И с этой цитатой из Кохелета судья удалился.

Приходил он ещё не однажды. (Собственно, и тот самый первый диалог был составлен из разновременных кусков.) Держался почти свойски — вливал в себя немеряное количество чая, изливал пространные философские рассуждения. Галина вставляла в этот бурный поток одну-другую реплику, не больше. Иногда кади попадал на явление Барбе, и тогда они на первый взгляд вовсе не обращали внимания на клиентку. Какую уж прибыль извлекал Салахэддин из от этих бесед — одному Богу было ведомо. Кажется, Галина не выдавала никаких порочащих сведений. И вообще, такие беседы повторялись слишком часто, чтобы вызывать у неё жгучий интерес. Даже остерегалась своей болтовни она уже на автомате.

Чем хороша предопределённость: чётко предвидя свой финал, можно не бояться всего остального.

Поэтому когда неким поздним утром за Галиной явились люди в красном, чтобы предъявить её, наконец, судейской коллегии, она ничуть не встревожилась.

Во времена её детства ходил такой анекдот. Заключённому, долгое время томившемуся в камере-одиночке, сообщают, что сейчас его поведут на пытку. «Слава Богу, — отвечает он. — Хоть какое-то разнообразие».

Надела не самое лучшее, но и не самое скромное своё платье, серое с муаровым узором, заново переплела косу и надела кружевной чепец — после рождения дочки не хотелось заострять внимание на своём воинском статусе. Подхватила юбки — заводить в клеть её не собирались, вели по лестнице. Двое впереди, двое позади.

В просторном зале второго этажа, до упора набитом людьми, ждал Салахэддин и еще несколько судейских по виду особ, в шафрановых мантиях и белых с жёлтым обмотах. И Орихалхо напротив судей. Первые сидели в ряд на довольно высоких пухлых табуретах, как принято в Сконде. Орихалхо и Галина, которую подвели к подруге, значительно возвышались бы над ними, если б не расстояние, которое это скрадывало.

— Игниа Галина бинт Алексийа, победительница рутен, — выговорил кади весь её новый титул. — Мэс Орихалхо из рода готийских ба-нэсхин, её сподвижница и супруг по закону. Суд пристально и нелицеприятно вник в ваше дело и вынес приговор. Игнию Галину бинт Алексийа, коя повинна в нарушении святыни брака, но более ни в чём, повелеваем обезглавить так, чтобы по возможности не причинить ей ни душевного, ни телесного ущерба, сиречь боли, муки и напрасных угрызений совести. Совершить это надлежит через два захода солнца. Мэс Орихалхо, коя в ходе процесса обвинила сама себя в потакании естественным склонностям, своим и супруги, счесть виновной в том ущербе, что ей причинён, и посему не налагать никакого особенного наказания. Лишь настоять на присутствии мэс Орихалхо при смерти игнии Галины бинт Алексийа. Что до их соответчика и совиновника, Рауди ибн Яхья Огневолка, отсутствующего здесь по причине телесной скорби, единственным возможным и приемлемым наказанием для него будет опёка за девочкой из лона игнии Галины бинт Алексийа, не обретшей пока имени. Также лежит на нём надзор за приданым её матери, конфискуемым в пользу безымянной. Освободиться от налагаемой на него обязанности он сможет, лишь выдав дитя замуж со всей возможной пристойностью и соблюдением его, дитяти интересов, или в связи со смертью оного дитяти, от чего спаси нас и его Вседержитель. Ничего более для вас троих суд предпринять не может.

А теперь, игния Гали, подойди к нам.

Кажется, ноги ей отказали. По крайней мере, она их под собой не чуяла: будто двигалась по воздуху. Или по воздушным шарикам, насыпанным понизу толстым слоем.

— Мы обошлись с тобой, возможно, куда хуже, чем про тебя решили на небесах, — мягко сказал Салахэддин, поднимаясь ей навстречу и становясь лицом к лицу. — Ибо положены границы человеческой свободе решений, и мы не имели права их нарушить. Однако то, что помещается в эти границы, мы постарались соблюсти. Удовлетворена ли ты нашим решением по поводу дочери?

— Да. Эти двое, Волк и девочка, будут сильно любить друг друга и, даст Бог, не испытают нужды.

— А что ты скажешь по поводу вашей подруги?

— Уж вот такого я и врагу бы не пожелала! — вспыхнула Галина, как ни пыталась держать себя в руках.

— Она воин и не боится ни видеть, ни испытывать касание смерти. Ей надо знать, что некая страница её жизни завершена и внизу поставлена точка. То даже не казнь ей, но лишь предписание.

— Тогда пусть скажет сама.

— Почтенные, могу я сделать это, не нарушая ритуала? — Орихалхо подвинулась ближе, обняла подругу со спины. — Гали, нам ещё позволят поговорить и до конца объясниться. Но пока только одно: я того хотела сама. Слишком страшно числить того, кого любишь, пропавшим без вести. Невыносимо видеть в гробу блёклую подмену создания, только что полного жизни. А видеть сам переход… Это больно — и всё.

— Прекрасные госпожи, нам необходимо решить самое главное, — продолжал Салахэддин. — Игниа Гали, сейчас тебя отведут на прежнее место. Именно там высокую игнию будут готовить и с ней будет говорить исполнитель. Но есть ещё одна привилегия, которой ты можешь воспользоваться. Называется «последний глоток земного». Тебя ровно на половину дня выпустят из твоего затвора без сопровождающих и позволят увидеть то, что за стенами.

Он вздохнул и сказал совсем просто:

— Ты ведь и одним глазом не успела увидеть горной осени. Ни единого вдоха её не сделала по приезде.

— Ты уверен — все вы уверены, что я не сбегу и не брошусь с обрыва в самый что ни на есть Рутен?

Люди переглянулись.

— Возможно, такое было бы лучшим выходом для всех нас, — сказал кади. — Ну, а для тебя самой? Говори правду и ничего помимо правды.

— Перейти я бы сумела, наверное. После обучения в Ас-Сентегире. Но там, на другой стороне… Не знаю. Мне показали одну выдумку, слишком похожую на теперешнюю планету Земля. Не хотелось бы оказаться там голой, босой и лишённой всех, к кому успела привязаться.

Он кивнул.

— Вот поэтому мы и рискуем отпустить тебя без иных гарантий, кроме заместителя, — судья выделил это слово интонацией.

— А заложником буду я, — вмешалась Орихалхо. — Не бойся, это тоже входит в назначенную мне плату. Сейчас ты уйдёшь, я же останусь под присмотром. Если ты не явишься в назначенный тебе срок, меня сразу же начнут готовить на твою роль. Если не явишься к помосту — меня убьют вместо тебя. Иного конца я и сама не захочу.

— Орри, я не могу принять.

— Не спорьте в присутствии суда, — мягко оборвал их Салахэддин. — Есть доводы, которые можно привести лишь наедине.

В комнате Орихалхо, куда они обе торопливо поднялись, тотчас же полезла в сундук стала выкладывать вещи: ягмурлук, старый казакин в «рюмочку», рубаху, шаровары на гайтане, низкие сапожки. Галина забросила эти вещи, когда поднадоели и сама распухла от беременности, а подруга сохранила.

— И думать нечего — иди, — проговорила она. — Постарайся забрать с собой как можно больше. И учти — ничего страшного со мной не станется.

— А если я не хочу рисковать тобой даже самую каплю?

— Гали, вот что я тебе скажу, — Орри выпрямилась, заведя руку назад, будто поясница прибаливала с натуги. — Повинюсь, так уж и быть. Перед собой уж тысячекратно винилась. Ту нефритовую игрушку я тебе подложила. А ты, похоже, думала на Барбе? Кажется, он знал, ума ему ни у кого не занимать. Было два близнеца, подаренных мейсти Эстрельей: один у королевы, другой у её лучшей монастырской подруги. Оба в великой тайне привезены кузнецом Браном из страны сидов и подарены для того, чтобы владелицам их иметь много детей. Оба вручены на свадьбу. С нашей Зигрид это сработало, но её знатная товарка выговорила себе в мужья кавалера, скажем так, к делу услаждения дам мало способного. И ведь по любви сошлись, представь себе. Так вот, чтобы усилить второй басселард, надо было, чтобы он окунулся в кровь, семя и молоко. Иначе говоря — чтобы владелица его тоже родила, причём в положении, почти безнадёжном. Ты была иноземка, чужачка. Ты, казалось, была обречена своей болезнью. Замашки у тебя были мужские — по крайней мере, на любовный союз тебе не приходилось рассчитывать. И не то чтобы я надеялась на это мутное колдовство: оно само позаботилось о себе. Само получило дань — и не так, как мы рассчитывали.