А потом всё оборвалось и смолкло, кроме потревоженного воздуха.
— Я угадал верные слова и названия или ты мне их сказала? — спросил Сорди Кардинену.
— И то, и другое, так я думаю, — ответила она. — Если и было можно под конец расслышать, так только сердцем…
Когда они пришли в гостиницу — ибо в ушах ученика не помещалось больше звуков, а в глазах, ослепленных дневным сиянием, — образов, и рухнули прямо на пол, Кардинена сказала:
— Теперь понимаешь, как это — здесь жить?
— Ох.
— И что делается в тебе, когда ты слышишь и видишь, как творится ежедневное чудо? Огромный ларец с игрушками, от которого потерян ключ? Эти домики, что козой карабкаются на склон; сады, низкорослые и ухоженные, все в буйном цвету и переплетении ветвей и лоз; гранитные стелы с узорными арабскими надписями на кладбищах и низкие особняки на срединных улицах, с литыми чугунными решетками на окнах и дверях — ни один узор не повторяется дважды. Антикварные и ювелирные лавочки, где ничем не торгуют, лишь выставляют на любование. Трубы шелков: прочных и гибких, как шагрень, сплошь затканных серебром и золотом, цветных и прозрачных, как дым. Перстни, броши и серьги — груды забытых леденцов. Пояса из стальных блях неправильной формы, оправленных в вороное серебро. Холодное оружие со всего Динана: литые «алмазные» шпаги, похожие на блеск льда при луне, и кованые «черные жальца». Широкие сабли с предгорий, работы мастера Даррана, вот примерно как моя собственная, и вороные эроские кархи мэл — узкие, изогнутые почти серпом. В эфес клинка вкладывают амулет, чтобы давал крепость руке, пояса составляют из осколков погибших сабель и шпаг, внутри перстней нередко бывает тайник, не для яда — но как тайная мета для знающих. Иногда снаружи бывает щит, а самоцвет прячется внутри — подобное кольцо именуется силт, или перстень со щитом.
— Ты о таком перстне и говорила? В смысле — что носила сама?
— Погоди, не торопись поперед батьки в пекло. Пекло, скажем, еще то… Ну разумеется, мои соратники не утерпели. Как увидели, что в город стали переправлять еду и медикаменты, а из города — ценности, так начала кольцо обратно стягивать и наращивать. А там, внутри, ведь много было беглецов — мирного народу из окрестностей. У кого дом пожгли, кто не захотел быть попусту забритым. Да и вывозили из-за стен одни бумаги, что стоили, правда, подороже иной ювелирки.
— Этого вроде не положено.
— Так не позволяли бы и передыха. Мое слово — хочу дам, хочу назад заберу, так? И к тому же меня и вообще в расчет не брали — кое-кто думал с моими конниками управиться без меня.
Ну, сначала меня просто заперли в том особняке: в городе беспокойно, на вас тоже могут покуситься как на ближнего ответчика. А потом и говорит мне Кареново прямое начальство, такой Роналт Антис:
— Вы, ина полковник, — заложник мира, а мир уже формально нарушен. Осада возобновится со дня на день, и вам стоило бы задуматься о своей судьбе.
— Не удивлюсь, — отвечаю. — Вечного Города с его сокровищами я не стою ни в чьих глазах и обольщаться на сей счет не намерена.
— Вы знали?
Очень многозначная фраза.
— Ну, если в том смысле, что я самурай-камикадзе по своим склонностям — то нет. Если имеется в виду доскональное знание подлой человеческой натуры — то да. И если вы намекаете на мою природную хитрость и умение творить финты — то да в квадрате.
Роналт был человек умный и к тому же урожденный аристо. Дворянин высшего ранга. Образованность, артистизм, чувство меры и такта, дипломатические способности — все, как у вас говорится, в одном флаконе. Поэтому он не удивился, а с ходу спросил:
— Как вы полагаете, я вас сразу расстреляю или еще поторгуюсь?
— Не знаю, право. Первого я вам сразу не посоветую: уже было и не принесло значимого результата. А торговаться — значит тянуть время, ваше и моё. Боюсь, тоже попусту. Однако если вы мне поверите и возьмёте в союзники…
И, знаешь, он таки внял — уж больно мне мало пользы было от тактики со стратегией, что я перед ним развернула.
Ты в курсе, что такое эффект античного театра? Акустика типа «на сцене рвут бумагу, а галерка слышит»? Прибавь к тому, что голосовые данные у меня редкие: оперная полётность голоса плюс некая выучка, позволяющая скручивать звук в такой жгут наподобие светового. Или превращать в свист.
— Фантастика.
— Однако работает и поныне…Словом, меня должны были выставить напоказ против того места, где стояли мои люди — это, как помню, четверть осадного периметра. И при случае убить на их глазах: на такой исход я соглашалась заранее. Но до того мне должны были дать последнее слово, чтобы в нём выказать свое презрение к нарушителям договора, убийцам и разрушителям святыни.
— Это ведь… Враги тебе так доверились?
— Противники, не забывай. Дети одной матери. Ох, и кто тебя в детстве воспитывал!
— И это бы не изменило ровным счетом ничего.
— Внутри бессмысленного мяса — да. Толпы — конечно. Но не внутри вооруженного собрания динанцев.
— Другие люди, чем я знаю.
— Именно — благодаря длительному правлению Братства. Карен был чётко оттуда, даже из верхов. Но и сам Роналт тоже факт на обочине постоял. В сочувствующих.
Карди потянулась, выпростала руки из-за головы, села.
— Расчет был только на шок. Возмущение, благодаря которому из города смогут прорваться те, кого там заперли. Не военные преступники, не носители страшных тайн — просто люди. Но началось такое… Запоминай на всякий случай: петля — казнь позорная, расстрел — смерть никакая, а от своей кархи, это называется «обернуть оружие» — наивысший почёт, какой только может быть тебе оказан, врагом ли, судом ли или другом… Последнее я тебе уже внушала. Только для моих всадников и это оказалось превысившим меру повиновения властям. Словом, в итоге я осталась при своём закладе, зыбкое перемирие переросло в обстоятельный мирный договор, и я сделалась почетным и почитаемым заложником уже этого продукта высоких умов.
— Но это и совсем невероятно.
— Не думай, что мы многого добились. Лэн-Дархан уцелел, социализма там не нюхали лет двадцать, а позже на всём нашем островке наступило иное время. Противник, правда, эмигрировал без особых средств к существованию. Только знаешь, что из французских дворян периода Великой Французской резни выходили отличные сапожники? А из динанских аристо — лингвисты и библиотекари-полиглоты, металлурги и ювелиры, геологи и этнографы. У них не принято было никакой пыли да грязи чуждаться — лишь бы не моральной.
Ну а мне бывшие узники и будущие эмигранты преподнесли Бархата. Вороной жеребец с приливом арабских кровей, которые нисколько не испортили чистоту наших могучих малюток. Впрочем, это сейчас увлекаются миниатюризацией и возвратом к исконному генотипу: настоящие лэнцы бывают самые разные.
— Я уже понял.
Они переглянулись с усмешкой.
— И что — дело одним непарнокопытным ограничилось?
— Догадлив. То кольцо, что всё время всплывало в разговорах, с ободом в виде виноградной лозы, тоже после того появилось, и принёс его Карен. Надел на палец и говорит:
— Носите не снимая, камень по мере сил не показывайте, а что оно значит — вам либо Эррат, либо еще кто-нибудь старше меня со временем объяснит.
— Карди, а Эррант — это и есть Эррат? По какую сторону стен она тогда находилась?
— Для чужих — не Эррант и не Эррат. Эррата Дари, лучшая из лучших, — поправила Карди. — Примерно то же, что индийская девадаси, но с достоинством и благородством гейши: знаток обрядов и блюстительница традиций, сосуд для новшеств, однако не даёт себя поработить ни тем, ни другим, ни третьим. Ни людям. Из того же гнезда, что Карен, но вту пору они и в самом деле ещё не сравнялись. Была позже официальной спутницей Армора, пока тот властвовал в Лэн-Дархане, ну и моей старшей подругой тоже. Как по-твоему, стоит еще уточнять?
Сорди хотел сказать, что уточнить нужно бы еще многое: насчет силта, и Волка, и того, кем же всё-таки была в Вечном Городе сама Карди, — но не рискнул испытывать ее терпение.