенка куда как чётко видит неширокую двойную цепь друзей, брошенную на горные склоны, кохертов, в злобном нетерпении переступающих по редкой зелени окованными бронзой ногами. Первый ряд пеший, второй — всадники: ни к чему подставлять скакуна под жёсткий удар снизу или поперёк колен. Позади всего — махины из дуба, напитанного водой, готовились бросить вперёд гигантские стрелы, камни и горшки с нефтью. Метких стрелков, затаившихся на карнизах. А на острие войска, близко от самой Галины, — три пеших фигуры: мужчина с непокрытой седой — серебристой — головой, златовласая женщина, рыжеволосый подросток. Бледная кожа, нестерпимо яркие глаза, слава, что ложится на их плечи вместо доспеха. Тяготит.

Хельмут фон Торригаль. Его жена Стелла. Их сын Бьёрн.

Триада живых мечей — защитники королевской крови.

Впереди раздёргивается тонкая завеса тумана. Море отступило, и впервые за многие месяцы обнажено то, что скрывали шхеры: мелкие камни, на них широкий понтонный мост, на мосту сплошь — коренастые люди в маскировке, с лицами, замазанными тусклой пятнистостью. С коротконосым, толстоствольным и как бы крылатым оружием поперёк груди и горбом за плечами. Передовые карабкаются вверх по склонам и строятся врассыпную, основному составу нет и такой нужды — прилив сам поднимет вровень с берегом.

«Мы их не достанем. Только наши орудия дальнего боя, и то лишь проредят строй. А у них вертолётные ранцы. Миг — и у каждого за спиной раскроется крылатый треножник. Пронесёт над нашими стрелами».

— Их легендарные мечи, Нотунг, Колада, Зульфикар и остальные, на сей раз не пошли за человеком, — послышался слева мягкий голос Шахина.

— Нет у них благословения своей матери-земли, — это вторит справа Хайсам. — Мы же его испросим.

«Сказки».

Но уже прозвучала команда:

— Второй ряд — лучники к бою! Первый ряд — в клинки!

Кажется, махины всё же ударили из-за спин защитников, со свистом посылая камни, с рокотом — глыбы. Но ещё раньше вдоль обоих рядов полоснула свинцовая плеть. Отмечая свой след кипящими алыми пузырями. Разворачивая, сгибая, роняя наземь. Поливая траву чистой кровью королей.

«Хайсам и его кохерт. Не оборачиваться назад. Шахин и его…. На мне — пропуск стежка, пропуск…Рауди — с Ворона. Орри? Рядом с ней Арми? Я стою. Одна. Нет, вон эти трое — тоже!»

Торстенгаль в трёх лицах. Не стоят — взлетают. Грозные контуры тянутся ввысь, увеличиваются, роняют с себя одежду. Легко касаются, обходят своих павших. Сливаются воедино. Мерцающее дамасское крыло.

И узкой свистящей чертой летят поперёк неровного строя захватчиков. В центр.

Те не ожидали такого: кое-где над неровными рядами уже поднимаются первые беглецы-летуны на треногах. Выросших из спины.

Облако из стальных частиц расширяется, набухает чужой кровью, Гудит и звенит.

Та, что по-прежнему стоит, не удивляется. Лишь отмечает, что Троим не хватает захвата, прогал в чаще неприятеля слишком узок.

И почти бездумно, пронзительно повторяет команду:

— Братья! Те, что жив, — в клинки!

Они встали и двинулись. Пешие. Страшно медленно. То и дело роняя себя в кровавую жижу. Поднимаясь. Оскальзываясь. Обращаясь в узкую живую стрелу. Прорываясь через массу, не успевшую понять и сомкнуться намертво.

Наконец, нагнали живую сталь. Дошли к своей смерти.

Когда невозможно поднять ни меч, ни огнестрел, в ход идут командирские «Desert Eagle» и кривые кинжалы — их удобно выхватывать и всаживать в сердце противника. Не так прямые. Хотя против главного «Орла Пустыни» встаёт именно прямой басселард. Ударяет и возвращается весь в липком пурпуре. Снова и снова.

Мерзко тёплое, бурое застилает глаза, клеит, коробит одежду под латами, делает рукоять в пальцах скользкой. Под ногами борющихся — край бездны. Перед лицом одних и спиной других — сама бездна.

Море пришло и колышет на себе плоты. Нет. Пенится, отступает, утягивает в себя, на зыбкое дно, откуда бьют вверх кипящие ключи. Это Та-Кто-Стоит-Впереди понимает из воплей. Из столбов тумана, которые сгущаются с новой силой и теперь окрашены алым. Биврёст. Что такое Биврёст? Мост из радуги. Ледяные великаны…

— Уходи, теперь отходите все! — говорит сверху трубный голос. С карниза, со склона, с высоты трёх человеческих ростов. — Мертвецы разбудили землю, теперь она сама за себя постоит. Только не станет делить на правых и неправых.

— Вот ведь лихая вояка, пап, — Галину, которая успела опомниться и даже слегка испугаться, тащат подмышки от места резни, она ничего не видит со спины, спотыкается, упираясь саблей и каблуками. — Чистого места на шкурке не отыщешь, а всё куда-то порывается. И вся-то в живительной влаге, прям облизать хочется…

— Не стебись, сыне. Протрезвиться тебе бы факт не мешало.

— …чтобы понять, ко всем чертям, сильно её поранило или не так чтобы очень. Состояние боевого аффекта, прикинь. До сих пор за кинжал держится, ну хоть бритву положила.

— Вот, называется, взяли папочка с мамочкой ребёнка на дело, — вмешивается в диалог третья персона. — Всю торжественность момента зафейлил. Галина эта хоть не слышит?

«Кто они? Говорят, как белая рутенская сволочь. Но те не стали бы возиться, добили. И не до языка им».

Похоже, она думает вслух, только очень тихо, потому что те, за спиной, восхищаются: