Всякая композиция должна быть построена. Некоторые ищут готовых схем построения. Думается, такой подход неверен. Нельзя в своем личном творчестве исходить из предвзятого, чужого. Крепкое композиционное построение предполагает и структурность деталей. При этом основа построения не должна быть навязчивой, чувство живого не может быть подавлено рассудочностью. Иногда заработаешься и сам не видишь своих недостатков, а в чужой работе их видишь. По-видимому, это объясняется привычкой, падает острота видения, слабеет самоконтроль. Мышление и чувство тоже способны притупляться: чужая работа переключает внимание, и в ней мы видим недостатки.

Бывает и так, когда через некоторое время возвращаешься снова к уже забытой композиции и легко находишь в ней недостатки. Их найти легче, чем достоинства, потому что недостатки по своей природе взрывны, бесконтрольны. Достоинства более скрытны, скромны, «заурядны». Незаурядные достоинства ярки и эмоциональны. Они-то и дают нам возможность видеть, понимать, чувствовать выдающееся дарование, отличать талантливое от посредственного.

Продолжим рассказ еще об одном ярком представителе мстерского искусства — Василии Никифоровиче Овчинникове. Творчество этого художника оказалось полузабытым в силу не всегда оправданных обвинений в станковизме. Это несправедливо потому, что искусство В. Н. Овчинникова декоративно, глубоко эмоционально, торжественно и щедро талантливо. Молодым художникам опыт Овчинникова может открыть новую грань в дальнейшем развитии искусства Мстеры. Поэтому расскажем об этом мастере более подробно.

По свидетельству его брата Н. Н. Овчинникова, Василия Никифоровича отдали в единственную тогда во Мстере ремесленную школу — иконописную. Она находилась в ведении «Братства Александра Невского», которое ставило своей целью повысить мастерство иконописцев и создать лучшие условия для детей в их обучении иконописному делу.

С 1903 года школа была реорганизована в мастерскую Комитета попечительства о русской иконописи. После окончания ее в 1905 году В. Н. Овчинников был приглашен С. А. Сусловым в свою иконописную мастерскую.

«В иконописной мастерской Суслова выполнялись иконы исключительно по заказам старообрядцев, которые требовали изготовления икон старого образца. В этой мастерской выполнялись иконостасы. Здесь Василий Никифорович еще более усвоил древненовгородский стиль, строгость рисунка и технику письма», — вспоминает Н. Н. Овчинников[6]. «По счастливой случайности, приезжавшие сюда (во Мстеру) на лето на этюды выдающиеся художники — Н. И. Фешин, К. И. Мазин — не могли не оказать своего влияния на развитие вкусов учеников школы. И не случайно первые выпуски дали плеяду крупных художников: братьев Ф. А. и О. А. Модоровых, А. И. Брягина, В. Д. Бороздина, В. Г. Голубева, И. М. Захарова, В. Н. Овчинникова».

Через год работы в мастерской Суслова В. Н. Овчинников в числе пяти лучших мастеров был направлен в Нижний Новгород — расписать церковь на кладбище Бугрова. Такая работа была завидным уделом и в то же время первым творческим опытом. По окончании росписи Овчинников не остался работать у Суслова, а перешел к хозяину другой иконописной мастерской — Василию Шитову. Но работа здесь ничего существенного для роста мастерства не дала. Остались тяжелые воспоминания о грубом самодурстве хозяина.

И всегда, когда нужно было показать пример бесчеловечности, грубости, несправедливости, Овчинников вспоминал Шитова:

— Вот уж на что идиот был, но и он бы так не сделал!

В 1911 году В. Н. Овчинников уехал в Москву. В это время древние иконы освобождались от металлических риз — окладов, счищалась вековая копоть с произведений Андрея Рублева, Прокопия Чирина и других. Открывались фрески Успенского и Благовещенского соборов Кремля. В. Н. Овчинников оказался в Москве ко времени. Здесь он с увлечением занимается реставрацией.

Вспоминая о реставрационных работах в мастерской М. И. Дикарева, куда он поступил, Василий Никифорович рассказывал, что из подвергавшихся реставрации икон не все полностью сохранились. Например, при расчистке «Смоленской богоматери» XV века оказалось, что от древнего письма остались только голова младенца и руки божьей матери. Требовалось по сохранившейся части дописать их в стиле XV века. В строгой тайности, в отдельной комнате под замком, в течение двух месяцев мастер дописывал икону. Дикарев же продал ее как подлинно сохранившуюся.

Последний период жизни в Москве Василий Никифорович работал в антикварном магазине Шибанова. Шибанов был специалист-антиквар по старинной книге. Всеми работами по иконам управлял его доверенный Силин. С особой теплотой отзывался об этом периоде работы Василий Никифорович: «Вот здесь мы поработали, можно было работать. Труд умели ценить, а главное никто не мешал...»

В качестве мастера-реставратора он проработал до Февральской революции. Старый жизненный уклад был поколеблен. Иконописные работы прекратились. Василий Никифорович оставил Москву и возвратился во Мстеру. Попытки найти применение своим знаниям и опыту на фабрике по росписи клеенок ручным способом не имели успеха. Клеенка выходила дорогой. Ручное производство не могло выдержать конкуренции с механическим. Рисунков для клееночной фабрики требовалось очень мало.

Василий Никифорович поступил в набойный цех этой же фабрики, где работал рабочим-набойщиком до 1931 года.

Лишь в 1931 году он перешел в артель «Пролетарское искусство» и с этих пор тесно связывает свою судьбу со становлением нового искусства Мстеры. Первое время в поисках своей самостоятельности он настойчиво следовал примеру А. И. Брягина, но довольно быстро обретает индивидуальное творческое лицо.

Путь В. Н. Овчинникова в новое искусство Мстеры не был прямолинейным. Его творческая самостоятельность обретает себя в неустанных поисках и противоречиях. Иногда так далеко заносила художника неудержимость поиска, что его миниатюры прочитывались в другом измерении — станковом. Примером служит серия работ на пластинах и полотне. Но при этом никогда не покидало художника чувство декоративного, в какой-то особой, щедрой, легкой и пышной художественной форме. Как наглядный пример приведем одну из лучших его работ «Куликовский бой с переходом реку Дон русскими войсками», написанную на шкатулке папье-маше в 1940 году.

В. Н. Овчинников. Шкатулка «Куликовский бой с переходом реку Дон русскими войсками». 1940

В. Н. Овчинников. Коробка «Бурлаки». 1933

Композиция строится па фоне символического пейзажа. В ней также нет достоверной правды исторического места действия, хотя название указывает реку Дон и утверждает, что это Куликовская битва. В действительности же это просто битва с переправой реки. Но как она передана! Своей художественной масштабностью она перерастает в симфонию битвы в непонятном мире природы. Композиция торжественно величава. Сама сцена битвы здесь присутствует как оживляющий пейзаж элемент, как декоративное включение, не доминируя в композиции, а лишь дополняя ее. Образ воинов решен в плане общевидовых характеристик, при этом настолько обобщенно поданных, что они почти не воспринимаются конкретно, как бы рассматриваемые нами с очень большого расстояния. Но в то же время каждый из них очень тонко написан.

В этом произведении многое заставляет домысливать самого зрителя. А от этого еще больше расширяется ассоциативное начало в прочтении композиции. Пейзаж красив своей напевной упругостью масс, их узорочьем. Его локальная цветовая основа четко выражена в традиционных принципах. Мастерство исполнения изысканно в тональном решении цвета и графической основе контуров рисунка.