Татьяна Алексеевна Мудрая

Сага о Йорун Ночное Солнце

Жил человек по имени Асгейр Дышло. Он был по происхождению чужеземец и отличался высоким ростом и худобой, от чего и получил такое прозвище; но во всем остальном был не хуже иных прочих. У его родичей была земля поблизости от Пастбищного Залива, и там он поставил свой дом, когда вернулся из Миклагарда. Люди говорили, что Асгейр был на хорошем счету у тамошнего конунга, много за него сражался и получил богатые дары; и доля его в добыче была всегда большой. Но известней всего был тот его меч, что Асгейр непременно надевал, когда в дом прибывали гости или когда сам ехал на большой тинг; только тогда он завязывал на ножнах и крестовине так называемые «путы мира» в виде тонких кожаных ремешков. Был этот меч прямой, с острым концом и хотя длиной не уступал клинкам местных кузнецов, — вдвое их легче. Выкован он был из металлов разного вида и цвета. Средняя пластина была голубовато-белой, как пролитое молоко, тверда и отменно прокована. Она была вложена между пластинами более мягкого синего железа; это железо с трудом брала ржавчина, и на нём играли разводы более тёмных тонов. Поверх железа был желтый с огнистым отливом металл, слишком твёрдый для обыкновенной бронзы, а поверх него еще и красивые накладки из красной меди, изузоренные тайными письменами — рунами в округлых рамках. Эти знаки давали клинку его силу, отчего он долго сохранял остроту и не притуплялся от бранного дела: только становился чуть уже.

Асгейр раздобыл его неизвестно как и где: сам миклагардский конунг в жизни не видел ничего похожего, и поговаривали, что именно его зависть прогнала Асгейра с прибыльной и почётной службы.

Однако сам Асгейр меча не любил и говорил, что тот слишком легок для того, чтобы им нанести добрый удар. К тому же и рукоять клинка была странной. На ней умещались полторы мужских ладони и две — хрупкой женщины или ребенка, оттого и рубить им было неудобно.

Впрочем, этот клинок все равно был великой ценностью. Его красота и редкость послужили тому, что имя самого хозяина переменилось к лучшему. Так как меч стали именовать Пёстрым, владельца его прозвали Асгейр Пёстрый Клинок, или попросту Асгейр Пестрый. Впрочем, позже меч получил куда более почётное имя: Радуга Сечи.

В Исландии Асгейр высватал себе недюжинную женщину по имени Торбьёрг Корабельная Грудь, красивую, как статуя на носу боевого корабля, и умелую хозяйку. Ее мягкий нрав и приветливость всем были по душе. Жили они в добром согласии, и скоро у них пошли дети. Торбьёрг родила мужу много сыновей, здоровых и годных к любой работе: что на воловьей пашне, что на бранном поле. Однако Торбьёрг всё кручинилась оттого, что у нее никак не получалось родить дочку.

Тут надо сказать, что до прибытия в Исландию Асгейр одну или две зимы провел у норвежцев и был очень хорошо принят. Там ему сильно полюбилась женщина по имени Сигню Нерождённая, весьма знатного рода, и когда он собрался домой, она попросилась с ним. Асгейр тогда спросил, есть ли на то воля ее родни.

— Им всем нет до того никакого дела, — ответила Сигню. — Я ведь всего-навсего побочное дитя Харальда Серого.

На это Асгейр сказал, что у него слишком мало людей, чтобы решиться на увоз женщины из такого сильного и влиятельного семейства, как её.

— Тогда я объявляю тебе, — сказала Сигню, — что я беременна и что ты — отец ребенка. Когда он родится, я пришлю его тебе с моим знаком на пальце, и сделает это мой доверенный раб. А там — как хочешь.

— Я думаю, что приму это дитя как должно, — ответил Асгейр.

На том оба расстались.

Лет через пять-шесть приехал из Норвегии человек по имени Индриди Вольноотпущенник. Он говорил, что Сигню отпустила его на свободу, чтобы он мог послужить ее дочери, и что на Западе, где он был взят в плен, род его был не менее хорош, чем род самой Сигню. Он привез девочку, у которой на шее висел шнурок с кольцом. Эту вещь Асбьерг однажды подарил своей побочной жене, и она её очень любила. Девочка была очень хороша собой: тело у нее было стройное и гибкое, лицо белое и округлое, глаза темные и ясные, а чёрные волосы блестели как шелк и уже сейчас рассыпались по плечам и доставали до пояса.

А был второй день полнолуния, когда они оба прибыли с побережья, и уже смеркалось.

— Как твоя госпожа ее назвала? — спросил Асгейр.

— Йорун, — ответил Индриди.

— Йорун Ночное Солнце, — сразу прибавил Асгейр. И проговорил еще: — Думаю, многие люди дорого заплатят за подобную красоту.

Прозвище, которое дал девочке отец, сохранилось за ней до конца жизни.

Торбьёрг приняла девочку с радостью, потому что ей всегда хотелось такую. Асгейр же более того радовался, получив Индриди, потому что с первого взгляда понял, какой тот хороший боец.

Индриди стал воспитателем и защитником всех детей Асгейра и его жены. Он был великодушен, спокойного нрава, справедлив, на диво храбр и искушён во всех воинских искусствах. Он убил в Исландии много людей, но ни за одного из них не было присуждено виры. В доме его сразу полюбили.

Тем временем Йорун росла и хорошела. К четырнадцати годам она была по плечо своему отцу, за что её ещё прозвали Йорун Длинноногая. Волосы её стали еще красивее и такими длинными, что когда она их распускала, закрывали тело до самых щиколоток. Скальды любили говорить, что ночью в Йорун отражаются три луны: две в зрачках, а одна запутывается в косе и играет на глади волос. Но она этого не слышала.

Несмотря на молодость, Йорун слыла хорошей хозяйкой: любая работа у нее спорилась. Она была такой искусницей, что мало кто и из женщин постарше мог с ней потягаться в любом рукоделии. А когда мужчины семьи сеяли, Йорун всегда находилась рядом и пела заклинательную песню вардлок, чтобы всходы были дружнее, а урожай лучше. Никто не умел петь вардлок так хорошо и таким красивым голосом, как она.

Однако нрав у нее был не по возрасту крутой, и когда нужно, она была очень храбра. То, что было у нее на уме, могла сказать в лицо любому. Оттого многие говорили, что не Индриди надо было бы приставить к Йорун, чтобы её усмирять, потому что в самом главном они слишком схожи друг с другом.

Также нередко видели, как она и Индриди вдвоём уходят куда-нибудь на ровное место: на морской берег или чёрный песок каменных пустошей, — и там упражняются, оттачивая удары, наносимые разным оружием. Это считалось странным занятием, хотя не то чтобы совсем неподобающим женщине. Происходило это, впрочем, открыто и на виду у всех.

Асгейр и Индриди очень доверяли друг другу. Как-то учитель полушутя спросил у своего хозяина:

— Моя любимица уже невеста, и многие сильные мужи уже делают вокруг нее круги, точно ястреб вокруг лебедицы. Что скажешь, если и я к ней посватаюсь?

— Скажу, что ей нужен кое-кто получше бывшего пленника, будь он хоть трижды из княжеского рода, — ответил Асгейр. — И не такой, что вдвое старше, а к тому же покрепче духом, чем ты и чем любой из тех, кого я знаю. Не ожидал я от тебя таких слов.

— Ты прав: я и в самом деле не тот, кто мог бы с ней совладать, — ответил Индриди.

На том дело и кончилось, и никто из двоих не захотел обидеться на другого.

Жил в то время человек по имени Хёгни с Осинового Холма, человек достойный, но небогатый и, по слухам, не во всем удачливый. Женой его была Гудрун Пригожая. У них родилось трое сыновей и столько же дочерей, и все стали людьми весьма уважаемыми. Первенцем их был Старкад Золотая Пуговица. Прозвище своё он получил оттого, что эта пуговица была единственной его драгоценностью, добытой в опасных походах, и он перешивал ее с одного плаща на другой, когда прежний совсем уж истреплется. Ставил он эту дорогую пуговицу как раз на то место, где сходятся на горле ключицы, и, говоря что-нибудь, теребил её пальцами. Был он высок ростом, на голову выше других мужей, и очень силен. Он был приветлив, нерасчетливо щедр, прекрасно владел оружием, дельно судил о людях, и его многие любили. Никто не мог отвести ему глаза, ибо он видел всё как есть: однако был по природе молчалив, на словах прям и резок и казался ко всему равнодушным. Узнавал ли он о смертельной опасности или радостной новости, он не становился печальнее или радостнее. Выпадало ему счастье или несчастье, он ел, пил и спал не меньше и не больше, чем обычно.