— Господин, а господин! Эта холера белобрысая обратно Астарота угнала!
А в ответ этак сонно:
— Ну и ладно, ну и хорошо. Его все равно под седло заезжать пора, а то одно умеет: бегать вокруг дома на цепи и воров кусать!
— Обычай был такой: жеребчиков — двухлеток в денник на ночь не заводить, норовом они злее любой собаки. Этот самый вороной Астарот, белые чулочки, белая проточина во лбу, красавец был. Один недотепа польстился, с цепи снять и со двора его увести хотел — рваный картуз наутро остался и рядом большая лужа крови…
— Ну, мои родичи переглянулись и говорят друг другу:
— В самом деле отыскали. Кроме нашей внуки, и быть некому.
В калитку постучались, во двор вошли. Наш сеньор — он сам не местный, из Эдина родом — велел меня спешно отыскать. Ну, отыскали, сняли с жеребцовой спины, вымыли в ближайшей горной речке и предъявили. А гости вместе с хозяином уже в главной зале кофейничают, где сабли да книги по стенам. До клинков мне дотронуться ни разу не дали, а вот кой-какие книжки, когда руки вымою с мылом — это да. Смотрела. Примечаю еще: не по первому разряду родные мои гостюют. Кофе у нас контрабанда, но плохая, без кофеина вовсе. Вот чай даром что местный, а хорош: так забирает, что мне по малолетству и понюхать не дадут.
Говорит наш благородный Сандо-ини:
— Вот приехали твои близкие, так не разорвать же тебя надвое! Выбирай, к кому идешь.
— А здесь остаться никак нельзя? — спрашиваю.
— Хм! Это мы будем посмотреть, — такое у него присловье было.
— У меня твоя матка с детями, — говорит прабабуся, — третий, кого ты не видала, помер, двое живчиком бегают. Мать в нашей деревенской школе учит.
— Я тебе, внучка, еще и не таких учителей найму, — это дед говорит. — Отставных студенческих преподавателей, лекторов с мировым именем.
— А выездку, айкидо и кэндо они тоже умеют? — говорю.
Дед со смеху покатился:
— Какие слова выучила, мелкота нахальная! Вся в мой род. Манеж у нас отменный, ипподром рядом с домом, так что нет проблем, кроме как с монетой. А если захочешь, я тебя и сэнсэю покажу. Вот станет он с тобой цацкаться или нет — тут я не властен.
— Вся в наш род, лесной, — возражает прабабуся. — Только у нас для игры лук и стрелы в ходу, для дела — гладкоствольные ружья, а дерутся стенка на стенку и одни парни. Верховых лошадей не держим, почитай: сено жесткое и по узкой тропе разгону не возьмешь.
Заспорили оба. Тут мой старшой не выдержал:
— Между прочим, — говорит, — наш мулла кончил Аль-Азхар, а наш патер — Коллегиум Динаникум с отличием. Лингвисты превосходные, да и в точных науках блистают.
— Вы еще скажите, что ваш раввин по совместительству работает в главной иерусалимской синагоге, — это дед мой съязвил.
— Нет, — отвечает господин. — Но он и в самом деле иностранец: из любавичских ребе.
Тут мой дед почему-то спрашивает:
— Тани, внучка, тебе что интереснее, узнавать или знать?
— Знать вообще нельзя. У знания границ нету, — отвечаю. — Главное — идти и брать то, что на пути попадется.
Вот оттого и осталась я вне своей родни, зато при источнике разнообразных премудростей.
Так и было, если отбросить привнесенную романтику и сказочность. Когда Танеиде исполнилось семнадцать и она уже года два как осела на эркском побережье, в рыбацкой деревне близ морского и нефтяного города Гэдойн, в окружении сосен и дюн, сложенных из белого песка — именно тогда на Танеиду натолкнулся Арден Лаа, долговязый и застенчивый последыш знаменитой этнологической династии. Он наисерьезнейше считал себя художником и в соответствии с принятой на себя ролью искал в этих краях яркие простонародные типажи для зарисовок и просто возможность с блеском убить время. Как-то пустили его переночевать в порожнюю девичью светелку, наполненную кружевными рукоделиями, цветами и книгами, от которых кренилась набок ветхая этажерка. Книги были потрепанные, прямым ходом из гэдойнского букинистического развала, но подбор озадачил Ардена еще больше самого факта их существования.
А воспрянув ото сна вместе с солнышком, узрел он на скамье возле дома долгожданную натуру — прекрасную и бледную деву с золотой косой до пояса. Была она в праздничном эркском костюме: длинная, вся в плетеных кружевах, рубашка сурового полотна, распашная синяя юбка с тканым на деревенском стане пестрым узором, замшевое ожерелье, низанное стеклярусом, и такой же пояс.
Пребывала же Танеида на улице, потому что только что вернулась с посиделок, наряд был на ней самый лучший, потому что из комнаты, где было кое-что позатрапезнее, ее выселили, а томная бледность происходила по причине того, что рыбацкие парни всю ночь вертели ее в танце, как мутовку в маслобойке.
И ведь пленился бедняга Арден в свои тридцать два непорочных года ее нежной красой, и забрал вольную пташку в город Эрк, и не нашел ничего умнее, как предъявить ее своей грозной матушке — матерой вдове Диамис.
Эта Диамис на первый взгляд показалась девушке донельзя похожей на старую и жутко умную обезьяну. Сутулая, широкоплечая, она сидела на пуфике посреди комнаты, охватив колени своими длинными руками. Серая грива спускалась по спине свободно, лишь подобранная по бокам двумя-тремя заколками: верный знак того, что женщина хочет еще нравиться. Губы были подкрашены коричневым, в тон глаз, а ясные карие глаза из-под припухших век глянули на Танеиду со вполне молодым нахальством.
— Вот нам и подарочек с морского берега. Сын, привел — теперь выйди, у нас разговоры пойдут дамские.
И чуть позже:
— Ты знаешь, что ты красавица?
— В зеркало смотрюсь время от времени, когда протереть надо.
— Господи, чистейший староэркский тип: овал лица европеоидный, надбровные дуги крутые, свод лба высокий, форма носа классически прямая, только ноздри слегка округлены. Такого красивого черепа я не видывала и когда занималась древнейшими захоронениями. Любопытно, мозги в нем найдутся хоть на наживку?
— Ваш сын же… так сказать… клюнул.
Диамис от такой дерзости удивленно открыла глаза и хмыкнула.
— Ну, мой олух — добыча легкая. Всю жизнь холостякует и к тому же шибко занаученный. В чувствах он тебе признавался?
— Нет, я не допускала. У меня с этим строго. Я ему сразу сказала, что поеду в город только учиться.
— Учиться? Чему это?
— Всему, я мало что знаю.
— Что именно всё-таки? В школу ходила?
— Не пришлось. Но на тройки сдам все предметы, наверное. Плюс философия, генетика, языки.
— Языки? Какие?
— Ну, латынь, классическая и Вульгаты. Библия — это ясное дело. Плиний, Катулл, Овидий, немного святой Августин. Старый северобедуинский разбираю сносно, а вот язык Корана похуже: дальше суры «Бакара» не продвинулась.
— Неинтересно, стало быть, оказалось читать о женских правах и обязанностях, — хмыкнула Диамис.
— Немецкий, французский, итальянский — читаю почти без словаря, а говорить не с кем было, вот и не умею, — невозмутимо продолжала девушка.
— Английский тоже знаешь?
— Да в Гэдойне сэров столько, что их разговору только дурак и ленивый не обучится. Мне один кэптен том Карлейля подарил — за банку маринованной сельди и кружевную наколку в подарок своей жене, которые я сама изготовила. Родные диалекты — это уж само собой. Но если честно, три динанских в разговоре не спутаю, а вот эроский у меня плохо идет, и то предгорий, а не центрального района.
— Эрудит, как я посмотрю. Тогда вот что. Учить тебя я в состоянии: я вроде как богата. Если еще и коллекции присчитать — вообще миллионщица. Чему тебя учить — подумаем. Но Ардена — не тронь. Поняла?
Танеида кивнула.
— Развяжу.
Студент-репетитор в те поры был дешев и истекал знаниями, как спелая груша соком. В огромном доме Диамис, пыльном и забитом редкостями, как антикварная лавка, их перебывали десятки, один свободомыслящее другого. Преподавание велось преимущественно по методе древних греков, то есть перипатетически: гуляли по эркской столице и травили анекдоты на архитектурно-исторические, историко-философские и историко-математические темы. Ардена в эти прогулки не впутывали: Танеида свое слово держала.