В описании интимных контактов во избежание оскорбления нравственности средневековые японцы прибегали к китайскому способу шифрования сексуальной техники цветистыми поэтическими терминами, не оставляющими, впрочем, своей прозрачностью сомнений в точности догадок. До нас дошли несколько подобных манускриптов, составленных завсегдатаями Ёсивары. Один из таких знатоков, некий Окада Сёги, в 1794 году описывал женскую грудь как «многообещающие цветы тела, на них следует дышать и касаться рукой и языком», предварительные ласки именует «дрожащим шелком», а половой акт «умащиванием птички в гнезде». В старой китайской традиции «кручением стебелька» назван оральный секс, а куннилингус — «поисками зернышка». Совокупление сзади ассоциировалось с «разрезанием дыни»; взаимная мастурбация наводила на мысли о «смешении росы»; эрекция была подобна «дереву плоти»; лобковые волосы — «черному мху». Конечная цель, то есть оргазм, называлась «лопающимся фруктом»^[48].

Стоит заметить, что китайские трактаты о любви, как ранние, так и ровесники ёсиварских путеводителей, были значительно более подробны и поэтичны, а их иллюстрации, в отличие от японских гиперболизированных гравюр, рассказ о которых еще предстоит, действительно являлись иллюстрациями, исчерпывающе дополнявшими текст учебных пособий по изощренному (опять же в понятиях XVIII века) сексу. Тот век был горячим временем и в Европе — начиналась эпоха расцвета эротических талантов Казановы, маркиза де Сада и сотен тысяч их гораздо менее именитых последователей. Но если в Европе подобных «сексуальных активистов» ждала сомнительная, хотя и прочная слава (вспомним, что маркиз де Сад таки умер в психиатрической лечебнице), то в Японии даже немногочисленные христиане были не прочь прикоснуться к таинствам божественной любви, не видя в этом никакого греха. С христианским подходом к роли женщины в сексе японцев роднило представление о том, что во время полового контакта партнерша должна была находиться или, по крайней мере, демонстрировать состояние полной внешней покорности, зависимости от мужчины, готовность потакать его желаниям. Разница только в природе желаний.

В трактате Окада есть описание предварительных ласк, знакомясь с которыми обратите внимание на поведение партнерши-куртизанки: «Обязанность женщины — почтительно, с опущенными глазами, мягко искать центры удовольствия мужчины. Намеками, короткими жестами к различным частям его тела выяснять — что ему приятнее всего, и издавать негромкие восхищенные вскрики. Грациозно и очаровательно происходит касание его гениталий, затем — оральные манипуляции, в соответствии с описаниями в наставлениях о движениях губ и языка, силе и интенсивности нажимов. Если гость в возрасте, такая “шелковая дрожь” не должна продолжаться до излияния его жизненных соков; с молодыми же это наслаждение можно продолжать до полного потока. Пожилого гостя, явившегося с тщательно собранной на эту ночь потенцией, следует гладить, целовать, но не доводить слишком быстро до полного излияния, если только он не желает этого. <...> Умная девушка вместо этого станет воздвигать его ствол, покуда тот не наполнится, не станет твердым и плотным. Затем она спрашивает — каким способом гость желает достичь “лопания фрукта”»^[49].

К грамотному обслуживанию гостя девушка готовилась с детства. В японской традиции существовали не только путеводители для мужских удовольствий, но и специальные книги-учебники для девушек. Считается, что классика японского секса предусматривала единение партнеров все в тех же знаменитых 48 вариантах — это число стало общеизвестным и даже порой приводится в поговорках о «48 способах победить мужчину». Возможно, стародавние японские искусницы и искусники были даже не меньшими виртуозами, чем родоначальники «Камасутры» индийцы или авторы китайского «Дао любви» — нам трудно об этом судить, так как все, кто испытал мастерство жриц Ёсивары на себе, уже умерли. Для христианской Европы такая вариативность является безусловным символом разврата, для японцев же — не более чем техническими способами достижения удовольствия[50]. Специалисты вновь и вновь заявляют при этом, что большая часть указанных позиций подразумевала подчиненную роль женщины непосредственно при половом акте — с этим невозможно спорить. Действительно, существуют массы вариантов классического подражания животному миру, в котором руководящая и направляющая роль априори принадлежит самцу, а не самке.

На случай же, если мужчина испытывал затруднения, даже «собрав потенцию на эту ночь», существовала масса способов спасти положение, которые каждая уважающая себя проститутка должна была знать, — от оральных ласк до использования афродизиаков, в том числе таких экзотических, как моллюски, скручивавшиеся вокруг «нефритового стержня» и «душившие» его.

Но, несмотря на многочисленные ухищрения, похоже, что самым главным оружием японской женщины был (и остается!) психологический подход. Образованной куртизанке приходилось освоить целый набор приемов, которые традиционно возбуждают японского мужчину, демонстрируя ему его собственную значимость и констатируя приниженное положение женщины. Ей полагалось показывать мужчине, как ей «хорошо» — вскрикивая, учащенно дыша, разговаривать с клиентом, как бы задыхаясь в буре оргазма — сбивающимся, особенно тонким голосом, переходящим в писк и сопровождающим дрожание ее тела, якобы переживающее один оргазм за другим. Возможно, многие куртизанки действительно были гиперсексуальны — их высокая профессиональная подготовка и занятия на тренажерах этому способствовали. Что касается мужчин, то даже необразованный в сексе юноша-вакасю вел себя в предлагаемых обстоятельствах как самурай, овладевший добычей, хрипя, покусывая ее, действуя нарочито грубо — ломая наигранное сопротивление. Японская женщина давала мужчине полное ощущение победы над ней, иллюзию неограниченной власти, ощущение мужественности. Это то, что позже так потрясло воображение первых иностранцев, прибывших в Японию и рассказывавших потом у себя на родине о каких-то невообразимых чудесах, которые якобы «вытворяют» японки в постели, будучи не в силах при этом конкретно описать эти «чудеса». Немудрено — ощущения описывать сложно, особенно настигающие вас в момент оргазма, и тем более, когда партнерша умело имитирует свой.

Как в классическом, так и в «извращенном сексе» между европейской и японской традицией существовали заметные отличия, удивлявшие европейцев больше свободой рассуждений о них, чем реальной половой разнузданностью. Европейские средневековые анекдоты и рассказы о похождениях «гигантов секса» не оставляют сомнений в том, что одним из самых распространенных удовольствий аристократов времен Французской революции являлся групповой секс, а смачные игры в «извращения» были в почете у многих поклонников де Сада. В Японии из-за отсутствия понятия греха и недозволенное™ это не осмыслялось как особая психологическая ступень в достижении невозможного, а потому не вызывало такого запретного интереса у японцев, как у европейцев.

Например, встречи в «коллективах единомышленников» происходили, но нельзя сказать, что это считалось популярным вариантом проведения времени в Ёсиваре. Останавливали высокий ценовой порог (надо было нанимать сразу несколько девиц с их штатом прислуги), неготовность клиентов к играм с командой профессионально подготовленных девушек, большая скованность в поведении в коллективе, чем у европейцев, а тем более таких страстных поклонников «группо-вухи», как китайцы или индийцы. Кого же после этого считать более «развратными» — японцев или европейцев?

Впрочем, справедливости ради надо отметить, что японцы были (и остаются) большими охотниками до некоторых видов нестандартного секса. Речь идет прежде всего о различных вариантах вуайеризма, чрезвычайно распространенного в Японии с древних времен. Считается, что причиной такой любви к подглядыванию стали особенности «коммунального» проживания в домах, где капитальные стены заменялись легкими бумажными перегородками, а также отсутствие табуирования на прилюдное отправление естественных нужд — Япония всегда остро ощущала нехватку органических удобрений для сельского хозяйства[51]. Существовали и более глубокие причины, но, так или иначе, подглядывание было излюбленной игрой японских мужчин и женщин, и масса средневековых гравюр донесла до нас эту страсть японцев к вуайеризму. Ёсивара, конечно, не могла остаться в стороне и предлагала любителям совать свой нос в чужую спальню специальные дырочки для удовлетворения собственных потребностей. Не оставались без внимания фетишисты, гомосексуалисты, эксгибиционисты и садомазохисты, хотя ни один из этих терминов и не был известен на «тростниковом болоте»: «У некоторых из гостей могут быть странные, экзотические привычки, но, если они не станут нарушать целостность кожи, милая девушка сможет ублажить и таких».