— Ага. Сказал однажды писатель Горький, что женщины родом с Венеры, мужчины — с Марса, а некто Сергий — прямиком с планеты Уран. Да ладно уж, не стану я тебя брать приступом… Спи, мой чела.

XVIII

Проснулся он от слитного чувства белизны и холода. Кое-как выпростался из наброшенных на него покрышек и сена, отряхнулся и стал на ноги. Из крошечных, величиной в кулак, оконец на самом верху лилось фосфорическое сияние, перемешанное с мельчайшими иголками, камин в углублении стены прогорел, только чёрная копоть стелилась вверх по камню вплоть до самого большого из продухов.

— Зима на землю свалилась, — негромко произнесла Кардинена. — Снега нам по пояс, лошадкам по брюхо, впору плавать в нём. Это оттого, что Огняник наверх ушёл.

— Ты откуда знаешь?

— На верхнем этаже мельком побывала. Там окно хоть и в забрале, да ясное. В своё время ставила вполне современного литья.

Она закуталась в подобие ворсистой шали, на удивление крепкой на вид: Сорди вспомнил, что ему говорили об энтропии с обратным знаком. Или то был фантастический рассказ?

— Ты как, выспался? Есть-пить желаешь? Насчет обратных процессов — вниз к лошадкам. Потом из кизяков формуем брикеты и топим. Дров запасено мало, а гнилья хоть и много, да лёгко прогорит.

— Ничего, — Сорди вздохнул с какой-то внутренней судорогой и сжал плечи руками. — То есть не очень. Я пойду посмотрю?

— Только быстро. Принеси заодно что-нибудь толковое. Потом и я схожу, пожалуй. А вообще-то закрыть чердачный ход придётся наглухо и ещё подумать, чем забить стенные отверстия: слишком их много.

Почему-то не вызывало спора то, что продолжать путь они не смогут. Какая-то леность времени больших холодов, подумал он несвязно.

Соловьиная лестница и то была почти беззвучна — едва поскрипывала.

Вверху воздух был как жидкий лёд: еле можно дышать. Крупные снежинки, что в одиночку или попарно планировали вниз, походили на балетных танцовщиц в пачках, а на самом полу в точности отразился пейзаж за окном: переливы белого, изгибы и лёгкие тени, только никаких гор и вод, даже покрытых пеленой, не было видно. В люстре отразилась лишь серость — солнце даже не проглядывало из-за облаков. Может быть, в этом новом мире его не было вообще?

Нечто в отчасти знакомом рельефе слегка его удивило. Как раз посередине пола лежало нечто вытянутое в длину, и слой снега на нём был тоньше, чем на прочих предметах.

Он нагнулся и дотронулся с некоторой опаской — но когда понял, что это вовсе не мёртвое тело и даже не орудие убийства, а нечто совсем иное, подхватил на руки и понёс.

Внизу Кардинена целенаправленно шарила по углам.

— Смотри, что я обнаружил. Тёплые попоны, лёгкие, точно пух. И какие-то накидки вроде пончо с рукавами. И того, и другого по две. Откуда?

— С самого верху сброшено, — она пощупала материал, улыбнулась. — Только не думай, что здесь железные винтокрылы летают. Волк показывает, что мы по его слову здесь оказались. Помнишь — «сиди в своем дому, джан, и носа на улицу не высовывай».

— Помню. Но неужели он считает, что ты послушаешься?

— Весь расчёт на то, чтобы не. Он меня присудил к затвору, а с какой это стати? Уж кто-кто, а он знает мой супротивный характер. Только до самого конца не просчитывает. Всё сделал, чтобы меня отсюда выдворить: и еды в закрома тишком добавил, пожалуй, ещё загодя, и верёвочную лестницу с крюками — чтобы окна легче заделать, и покрышки для нас и лошадей. Вот назло ему и воспользуюсь всем этим в своём добровольном заключении.

Под эти разговоры они с Сорди торопливо влезали в накидки — кажется, еще более пушистые и тёплые, чем из натуральной вигони.

— А кони пока подождут: факт у себя тепла надышали, — прибавила Карди. — Давай собирай камни, тут везде валяются, круглые такие. Заглушки для амбразур.

Потом они аккуратно прилаживали к месту булыжники — она стояла на лестнице, прицепленной к стене, мурлыча «Шелковые петли к окошку привесь», он подносил образцы и уносил их прочь.

После того наверх спутешествовала уже Кардинена.

— Холод мне не так чтобы мешает, — объяснила она потом. — Дело в том, что одно время в руине, как раз под самой крышей, поселились мои приятели вампиры.

— ???

— Бледнолицые и белокурые красавцы. Дети Луны. Лунники — так я их называла. Мы с самого начала легко поладили — женщина ведь создана из той же материи, что и месяц. Одно время я даже стала одной из них — обернули, хотя не до конца. Мне тогда нешуточно угрожал канцер, но как-то быстро избавилась и от него, и от последствий. Типа само соскочило, когда больше не было опасности. Солнечный свет я с самого начала переносила без больших проблем, не то что некоторые не шибко продвинутые особи. То-то радость — в землю п уши зарыться… Ах, ты думаешь, им так уж нужна наша заветная красная жидкость? Вовсе нет. Они умеют легко и быстро убивать, но при нужде довольствуются напёрстком величиной в небольшой стакан. Я вообще пила лошадиную кровь, как воины-монголы: это раз в десять целительней кумыса и не приносит животному никакого вреда. Разве что слишком ручным становится.

— Карди, это было на той или на этой земле?

— Одно скажу: в Динане, — она со значением улыбнулась. — Парень, ты не заморачивайся. Иная выдумка имеет смысл метафорический, иная — аллегорический.

С тем и удалилась на чердак. Там ей удалось отыскать среди рухляди и ветоши старинную мельничку для пряностей, почти не тронутую окислами, чугунный котелок на треноге и самый настоящий рашпер длиной со старомодную шпагу. Поэтому чуть позже было решено, что пончо — это пончо, но огонь в камине следует разжечь как следует. И кстати приготовить на нём хоть какую-никакую снедь.

— Мы остановились, а ведь к Белому Сентегиру следует идти, — с сожалением произнёс Сорди, запивая свои слова очередной чашечкой кофе из-под циветты.

— Идти к цели можно и взаперти, — сказала Кардинена, закусывая напиток эльфийским крекером. — И наоборот: иногда приходится бежать только ради того, чтоб остаться на прежнем месте.

— Ага. Первое Правило Алисы, — кивнул ее собеседник. — Тем более что здесь как раз Зазеркалье Страны Чудес. И что — долго будет длиться это приключение? Пока мы от тоски не начнём месить рыхлый снег ногами, грудями и копытами?

Она посмотрела на Сорди с иронией:

— Если уж ты взялся цитировать, вспомни лучше такую пьесу — «Обыкновенное Чудо». Как та в единственную ночь в году, когда всё можно, он и она остаются в доме, все дороги к которому запорошило метелью.

А они не поняли, не осмелились, не бросили всё на чашу весов, — подумал он. Мысль о том, что и с ними обоими случилось похожее, он гнал, не давши оформиться в слова.

Но вот что можно выбраться, расчистив снег перед воротами, — это он озвучил.

— Конечно, — без особого азарта подтвердила Кардинена. — Ещё навьючиться припасом до упора, чтоб совсем невмоготу стало. Уж будь уверен, я без тебя так бы и сделала — и будь что будет. Вернее, уже сделала однажды, по непроверенным данным.

— Как так?

— Волк ведь не всеведущ. Был у него вполне закономерный провал в памяти, вот и закрыли его потом легендой. Будто бы я бросила всё и вся, даже кольцо неснимаемое Тергате на эфес нацепила, когда ее мне принесли, и тайно ушла за перевалы. В безводную глинистую степь, где меня сначала едва не пришибли, но, одумавшись, подобрали как некий кусачий раритет. Один «песчаный князь», как говорят в Эдине, сделал меня четвёртой по счёту женой и матерью своего сына.

— Это правда?

— Отчасти. Знаешь, есть у легенов такой ритуал «смены лика». Когда старое «я» носить становится невмоготу, ибо замарано, приходится от него до поры до времени отрекаться и жить так, чтобы лишь под самый конец рассчитаться за всё, что было в разных жизнях. А у меня — у меня было столько бытийственных вариантов, что ужаснуться можно. И все активные. Сплошная…как это? Синергетика в действии.

— И дети в них? От Огневолка, да?

— Почему ты так решил? У Терга и Терги хороших детей не случается. У меня случались и дочки, одна — «играющая во всех мирах», как и я сама, и сыновья, но от самых разных мужчин. Я умела их всех ублажить, предстать богиней, которая к ним нисходит. И сама получала от них больше, чем иные женщины… Однако это всё было не то по сравнению с Дженом.