Егоров осужден.

Подтверждая в своих показаниях в апреле 1938 года близость Тимошенко к Егорову, Каширин говорил о причастности Тимошенко к контрреволюционной группе: «Лично я неоднократно имел возможность наблюдать, что Егоров поддерживал особо близкие служебные и личные отношения с такими командирами, как Тимошенко. Стремление Егорова к созданию вокруг себя нездоровых группировок тогда повторялось и в БВО. Егоров в то время сгруппировал вокруг себя почти всех крупнейших командиров, которые тогда работали в БВО. Это были следующие: Тимошенко (был тогда командиром 3-го кавалерийского корпуса, в последнее время — комвойск СКВО)…»

Для пояснения напомним, что Егоров в упомянутый период с 1927 по 1931 год был командующим войсками Белорусского военного округа. С 1931 года он — начальник штаба РККА, преобразованного позже в Генштаб.

О методах «признания» подследственных читателю уже известно. И не трудно догадаться, что от Каширина «выбивали» компромат на маршала Егорова, одного из опытных военачальников того времени. И он, как и многие другие, вызывавшие подозрение, окажется арестованным, подследственным и судимым. Но о нем рассказ ниже.

Каширина судили через год после группы Тухачевского, в июне 1938 года. Судила «тройка», заседавшая в течение 15–20 минут, в которые решалась судьба человека. Присутствие адвоката не допускалось, приговор был окончательным и обжалованию не подлежал, к тому же в исполнение приводился немедленно. По документам суд состоялся 14 июня 1938 года.

Позже было установлено, что на одном из допросов Каширина присутствовали Молотов и Ворошилов. Он им заявил: «Не верьте ничему, чтобы я ни писал в своих дальнейших показаниях… Никакого военного заговора нет, арестовывают зря командиров. Я сам говорю это не только от своего имени, но по камерам ходят слухи от других арестованных, что вообще заговора нет».

Ворошилов его спросил: «Почему же вы дали такие показания?» Указывая на следователя, Каширин ответил: «Он меня припирает показаниями таких людей, которые больше чем я. Ко всему ж еще дело довершают побои…» Последнее сообщение об истязаниях осталось без внимания. На следующий день Каширин подвергся жестокому избиению.

Когда судили группу Тухачевского, за судейским столом рядом с Кашириным сидел в качестве заседателя комдив Горячев. Он командовал кавалерийским корпусом, дислоцировавшимся в Киевском военном округе, в городе Проскурове (ныне — Хмельницкий).

Елисей Иванович был истым конником. Родился он в одной из станиц Южного Дона, в 1892 году, в казачьей семье. По обычаю, с малых лет был приучен к седлу, и мальчишкой лихо скакал, вызывая у взрослых удивление.

В царской армии Е. И. Горячев дослужился до чина подпоручика.

Признав революцию, он без колебаний вступил в ряды Красной Армии. Уже в 1918 году он стал командиром сотни 1-го Советского полка. Весной 1919 года он — начальник разведки 3-й бригады кавалерийской дивизии в Первой Конной армии Буденного. В декабре — офицер-порученец в полевом штабе Первой Конной, где его служба была связана с выполнением ответственных заданий самого командарма и штаба. Все поручения он выполняет блестяще.

В марте 1920 года Горячев получает новое назначение — помощник командира особого полка при штабе Первой Конной армии. Вскоре он становится командиром 1-го кавалерийского полка кавалерийской бригады особого назначения.

Елисей Иванович показал в боях отличные командирские качества. За бои под Родзивилом против белополяков он удостоился высокой награды — ордена Красного Знамени. Вторым орденом он был награжден за разгром банды одного из белогвардейских генералов на Северном Кавказе в сентябре 1921 года. О награждении его третьим боевым орденом свидетельствует Приказ Революционного Военного Совета Союза ССР от 22 февраля 1930 года. «В ознаменование исполнившегося десятилетия Первой Конной армии, проделавшей героический боевой путь, беспримерной в истории борьбы пролетариата с многочисленными его врагами, ЦИК СССР, по ходатайству Реввоенсовета СССР, постановил наградить орденом Красного Знамени особо отличившихся бойцов Первой Конной армии за их беззаветную преданность, героизм и личную храбрость…» Среди одиннадцати военачальников, удостоенных третьего ордена Красного Знамени, указано имя Горячева Елисея Ивановича. В это время он командовал кавалерийской дивизией.

В 1937 году для участия в судебном процессе над группой высших военачальников Буденный назначил его, командира одного из лучших кавалерийских корпусов, к тому же носящих имя Сталина. Не предполагал легендарный командарм, что посылал своего любимца на верную погибель, что судьба отмерила ему всего год жизни.

О судьбе командира кавалерийского корпуса автору настоящей книги рассказал заслуженный конник, генерал-лейтенант Сергей Ильич Горшков. В войну он командовал 5-м Гвардейским донским кавалерийским казачьим корпусом, который совершил большой боевой путь от донских степей к кавказскому предгорью, а оттуда на южном крыле наступающих советских войск к голубому Дунаю и снежным Альпам.

— Знал ли я Горячева? — спросил он, когда я обратился к нему. — Конечно, Елисея Ивановича я знал очень хорошо. Ведь я был начальником отдела кадров округа. И помню лето 1938 года, когда в округе проводились большие учения. Руководил ими Тимошенко и присутствовал на них нарком Ворошилов. После завершения учения командир корпуса почувствовал себя плохо, спросил разрешение отбыть в Проскуров. По прибытии на место неожиданно умер. Сердце вроде бы не выдержало…

Но не знал старый генерал правды. Покончил с собой Елисей Иванович. Тогда такое случалось не редко. Он ушел из жизни вслед за тем, с кем сидел рядом на том суде: за командармом Кашириным.

Через день после злопамятного судилища Дыбенко был у Ворошилова.

— Вы ознакомились с приказом 96-м? — спросил нарком.

— Так точно, — ответил Дыбенко по-военному коротко.

— Ну и как звучит? Сильно?

— Сильней вряд ли можно написать.

Польщенный ответом, Ворошилов промолчал.

Перевел разговор на другое.

— Вчера звонили из Ленинграда. Просили, чтобы вы не задерживались с отъездом. — Дыбенко не стал спрашивать, кто звонил: безошибочно догадался, что беспокоил наркома первый секретарь. — Вам нужно отбыть туда завтра.

Вагон подцепили к утреннему поезду «Красная стрела», и Павел Ефимович почти всю дорого просидел у окна. Мимо проносились дорогие сердцу российские просторы, но он их не замечал. В салоне вагона находился он один, никто не мешал отдаться своим, отнюдь не спокойным мыслям. Они были тяжелыми, тревожными и сводились к недавнему, дню 11 июня, когда судили, и он тоже был в числе судивших и подписал, как и остальные, смертный приговор недавним своим боевым соратникам. В их вину он не очень верил. Несмотря на потуги Ульриха и Вышинского изобличить подсудимых, в их словах угадывалась предвзятость и фальсификация.

И теперь вспоминались слова Примакова: «Сегодня вы судите нас, а завтра точно так же будут судить вас!»

«Неужели будут судить и его, Павла Дыбенко? — остро кольнула мысль. Она показалась нелепой. — Нет, нет! Его судить не за что! Не он ли отдавал до конца всего себя делу революции?» И тут же возражал себе: «А они разве меньше имели заслуг?»

Впрочем, ему к суду не привыкать. Судили не однажды и каждый раз трибуналом, где приговор, как правило, суровый, беспощадный. Только немногим выпадало счастье остаться живыми.

В конце февраля 1918 года из Петрограда под Нарву, куда выдвигались немецкие войска, был направлен возглавляемый Дыбенко сводный отряд моряков, численностью более тысячи человек. По прибытии на место отряд поступил в распоряжение начальника Нарвского боевого участка, бывшего царского генерала Парского. В разработанном плане контрнаступления отряду моряков отводилась особая, даже главная задача. Но Дыбенко отказался ее выполнять, ссылаясь на понесенные отрядом потери и усталость моряков. А потом усугубил свою вину самовольным отъездом с фронта. Дело Дыбенко передали в ревтрибунал. Пока шло следствие, он, тяжело переживая случившееся, по-прежнему занимался делами, выполняя отдельные поручения.