Или прямо на сцену театра «Молния».
Отчего ему тогда пришла в мозги эта сомнительная шуточка?
Нет, не тогда. Скорее потом, уже ночью, во сне.
Когда ему приснилась некая мозаика из «Золотого ключика» и фильма «Приключения Буратино».
Театр свободной марионетки…
А тогда Зорик вошёл в комнату и заметил книжку этой Марианны в отцовых руках:
— Пап, а ведь нехорошо трогать чужие вещи.
— Не придирайся. Не дневник, не про девочек.
Сын слегка покраснел и задышал неровно.
— Да я ж не знал, Зорь, правда.
Он, Алек, что: оправдываться затеял?
Бросил открытую книжку вверх корешком и пошёл на кухню — ужинать. Питаться тем, что Эля наготовила.
И ведь пришёл парень от сестры, подумал Алек. С уроками помогал, что ли? Или, наоборот, это она ему долгий волос чесала?
Интересное дело. Сама Гаянэ взяла за моду стричься коротко — наверное, чтобы друзья-каратисты скальп случайно не ободрали. А Зорик, едва вулканическая деятельность на физиономии поостыла, так сразу чуть ли не косы отпустил. По примеру древних монголов. Чёрные, жёсткие и до лопаток. То есть, конечно, по большей части распущенные и слегка волнистые — в ту самую старину это ведь тоже косой называлось.
Какие-то вечные мозговые помехи мешают, сокрушился Алексей. Не удержишь надолго ни одну мысль.
Так, значит, о книгах. Дети внезапно и не ко времени увлеклись кумиром отцовой молодости: братьями Стругацкими, Борисом и Аркадием. Повлиял фильм про дона Румату Ярмольника, барона Пампу дон Бау и прочих не весьма благородных донов и далеко не подлых простолюдинов, его тогда как раз озвучили по всей форме. Потом брат и сестрица взялись за Тарковского — «Сталкер», культовая лента дедовских времён. За всего Тарковского — и «стругацкого», и «лемовского» и своего собственного. Как только мозги им не переклинило…
А гораздо позже сын и дочка завели себе целую серию покетбуков с клеймом «АБС» на корешке, которые валялись где ни попадя: мягкие обложки, серая бумага, почеркушки и пометы на полях. Обменивались экземплярами и, кажется, развёрнутыми мнениями, которые записывали на отдельных листах и использовали в качестве закладок. Даже начали писать свои собственные истории как бы поверх чужих — любимая игра умненьких ребятишек. Называется фанфикшн. Хотя — далеко не ребятишек. И не умненьких — изощрённо умных.
Как обнаружилось спустя несколько лет.
Писали дети не то чтобы хорошо: вменяемо. Но не настолько, чтобы отца заинтересовать. В литературном плане, разумеется. В житейском я был тогда слеп и не видел самого главного, думал Алексей.
Того, зачем это всё писалось.
И того, что рукописные, перегнутые пополам странички формата А4 — на самом деле тайная переписка.
Первая из обнаруженных записей была написана явно рукой Зорикто, вложена в «Жука в муравейнике» и называлась «Планета Азавад». С неким трудом Алексей сообразил, что название — отклик на события в Ливии, уже подёрнутые мхом. Когда племя туарегов, поддержавшее диктатора, пожелало в отплату получить независимость и именно так назвало свою автономную республику.
Воспринималась хитроумно написанная повесть как попытка реванша, «стругацкий след» был прискорбно мал, издёвка над достославным и всесильным КОМКОНом — казалась плакатной. И в то же время ведь чувствовалось в ней кое-что небывалое. Тоска по земле обетованной, что ли?
«Зажрались молодые, — проворчал Алексей, унося вкладыш к себе в кабинет. — Вольностей им в родном дому не хватает». Всё-таки решил прочитать и разобраться, пока дети пропадают на прогулке. Есть у него право родителя или нет, в самом деле?
И вот что открылось его глазам:
«Планета Азавад лежит вдали от проезжих дорог и столбовых трасс, и КОМПОН поначалу никак не мог уяснить себе, что с ней, собственно, этакое сделать. КОМПОН — Космический Отряд Милитаризованной Полиции Особого Назначения. В простоте души называемый Космической Оперой, а его члены, среди которых тогда числился и я, — космооперами.
До нашего пришествия этот чёртов Азавад представлял собой всего-навсего круглую каменюку солидных размеров с ледяными шапками на полюсах. Самая малость горько-солёной океанской водицы, омывающей по краям два континента. Континенты сложены из песка и окатышей, соединены узкой перепонкой и насквозь поросли манным деревом. Это вроде гигантского тамариска: помните Книгу Исхода? Только комочки беловатой смолы были размером с рыхлую фасолину. Иногда на этой застывшей иллюстрации митоза попадались фуниковые пальмы — длиннющие метёлки для несуществующих облаков. Их плоды высыхали и отделялись от ложноножки, едва достигнув молочной спелости, а потом сомнамбулически перекатывались по пышущей жаром равнине, тщетно надеясь выпустить из себя корень. У некоторых, вообще-то, получалось стать на прикол до ближайшего самума и даже выродить из себя десяток ленточных листов. Таким семенам обычно удавалось выжить и даже заселить собой бесхозные пространства в виде выветренных горных хребтов и крутых вымоин, по которым в лучшие для планеты времена сходил грязевый сель. Павшие трупы пальм и тамарисков сами по себе расчленялись на папирус, луб и дрова, а также служили кормлению и произволу бродячих скарабеев-древоточцев. Склеенные животной слюной шары из опилок пригождались для костров — их золой были усеяны все караванные тропы. За всем этим безобразием тянулись подобия земных гусениц, змеек и бескрылых дракончиков, которые поедали манку и перезрелые фуники, умягчали, удобряли и рыхлили почву для растений, а также работали высокобелковым кормом ради тех своих подшефных, которые пошустрей. То есть двуногих, обладающих явно выраженным логическим разумом и неотчётливо родоплеменной структурой. Они, как понимаете, тут были тоже, но подвизались на вторых ролях.
Итак, прямоходящие человеки двигались вслед за разнообразной едой, которая сбивалась в отряды самозащиты, но без большого успеха. Некоторые змейки, правда, отличались крайней ядовитостью, лекарственные червяки пребольно кусали, а мигрирующая смолка и перекати-семечки были практически несъедобны для здешних царей природы.
Впрочем, царей — это слишком сильно сказано. Священных войн азавадцы почти не вели, только затевали по границам кочевий ритуальные схватки, чтобы дать полюбоваться на них своим женщинам. Уйма раненых с обеих сторон, один-два трупа и жирная свадебная обжираловка под конец. Дамы, которые по сути всем заправляли (дополнительный штрих к картине общего варварства), выбирали себе спутников жизни, руководствуясь личным вкусом и не взирая ни на эндогамию с экзогамией, ни на богатство и харизматичность претендента, но лишь на красоту и отвагу. Муж переходил в племя жены, усиливая его; так что народ, выказавший себя наиболее храбрым, был в выигрыше далеко не всегда. Торговать было нечем: съестное в равной мере доступно всем и в той же степени неприглядно, а что до одежды и утвари — каждое племя производило для себя абсолютно всё, что необходимо, украшало мощным этническим орнаментом и чуралось не своего колдовства. Женщины рожали на открытом воздухе и очень легко. Млекопитающие азавадцы на поверку оказались яйцекладущими, скорлупа была не известковой и не кожистой, а из тонкого, крепкого и одновременно дырчатого минерала: вроде кварца-волосатика, скрещённого с вулканической пемзой. И очень крепкой. Высиживать такие плоды было делом какой-нибудь одной старухи, ни на что более не пригодной, однако от рождения имеющей высокий статус. Ходили слухи, что её мудрость могло облегчить крайне трудоёмкий и болезненный процесс взламывания скорлупы, который одолевали лишь самые крепкие и жизнеспособные из детёнышей.
Вот такая простая и незатейливая жизнь…
Оттого здесь уж которое тысячелетие не возникало никаких оград, городищ и, соответственно, городов. Кроме передвижных палаточных каре, что возводились в единый миг и с таким расчетом, чтобы внутри было можно укрыться от палящего ветра не одним женщинам с детишками, но и некоторым воинам из тех, кто постарше. Ну, и загонов для полудикого скота, пока он таковым оставался. Недолго — ибо стратегические залежи урановых руд способствовали разнообразным мутациям, в основном полезным и перспективным.