Для новых некитайских династий соблазны Китая возникли частью по необходимости, частью из-за исторически сложившихся обстоятельств и пропаганды. Первая причина окитаивания — практическая: оседлыми китайскими земледельцами нельзя было управлять как скотоводами-кочевниками. Управление по-китайски — сконцентрированное на эффективном сборе налогов и массовой мобилизации труда на общественные работы — развивалось не случайно, а в соответствии с потребностями плотно населенных, занятых интенсивным земледелием поселений. Во-вторых, Китай естественным образом привлекал подражателей и прислужников как цивилизация значительно более передовая в сравнении с большинством современных ему государств (это положение сохранялось вплоть до XVIII века. Вопреки распространенному мнению, будто Китай правил миром до 1500 года, тогда его изолированность и отсталость привела к тому, что Запад догнал Китай, он оставался мировой сверхдержавой до 1800 года, когда промышленная революция выдвинула вперед Запад). В начале первого тысячелетия Китай обладал такими техническими новшествами, как бумага и тачка, на тысячу лет раньше Европы, а благодаря устойчивому вниманию к церемониям и ритуалу со стороны общества, по крайней мере теоретически, стал и государством, более прогрессивным, чем соседние. Для многих азиатских наблюдателей Китай и его образованная, церемониальная цивилизация являлись блестящим примером для подражания и заимствования. И, наконец, аура превосходства Китая, исходившая от его эффективной и высоконаучной пропагандистской машины, от ощущения культурной уверенности в себе, подпитывавшейся реальностью собственных достижений, уверенности в том, что он и впрямь стоит в центре цивилизованного мира.

Но как только какие-нибудь завоеватели начинали отказываться от своего степного наследия — образа жизни неграмотного кочевника, звериных шкур, кумыса, юрт — в пользу земледелия, поэзии, шелка, вина и домов с крышами, они превращались в неподвижные мишени для других степных племен, каким когда-то для них был Китай. Им в скором времени тоже приходилось беспокойно оглядываться на запад и на север, готовясь к набегам менее разложившихся, все еще истинно кочевых войск. Как только бывшие степняки отказывались от культуры, замешенной на войне, прежде помогавшей им побеждать китайцев, то через каких-то два десятилетия они становились совершенно неспособными успешно, в стиле кочевников, вести карательные кампании против мятежников.

Это привело к тому, что Северная Вэй, одно из самых могущественных и устойчивых государств варваров, правивших северным Китаем с III по VI век, стала прибегать к истинно китайскому способу противостояния нападениям со стороны степи: строительству стен. Тогда это казалось отличной идеей: что может быть лучше реального утверждения о наличии большой дистанции между новоиспеченными конфуцианскими правителями Китая и по-прежнему невежественными, неграмотными племенами, оставшимися в степи? Но в случае Вэй ее стены в конечном счете оказались лишь материальным утверждением, но не эффективным оборонительным сооружением.

Племя-предшественник Северной Вэй, сяньби, не всегда увлекалось китайской культурой. В период своего расцвета, в течение II века, оно располагалось в районе гор Синьган — протяженного узкого хребта гладко выветренных, покрытых лесом гранитных пиков на границе сегодняшних Монголии и Маньчжурии, — куда бежало от победоносных орд сюнну Маодуня в конце III века до н. э. Однако через три с половиной столетия после Маодуня сюнну превратились лишь в тень самих себя. Примерно в 50 году, подвергшись согласованному военному давлению нескольких соседних племен, новый вождь сюнну вынужден был униженно исполнить перед китайцами коутоу и подчиниться приказу ханьского императора о переносе своей ставки в Мэйцзи, в северо-восточном углу петли Желтой реки. В 80 году китайское войско, выйдя за пограничную стену в Шофане, на северо-западе петли Желтой реки, полностью уничтожило остатки державы северных сюнну.

Восхождение звезды сяньби явилось прямым результатом заката сюнну. «В период правления императоров Мин и Чжан (58–88 годы) сяньби придерживались линии стены, и никаких проблем не возникало, — записано в хронике периода поздней Хань. — При императоре Хэ (89–105 годы)… сюнну были разгромлены. Северный шаньюй бежал, а сяньби вошли и заняли его земли. Оставшиеся сюнну, те, кто не ушел с ним, все еще насчитывали сто тысяч юрт и иринялись именовать себя сяньби. С того времени сяньби стали набирать силу».

К 140-м годам, когда сяньби предприняли захват Монголии и заняли Ордос внутри северной части петли Желтой реки, китайцы отреагировали на появление новой степной силы слишком вяло. Памятуя о традиционной и полюбившейся им пограничной стратегии «использовать варваров для сдерживания варваров», китайцы настойчиво пытались склонить их к союзу против сюнну с помощью денег и торговли — «дань» сяньби в виде соболей и коней шла в обмен на китайские подарки, которые имели вдвое большую стоимость, — и никак не могли понять: угроза со стороны сюнну не шла ни в какое сравнение с угрозой сяньби, деловито прибиравших к рукам всю бывшую территорию сюнну. Китайцы проявили неслыханную щедрость, или беззаботность, вооружив сяньби после того, как утратили возможность контролировать проходы в пограничной стене, стремясь не допустить контрабанды китайского железа. Правивший в то время ханьский император Лиин явно недооценивал природу угрозы сяньби, поддерживая в высшем свете моду на юрты варваров, пользуясь ими у себя во дворце. Сяньби проявили равнодушие к моде на подражание повадкам варваров при китайском дворе и остались неконтролируемой пограничной угрозой, не испытывая ни малейшего благоговения перед авторитетом китайской цивилизации.

С точки зрения китайцев, племенные законы и традиции сяньби заставляли сюнну выглядеть почти цивилизованными. Хотя сюнну в глазах китайцев были, несомненно, варварами, их организация и администрирование задевали знакомые струны в китайских приверженных порядку, бюрократизированных душах: у них соблюдались иерархия и принцип наследования — потомки Маодуня целых пятьсот лет вполне успешно защищали свои права на управление сюнну — на столетие дольше, чем самая долговечная китайская династия Хань. Сяньби же относились к наследованию более анархично, выдвигая на первый план способности кандидата. Выбор падал на вождя, сумевшего показать наибольшую доблесть в бою. Вместо длинных родовых имен «использовались только личные имена их самых храбрых вождей». Таким образом, слабых и миролюбивых предавали забвению, а воинственных поминали. В результате сформировалось племенное сообщество даже эндемически более жестокое, чем у сюнну. Сюнну по крайней мере признавали существование мира, а не только войны: всякий сюнну, обнаживший меч в мирное время, подлежал наказанию смертью. Среди же сяньби, «если происходило убийство, то соплеменникам предлагалось мстить самим»; только «в том случае, когда месть продолжалась неопределенно длительное время», они обращались к верховному вождю, прося «уладить вопрос». Согласие с Китаем и соблюдение границы, отмеченной рубежной стеной, лежало вне интересов сильных вождей сяньби. Личный авторитет и власть верхушки удачливых военачальников сяньби росли во время войн. Неудивительно, что они были заинтересованы не столько в переговорах, сколько в уничтожении противника.

Хотя преждевременная смерть первого великого правителя сяньби, Таньшихуая, в 180-х годах принесла временную передышку на северной границе Серединного Царства, к этому времени ханьский Китай сам по себе распадался на куски, отходившие китайским военным кликам, более агрессивным, безнравственным и способным на риск, чем сами кочевники. При таком переплетении прежних культурных и военных различий между китайцами и варварами старая граница, отмеченная стенами, тоже стала расплывчатой, и в течение трех с половиной столетий, между крушением Хань в 220 году и объединением Китая при династии Суй в 581 году, политические режимы и границы менялись постоянно, угроза анархии и гражданской войны присутствовала всегда. «Троецарствие» — Вэй на севере, Шу-хань на западе и У на юге и юго-востоке — сначала сменилось династией Западная Цзинь, на короткое время объединившей Китай в 280–316 годах, затем Восточной Цзинь, потом Сун, Ци, Лян и Чэнь, которые в свою очередь были свергнуты в результате мятежей аристократии, армии и магов.