Проходя по мостику над каналом, остановилась. Вспомнила, что здесь Шут назначал мне первое свидание. Это было позапрошлой осенью, и по тёмной воде канала плыли не спеша, словно прогуливаясь, яркие кораблики опавших листьев. Я тогда жутко нервничала, старалась выглядеть не просто красавицей, но ещё и непревзойдённой умницей — оттого фальшивила и чувствовала себя ужасно неловко. А потом шут поймал в придорожных кустах котёнка, преподнёс мне его в своём колпаке, и я поняла, что можно — нужно! — расслабиться и быть проще. Котёнок вымахал в толстую глупую Пуфффу… и не хочется думать, что она — это всё, что у меня теперь остаётся в память о Шуте. Вряд ли меня вообще к Дворцу на пушечный выстрел подпустят…

Подпустят. Пойду забирать документы, увольняясь — подпустят. И будут мило улыбаться. Фрейлины просто обхихикаются.

— Ненавижу, — сказала я, глядя на чёрную гладь канала. Вода блестела, как блестели маленькие, заплывшие жиром глазёнки господина ректора.

А может, ночью перемахнуть через ограду и перебить стёкла в окнах Дворца? Или написать на стене речёвку погнуснее? Или распространить про Мартина гадостный слух? Опомнись, Маргарита. Не дитя уже, хоть и панкушка. У тебя всё серьёзно — по самое горлышко.

— Дура, ты хоть понимаешь, что имеешь все шансы никогда больше не увидеть любимого человека? — спросила я себя. И себе же ответила: — Нет. Но уже начинаю понимать.

Спустилась с моста, уселась в снег на берегу. Отрешённо подумала, что дорожки парка сплетены в сеть, где узелки — перекрёстки. И что этой сетью ловят птиц и таких замёрзших бродяжек, как я. А город похож на каменный лабиринт, в котором задыхается разбившийся об острые углы улиц ветер. И над городом висит небо, которое всё видит, но никогда не вмешивается. Небо — образец пофигизма. Подходит под идеологию и философию панка.

Я — панкушка. Мне во Дворце не место. Выгонят, несомненно. Теперь надо заморачиваться тем, где искать работу. И кто возьмёт меня к себе после такого вот инцидента? Может, разве только в тюрьму — полы мыть.

Разревелась. Сидящая на соседнем кусте парочка румяных снегирей живо обсудила меня, дуру, и улетела. Счастливые… вместе… в деньгах не нуждаются…

Шут! Я без тебя просто сдохну! Ну что мне теперь делать?..

Домой приплелась с температурой. Мама без излишних вопросов затолкала меня под одеяло и забегала по квартире в поисках лекарств. Я лежала, свернувшись в угрюмый комок, и отчаянно искала выход из ситуации.

Лучше всего было бы уехать. Чем дальше, тем замечательнее. Найти работу, высылать маме деньги. Если удалось бы свалить из страны — вообще замечательно. А Шут, возмутился внутренний голос. Защипало в носу. Какое может быть совместное будущее у опальной девицы и королевского острослова, неотрывно находящегося при дворе? Удастся ли хотя бы проститься?..

Внезапно я осознала, что мои основы основ рушатся по кирпичику — стремительно и необратимо. В памяти ясно вспыхнули слова, что я писала на салфетках дурацкими зелёными чернилами. «Ты моё всё…»

Зазвонил телефон. Мама взяла трубку. Я напрягла слух. Странным стал каким-то мамин голос после дежурного: «У аппарата…» Зашлёпали по коридору тапочки, скрипнула дверь в мою комнату.

— Рита, тебя, — позвала мама.

Шут?..

Босиком метнулась, трубку схватила. Спокойно, всё нормально, всё хорошо… не выдать себя, сдержаться…

— Слушаю.

— М-маргарита, что с тобой? Почему тебя сегодня на работе не было? Девчоныш, я волнуюсь…

Слёзы в горле солёным комом. Ресницы — хлоп-хлоп. Губы дрожат, кривятся ой как некрасиво… Знобит — еле трубку удерживаю.

— Привет, мой любимый Шут, — улыбаюсь слегка искажённому телефоном голосу, — Я чуть приболела. Завтра буду.

— Всё в порядке? — вот они, нотки недоверия…

— Да, всё чудесно. Я просто что-то простудилась. Ну, до завтра?

— Погоди…

— Что?

— Я тебя люблю. И хочу тебе завтра сказать что-то важное. Я сегодня готовился, но ты не пришла… Ну, пока.

Короткие гудки. Кап-кап-кап… Где-то на самой грани слышимости звенят бубенчики…

Стараниями мамы и тётки Эммы к утру меня поставили на ноги. Температура спала, насморк запугали каплями для носа, ломоту во всём теле я решительно игнорировала. Собралась на работу, как на решающий бой. Вышла так рано, что мама ещё спала. Прибыла на службу раньше всех своих напарниц. Подтянувшиеся позже Алиса, Лола, Симона и Василина откровенно удивились:

— Ты что тут делаешь?

— То же, что и вы — работаю, — невозмутимо ответила я.

— Так тебя уволили! — захлопала глазами Лола.

— Ой, правда? — поразилась я.

— Ага… — подтвердила Василина.

Я прошлась по комнате, картинно потягиваясь. Повертелась перед огромным зеркалом, поправила сантиметровую ленточку, кокетливо наброшенную на шею манекена.

— И кто ж посмел уволить такую умную, красивую, исполнительную мастерицу? — поинтересовалась дурашливо.

— Ну… Вчера секретарь начальника отдела заходила…

— Так это она? — сделала круглые глаза я, — Вот прошмандовка… простите, девочки. Ну, пусть сама явится и скажет. А я буду работать. Есть то, что никто из вас не хочет делать?

Уселась на место кроить подкладку для каких-то зимних брюк Её Величества. Змеи мои сбились в угол и оттуда напряжённо наблюдали за моими действиями, старательно создавая вид бурной деятельности. Часов в десять в приоткрытую дверь заглянула пресловутая секретарша (судя по всему, она когда-то явно метила в фрейлины, но тщетно — с таким-то баклажанным носом и рачьими зеньками).

— Маргарита, зайдите к начальнику отдела, — прощебетала манерно.

«Воображала», — вздохнула я про себя, встала с места и пошла на выход. Серпентарий за спиной шушукался. Ну, пока, девочки. Теперь никто не будет портить вам воздыхания по милашке Мартику.

С начальником отдела разговор вышел короткий. Он обычно не утруждал себя лишними словами в общении с подчинёнными.

— Вы уволены. Оформите бумаги в отделе кадров и бухгалтерии, получите в кассе расчет за текущий месяц и можете быть свободной.

Я почти обрадовалась. Ну, хотя бы без сюрпризов…

Шагая по коридору с приказом об увольнении, я встретила Шута.

— Ритка, — обрадовано улыбнулся он, — А я тебя ищу!

Тоскливо сжалось внутри. Вдох-выдох. Спокойно.

— Солнце моё, давай не сейчас. Мне в бухгалтерию надо.

— Зачем? — тонкие брови шута обозначили на лице недоумение.

Я улыбнулась как можно шире и очаровательнее.

— Просто я тут больше не работаю. Вот, — и протянула ему листок с приказом.

Выхватил, пробежался глазами по строчкам. Нахмурился. Посмотрел на меня, что-то прикидывая.

— Лео в кутузке, — между прочим сообщила я.

— Уже нет. Так, идём и быстро.

Он схватил меня за руку мёртвой хваткой и решительно поволок за собой.

— Куда? — заволновалась я.

— Расставлять точки над «i». Всё. Давно пора.

Мы домчались до его апартаментов, где Шут выволок из-под кровати какую-то дорожную сумку, и вновь куда-то понеслись. Предчувствие чего-то необратимо-катастрофического нарастало во мне снежным комом. Я пыталась протестовать и вырываться, но куда мне было против фанатично настроенного Шута. Он молча тащил меня за собой с выражением мрачно-торжественной решимости на лице.

На мраморной центральной лестнице меня охватила паника. Я принялась упираться, в итоге споткнулась, потеряла туфлю и чуть не упала.

— Шут! — выкрикнула отчаянно.

Он остановился. Посмотрел на моё перепуганное лицо. Мрачное торжество в глазах уступило место чему-то нежному и грустному.

— Ты что, боишься? Не дрейфь. Всё будет в порядке.

— Куда мы?

— В Тронный Зал. И поторопись. Сейчас там совещание государственного Совета, нам нельзя опоздать. Нужно застать всех.

— Шут, ты в своём уме? Что ты задумал?

Он улыбнулся одними уголками рта и твёрдо сказал:

— Если веришь мне — идём.

Дальнейшее вспоминалось спутано, разрозненно, смято. Дверь, открываемая пинком, скользкий паркет под ногами, десятки одинаковых вельможных лиц, помрачневшая королева, блеск, лоск, сумасшедшая мысль: «Я вижу это не по телевизору!»…