После подобных то и дело повторяющихся сцен Наталья Ивановна решалась на крайние меры. Для того чтобы оградить детей от опасности, она пыталась добиться признания мужа сумасшедшим, чтобы поместить его в лечебницу. Но каждый раз при появлении комиссии врачей он, на удивление всех домашних, проявлял такое самообладание, что в течение нескольких часов с его уст не слетало ни единого неразумного слова. Николай Афанасьевич толково отвечал на самые замысловатые вопросы медиков и в конце беседы с тонко разыгранной грустью в голосе намекал на затаенную вражду жены, которая исключительно ради корысти преследовала его. Его поведение вызывало сострадание, а Наталье Ивановне решительно отказывали в ее ходатайстве. Так постепенно стало складываться предубежденное мнение о ней современников: «суровая и властная, неуравновешенная и несдержанная», говорили о ней. А в сущности, это была глубоко страдающая душа. Выйдя замуж по любви, Наталья Ивановна надеялась, что всю жизнь будет счастлива со своим избранником. Но уже к тридцати годам эти надежды рухнули. Дом постепенно разорялся, сводные сестры Натальи Ивановны София и Екатерина не только не сочувствовали ее несчастью, но делали попытки лишить ее, как незаконную дочь Загряжского, доли наследства после смерти брата и дяди.
«Поистине тяжело и горько быть несправедливо осужденной своими самыми близкими людьми, особенно теми, с кем прошло детство и юность, казалось бы, эти первые узы дружбы сестер должны остаться неразрывными, так как были завязаны в лета, когда всякое притворство исключается, когда сердца и нравы искренни и правдивы, и, однако, корыстные расчеты меняют все — печальная действительность, вот что мне остается. Единственное удовлетворение, которое я могу противопоставить недоброжелательству, ничем не вызванному с моей стороны, это полное спокойствие моей совести, да будет Бог тому судья», — писала Наталья Ивановна своему сыну Дмитрию.
Смиренная душа Натальи Ивановны, не находя поддержки у людей, со всем пылом обратилась к Богу. Долгие часы проводила она в своей домашней молельне. В ее доме постоянно находили приют монахини и странницы, покровительство которым всегда считалось на Руси признаком благочестивой жизни. Богомольцы и скитальцы хранили в своей памяти множество повестей о житиях святых, о святых местах, о чудесах и необычайных приключениях во время своих скитаний. Подобные рассказы с детства слышали дети Гончаровых. Впоследствии Пушкин не мог не оценить искреннюю религиозность своей «женки», написав в одном из писем: «…благодарю тебя за то, что ты Богу молишься на коленях среди комнаты. Я мало Богу молюсь и надеюсь, что твоя чистая молитва лучше моих, как для меня, так и для тебя» (3 августа 1834 г.).
Наталья Ивановна ежегодно ходила пешком на богомолье в Иосифо-Волоколамский монастырь, где проводила до двух недель. В этот монастырь она делала богатые вклады, в нем же и умерла во время последнего своего паломничества, там и похоронена.
Принципы воспитания детей Натальи Ивановны выражены в «Правилах жизни», которые были найдены в записной книжке молодых девиц Гончаровых:
«Никогда не иметь тайны от той, кого Господь дал тебе вместо матери и друга теперь, а со временем, если будет муж, то от него.
Никогда никому не отказывать в просьбе, если только она не противна твоему понятию о долге.
Старайся до последней крайности не верить злу или что кто-нибудь желает тебе зла.
Старайся никогда не рассказывать ни про кого ничего дурного, исключая того, кто должен это знать.
Не осуждай никогда никого ни голословно, ни мысленно, а старайся найти если не оправдание, то его хорошие стороны, могущие возбудить жалость».
Эти правила, внушенные с раннего детства, формировали характер Натальи Гончаровой.
В том, что она была необычайным ребенком, легко убедиться, прочитав ее ученические тетради. Первые из них датированы 1820 годом, когда Наташе было всего восемь лет, а последние — 1829-м. В них — записки по русской истории, большая работа по мифологии — Наташа прилежно изучала античную историю. Удивления достойны познания десятилетней девочки в области географии — она, например, подробно описывает Китай, перечисляя все его провинции, повествуя о государственном устройстве. В тетрадях — старинные пословицы, высказывания философов XVIII века, собственные замечания по тому или иному поводу, которые иногда поражают своею оригинальностью. И в основном все это по-французски. Девочка пробует себя в рисунке. На полях — затейливые вензеля. Целая тетрадка, но уже по-русски, посвящена правилам стихосложения с примерами из Княжнина, Хераскова, Сумарокова, народных басен. И словно само провидение движет ее рукою, когда увековечивает она неизвестную сегодня басню о Соловье, Галках и Воронах.
И еще одна выписка из Наташиной детской тетради: «Ежели мы под щастием будем разуметь такое состояние души, в котором бы она могла наслаждаться в сей жизни новыми удовольствиями, то оно невозможно по образованию души нашей и по множеству неприятностей, с которыми часто невольным образом встречаемся в юдоли печалей».
Уже в десять лет Наташа могла, судя по «поэтической» тетрадке, не только отличить ямб от хорея, но и достаточно свободно ориентироваться в русской поэзии… Во взрослые годы она знала немецкий, английский и французский языки, была отлично образована. Тетрадки показывают «лабораторию» этого образования, свидетельствуют о способностях и талантах девочки из Полотняного Завода, где фактически был свой домашний лицей, в который приглашались лучшие учителя.
В детском альбоме Ивана Гончарова есть запись, сделанная рукой Наташи:
Nathalie Gontcharoff
Le 23 fevrier 1822
Перевод дословно звучит так:
На память от искренне тебе преданной сестры Натали Гончаровой 23 февраля 1822 г.
В 1822 году Натали Гончаровой было всего десять лет, но кажется, что это посвящение брату написала взрослая девушка — так не по-детски проникновенны слова и сильны чувства. В этих строчках проявляется душа, уже познавшая невзгоды и в то же время сознающая, что должна и может их пересилить.
Вот какой запомнилась Наталья Гончарова Надежде Михайловне Еропкиной, близкой знакомой семьи Гончаровых:
«Наташа была действительно прекрасна, и я всегда восхищалась ею. Воспитание в деревне на чистом воздухе оставило ей в наследство цветущее здоровье. Сильная, ловкая, она была необыкновенно пропорционально сложена, отчего и каждое движение ее было преисполнено грации. Глаза добрые, веселые, с подзадоривающим огоньком из-под длинных бархатных ресниц. Но покров стыдливой скромности всегда вовремя останавливал слишком резкие порывы. Но главную прелесть Натали составляли отсутствие всякого жеманства и естественность. Большинство считало ее кокеткой, но обвинение это несправедливо.