Для большинства китайцев древность и прикладное значение стены являются не исторической гипотезой, нуждающейся в проверке и исследовании, а скорее истиной, которую нужно принять и чтить. Посещение участков Великой стены, доступных в туристских пунктах к северу и северо-востоку от Пекина, может оказаться обескураживающе неисторичным. Если спросить, когда и как именно один из этих участков безупречно отреставрированной кирпичной стены, безукоризненной за исключением отдельных клякс коммунистического раствора, был построен, обычный контролер билетов посмотрит на вопрошающего с сожалением и недоверием — вообразив, вероятно, что он или она стараются показаться смешными, — прежде чем равнодушно пересказать знакомую двухтысячелетнюю историю о первом императоре. До первого китайского полета в космос в 2003 году китайские школьные учебники сжились с мифом, что стена является одним из двух рукотворных сооружений (второе — голландская морская дамба), видных с Луны. Только после того как Ян Ливэй, побывавший в экспедиции в 2003 году космонавт, по возвращении, смущаясь, объявил, что не сумел разглядеть ни зубчика, китайское министерство образования робко занялось вымарыванием допущенной ошибки как «помехи реальным знаниям, приобретаемым учениками начальной школы».

Несмотря на кратковременную уступку основанной на фактах научности, стена — в своем современном костюме национальной эмблемы — в целом настолько отдалилась от собственной достоверной исторической реальности, что теперь служит готовым символом какой угодно черты китайской нации или даже человечества в целом, требующей иллюстрации в каждый данный момент. «Великая стена обладает характером китайской нации, — выдвинул гипотезу один китайский ученый. — Она также заключает в себе общую природу всех человеческих существ». «Великая стена, — заявил другой теоретик стены, — должна пониматься не только как препятствие, но также как река, соединяющая разные этносы и дающая им общее небо и место встреч». Ло Чжэвэнь, вице-президент Китайского общества Великой стены, превратил стену в изначальный многоцелевой исторический талисман, заявив, что она одновременно является продуктом феодального общества и вдохновляющим фактором «для движения китайского народа вперед по пути строительства социализма с китайской спецификой»; что она создала первое единое, централизованное китайское государство и помогла построить многонациональный Китай. В глазах шустрых современных китайских мыслителей стена имеет и, однозначно, национальный, и, несомненно, всемирный характер; утверждает и самодостаточность, и интернационализм; служила опорой феодализма, а в настоящее время воодушевляет социализм; отражала захватчиков и устанавливала дружбу со всей степью; определила границу единственного в своем роде монолитного Китая и превратила его в соединение разных культур. Забудьте слово «Великая»: «Суперстена» ближе к нужной отметке. Великая стена, отбрасывая всякую историческую казуистику, без зазрения совести заявляет один из интерпретаторов, «является мировым чудом. Я не занимаюсь саморекламой только потому, что я — китаец. Размышление и здравый смысл подскажут любому человеку в любой стране, что в этом и заключается суть дела».

До известной степени сие легкомысленное, напыщенное заявление можно понять: стена, несомненно, является впечатляющим достижением — особенно если учесть отсутствие у ее строителей современной техники. Она протянулась на несколько тысяч километров с востока на запад по труднодоступной, порой суровой, местности: по заросшим кустарником горам; продуваемым ветрами коричневым равнинам; рыхлым, неопределенного цвета холмам; песчаным оазисам и тяжелым климатическим зонам северного Китая и Внутренней Монголии. Исторически дурная слава врагов, против которых она была построена — особенно монгольских орд Чингисхана, — еще больше усилила драматизм, окутывающий калейдоскоп картинок местности, по которой проходит Великая стена. Однако стенная лихорадка последних одного или двух столетий приняла на веру слишком много пропаганды и стерла огромные полосы бесславного прошлого. В целом восторженное внимание, уделяемое стене туристами, политиками, патриотами и марсианскими астрономами, не более чем краткий, нехарактерный, мифологизированный миг в тысячелетней истории Китая. В течение большей части тех двух тысяч лет, которые она существует в том или ином виде на севере Китая, стену по очереди считали неуместной, игнорировали, критиковали, высмеивали и самовольно бросали: и физически — как оборонительное сооружение, и фигурально — как идею.

Первый великий миф о Великой стене подчеркивает ее оригинальность, многозначительно указывая на единое древнее сооружение с последовательно и непрерывно датированным прошлым. В пику популярности и славе, которыми пользуется стена в последнее время, ссылки на китайский термин, ныне повсеместно переводимый как «Великая стена», чанчэн, в старинных источниках редки и недостоверны. Изначально использовавшийся в I веке до н. э. при упоминании стен, построенных в двух предыдущих столетиях, термин этот редко появляется между концом династии Хань (206 год до н. э. — 220 год) и началом династии Мин (1368–1644 годы). Рубежные стены вместо этого обозначались сбивающим с толку разнообразием терминов: юань (крепостной вал), сай (кордон), чжан (преграда), бяньчжэнь или бяньцян (пограничный гарнизон или пограничная стена). Впечатляющей каменной Великой стене к северу от Пекина, сегодня ежегодно посещаемой миллионами туристов, вовсе не тысячи лет. Ей примерно пятьсот лет, и она появилась в результате строительных усилий династии Мин. Большая часть даже столь сравнительно юного укрепления сейчас заброшена и практически недоступна для обычных туристов. Несколько чистеньких и выставленных, как в витрине, проходов в стене — к примеру, Бадалин, находящийся в двух часах езды на автобусе от столицы, — восстановлены и приведены в порядок трудами коммунистов во второй половине двадцатого столетия. Хотя еще в первом тысячелетии до н. э. многие царства и династии строили стены на севере Китая и в Монголии, большая часть их нынче исчезла, оставив после себя нечто напоминающее остатки сооружений из песка, которые пробиваются из рыхлой лессовой почвы северо-западного Китая, или покрытые мхом насыпи, прорастающие из земли словно покрытые волосами рубцы. Местами, на самых северных участках, где каменистая, с клоками травы пустыня зимой замерзает, стена сейчас настолько низка, что если бы она слегка не выступала из-под наметенного с одной стороны пропыленного снега, то ее практически не было бы видно. В течение всей тысячелетней писаной истории Китая эти преграды редко обозначались как чанчэн. Таким образом, нет единой Великой стены, существует лишь много сравнительно малых стен.

Второе современное заблуждение относительно Китайской стены и стен вообще заключается в следующем: считается, будто они обозначают жесткий рубеж между государствами и культурами, а часто и между цивилизацией и варварством. Любовь римлян и древних китайцев к возведению жестких рубежей может способствовать возникновению ошибочного мнения, что в прошлом многие иностранные государства имели тщательно демаркированные границы. Однако история китайского стеностроительства не дает ясного объяснения назначению рубежей из кирпича и раствора, оставлявших китайцев внутри, а варваров-северян — снаружи. Хоть и существовали глубокие различия между, например, китайцами и монгольскими кочевниками, обитавшими к северу от Великой стены, неверно полагать, что пограничные стены абсолютно и наглухо отделяли культуру риса, шелка и поэзии, с одной стороны, от культуры кумыса, шкур и войн — с другой. Китайскую империю часто рассматривают как надменно-недоступную и не подпускавшую к себе, сильную чувством собственного самоуверенного превосходства, слабую с точки зрения открытости и иностранных влияний. Такая точка зрения совершенно упускает важность иностранного фактора в китайской истории: в течение продолжительных периодов истории Китая им правили либо императоры и военачальники, влюбленные в быт северных степей — конница, юрты, одежда, поло, — либо северные племена или выходцы из них. Рубежи и линия строительства стен перемещались с каждой новой династией: многие правители Китая, не являвшиеся китайцами, сами строили укрепления как защиту от других северян, как только устанавливали контроль над Китаем, в процессе чего китаизировались.