— Нет, абсолютно никакой.

— Ты кажешься слишком уверенной.

— Это просто злые сплетни. Время от времени на Хантлип такое находит. — И помолчав, она добавила: — Боюсь, тебе очень неприятно, Майкл. Ты женишься не сам по себе — ты женишься на девушки из семьи, о которой сейчас говорят с ненавистью.

— Хантлипские сплетни меня не волнуют, хотя я согласен, что все это крайне неприятно. Все равно скоро я увезу тебя отсюда и ты сможешь оставить все это позади.

— Ты не понимаешь, — сказала Бетони. — Я не хочу быть в стороне от этого. По крайней мере, до тех пор, пока это тяготеет над моей семьей. Думаю, нам придется еще немного подождать.

— Разве мы не ждем уже достаточно? Черт побери! Ваш священник уже сделал оглашение в церкви.

— Мне это не правится.

— Послушай, — сказал Майкл и вдруг повысил голос. — Я не собираюсь жертвовать своим медовым месяцем ради кого-то или чего-то, а меньше всего из-за твоего брата. Он впутался черт знает в какую историю и пусть сам винит себя в этом.

— Я не согласна. Он ни в чем не виноват.

— Как ты можешь быть в этом уверена?

— А как мы вообще можем быть уверены в чем-то?

Бетони злилась даже сильнее, чем он. Они смотрели друг на друга через стол. Но заметив, что на них смотрят, они продолжали есть в полной тишине, пока не смогли, чуть успокоившись, разговаривать спокойно.

— Если Том невиновен, тебе незачем волноваться.

— Но он болен. Волнение и напряжение принесут ему вред.

— Ведь есть кому присматривать за ним.

— Да, правда.

— Ты можешь сделать для него что-то большее, чем они?

— Нет, — сказала она, — вероятно, нет.

С минуту ей хотелось рассказать ему всю правду, что Том умирает, но она не смогла. Это тайну она делила только с Мерсибрайтами и старым доктором Дандесом из Нортона. Лучше, чтобы все осталось по-прежнему.

— Ты, конечно же, прав, я ничего больше не могу для него сделать.

— И значит, — Майкл потянулся через стол, чтобы наполнить ее стакан, — теперь, вероятно, у меня будет несколько минут, чтобы обсудить нашу будущую жизнь? Просто какие-то тривиальные вещи, свадебные приготовления, медовый месяц и приготовления в Кингсморе.

Бетони улыбнулась.

— Дорогой Майкл, — сказала она. — Ты очень терпелив.

Проснувшись однажды утром, Том ничего не смог увидеть, даже очертаний. Когда он вышел в сад и повернулся лицом к солнцу, его свет был скрыт от него, словно наступило затмение. Том сел на старый стул без спинки у стены и погрузился в темноту. Он чувствовал, как она окружает его со всех сторон, давит, словно хочет стереть с лица земли. От него ничего не осталось, только пузырек страха, и если бы он лопнул, то разорвал бы и Тома.

И вдруг страх исчез. Он не мог бы сказать почему. Но это было так, словно он покинул свое тело, потерялся на ничейной земле в небытии и теперь снова стал самим собой, сидя на осеннем солнышке в окружении старого сада, вдыхая аромат календулы и яблок, облепленных осами.

— Что случилось? — испугалась Линн, увидев, что он сидит совершенно неподвижно.

— Я думал о бабушке Изард, — сказал он, — как она, бывало, возилась в саду.

— Ты идешь завтракать?

— Могу, если он уже готов.

Ему не хотелось говорить ей, что он потерял остатки зрения. Это бы только огорчило ее. Но Линн догадалась и без слов. Взяв его за руку, она отвела его в дом.

Бетони частенько заезжала в Пайкхаус. Она привезла ему белую палочку и свисток, чтобы повесить на шею, и еще кое-какие вещи для малыша.

— Полиция больше не приезжала?

— Нет.

— Я подумала, — сказала она однажды, — тебе было бы неплохо повидаться с адвокатом. Может, с адвокатом деда или с молодым мистером Хайем. Я могла бы сходить с тобой, если хочешь.

— Но ведь я ничего не сделал, — сказал Том.

— Думай об этом все время, если полиция снова придет допрашивать тебя.

— Надеюсь, теперь все уже позади, — сказал он.

Но спустя несколько дней, пятнадцатого, двое полицейских пришли снова.

— Новости о Тилли? — спросил Том.

— Боюсь, что нет, мистер Маддокс. Ни наши расследования, ни объявления не дали никаких результатов. Но я бы хотел вам задать еще несколько вопросов. Что, например, было на миссис Маддокс в тот день, когда она ушла из дома?

— Не знаю, меня дома не было.

— А утром, еще до того, как вы ушли на работу? Можете вспомнить, что на ней было?

— Она спала, когда я уходил.

— И вы сказали, что она не оставила никаких вещей?

— Ни булавки, — сказал Том. — Это все, что вы хотели узнать?

— Если только вы не хотите сообщить что-нибудь.

— Нет, ничего, — сказал Том.

Данз повернулся к Линн:

— Вы были знакомы с миссис Маддокс?

— Нет, — ответила Линн. — Я никогда в жизни не видела ее.

— Не могли бы вы назвать мне свое имя? Миссис?..

— Мерсибрайт, — сказала Линн, — но не миссис, а мисс.

— Могу ли я спросить, в каких вы отношениях с мистером Маддоксом?

— Это уже не ваше дело! — сказал Том.

— Я отвечу, — сказала Линн. — Мы живем вместе, как муж и жена.

— Благодарю вас, — сказал Данз. — Когда люди с нами совершенно откровенны, это всегда очень помогает. А были ли вы знакомы с мистером Маддоксом до того, как исчезла его жена?

— Да, была.

— Через какое время после ее ухода вы заняли ее место?

— Примерно через неделю, — сказала Линн и только несколько покраснела, встретив пристальный взгляд полицейского.

— Интересно, — сказал Том, — стоит ли мне поговорить с адвокатом?

— А что бы мы могли сделать для вас, мистер Маддокс?

— Не знаю, — сказал Том. — Я не знаю, что и адвокаты могут сделать. Мне нужно просто посоветоваться.

— Я бы не стал беспокоиться, мистер Маддокс. По крайней мере пока.

— Что вы имеете в виду под словом «пока»?

Но Данз и констебль ушли, не сказав ни слова.

Услышав о визите полицейских, Бетони пришла в ярость.

— Все, решено! — сказала она. — Я еду в Бирмингем разыскивать Тилли.

— В этом нет особого смысла, — сказал Том. — Если полиция не может найти ее, какие у тебя шансы?

— Возможно, они не очень-то стараются?

— Они сказали, что повесили объявления о розыске.

— Все равно я еду.

Но хотя она и провела там полных два дня, бродя по деловым улицам, спрашивая в мастерских и пансионах, она ничего не узнала.

— Нас уже спрашивали, — сказал владелец мастерской. — Полиция заходила сюда, тоже разыскивала эту женщину.

И она увидела повсюду плакаты, на которых было написано, что миссис Тилли Маддокс из Пайкхауса в окрестностях Чепсворта просят зайти в ближайший полицейский участок, так как ее родня беспокоится о ней.

Однако в компании «Щетки Бруно» на Холл-стрит Бетони выяснила один интересный факт: Артур Тримбл оставил работу двадцать девятого сентября и, говорят, увез свою семью в Лондон. У его жены там были родственники, и ее дядя предложил ему работу.

Бетони вернулась домой и пошла в Пайкхаус. Том был один, потому что Лини ушла в Истери к акушерке миссис Джибс.

— Двадцать девятого сентября! Понимаешь? Это значит, Тримбл уехал из Бирмингема сразу же после того, как Эмери Престон расспрашивал его о Тилли. Очевидно, он действительно увез Тилли, как ты и говорил, и боялся, что об этом может услышать его жена.

— Но мы все еще не нашли Тилли.

— Она, скорее всего, рассталась с Тримблом довольно быстро, и теперь она может быть где угодно. Но полиция, в конце концов, должна узнать. Они узнают, что он уехал в дикой спешке, и придут к тем же выводам, что и я.

— Надеюсь, ты права, — сказал Том.

— Конечно, права! — воскликнула Бетони и вдруг перешла к разговору о своей свадьбе. — Вы придете, ты и Линн?

— Нам лучше не приходить, — сказал он, распутывая узлы на куске лески. — Она скоро родит, а народ в Хантлипе болтает всякое. Мы только испортим вам этот день.