Валерий Прохватилов

при участии Алексея Беклова

СНАЙПЕР ДОЛЖЕН СТРЕЛЯТЬ

Часть первая

ТРОЙНОЙ ТРАМПЛИН

Пролог

Если, предположим, в штате Вермонт какого-нибудь бедолагу приговорили к смерти через повешение, но в последний момент Верховный суд США, рассмотрев апелляцию, принял мудрое решение дать ему некий шанс и ему предложили выбор: либо прочная намыленная веревка, с последующей кремацией за счет штата, либо спуск на лыжах в ночное время в районе озера Шамплейн от известного всей округе спортивного пансионата «Спринг-бод» до жилищ, огоньки которых виднеются в долине, расположенной много ниже, — пусть он выбирает веревку и не задумывается. Ибо смерть на обычной виселице по сравнению с мясорубочно-спонтанным кошмаром спуска покажется ему невинной, сладкой и скоротечной. То есть в целом почти домашней.

Многочисленные перепады высокогорного массива Монтпилиер настолько круты в этих местах, настолько непредсказуемы, что, выскакивая на гребень, сумасшедший лыжник не то что в ночное время, но и при ярком солнечном свете просто не успеет увидеть внизу хотя бы намек на краешек спасительной ровной плоскости: весь путь к долине — это три отчаянных вертикали, каждая из которых, по прихоти природы, внезапно заканчивается естественной подкидной площадкой, образуя каскад трамплинов, по обычным житейским меркам непроходимых. В крайнем случае ураганная скорость спуска по инерции вынесла бы беднягу (говоря точнее — то, что от него осталось бы) и небрежно бросила на какой-нибудь утоптанный частный двор, наподобие того, как бурлящая накатистая волна выбрасывает порой на берег вязкое, тяжелое, искалеченное коротким штормом тело большой медузы, не имеющей в огромном своем объеме ни единой упругой связки. Почерневший от крови, теплый, драный мешок с раздробленными костями — вот во что неминуемо превратит несчастного этот нелепый по сути спуск, если по каким-то странным, неясным суду причинам он все же на него отважится. Так что — добрый ему совет — пусть выбирает все же простую, проверенную за века веревку, что позволит ему вскоре предстать если и не перед Всевышним, то хотя бы перед чинной похоронной командой в своем первозданном виде.

Одинокий лыжник, что стоял сейчас на краю обрыва, похоже, об этих сложных, авантюрно опасных рельефах спуска до поры ничего не знал. Знаменитый скоростник, участник многих крупных международных соревнований по прыжкам с трамплина, честолюбец, мечтавший попасть в состав олимпийской сборной, потерпевший вскоре ряд каких-то роковых и необъяснимых, но тем не менее сокрушительных поражений и три года назад вдруг бесследно исчезнувший с мировой арены, он действительно стоял сейчас на площадке у края пропасти, в равнодушно-беззвездном затишье этой странной унылой ночи, словно ожидая… ожидая, впрочем, — это-то как раз и не было понятно ему самому — чего? — но уж только не минорно-короткого звука гонга, не сухого, будто растресканного удара стартового пистолета, не, конечно, взрыва аплодисментов и свиста болельщиков за тугими барьерами ограждений, не истошных воплей знаменитого репортера и спортивного комментатора Арри Хьюза на стремительно налетевшем финише. Он стоял не двигаясь, словно памятник самому себе, словно четкий восклицательный знак, завершающий фразу о бренной сущности мира и тщетности всех надежд. Черный теплый гладкий костюм облегал его совершенное тело, как собственная кожа, на голове спортсмена был тяжелый защитный шлем, сквозь прозрачный опущенный козырек которого поблескивали очки для ночного видения, удлиненные краги придавали рукам сходство с клешнями краба.

Чего же он ждал?

Самые обычные человеческие эмоции были ему в этот час абсолютно чужды. Сердце, мозг и телесная оболочка, по стечению каких-то совершенно немыслимых обстоятельств, больше, казалось, не составляли целого — того великого триединства, что ложится испокон веку в основу личности. Почему-то он не осознавал и этого. Перед ним, как в спорте, стояла цель и была задача пробиться к цели. Практически невыполнимая задача, которую он обязан был выполнить.

Ночь легла безлунная, низкие тяжелые облака продвигались медленно, задевая уступы скал, и, как будто просачиваясь сквозь них, наполняли округу холодной немой торжественностью. Говорят, что дьявол любит такие ночи, отличая их за тот особый цепеняще-интимный фон, на котором он и взрывает столь жестокий и бессмысленный фейерверк самых гнусных своих проделок.

Позади загадочного спортсмена, вдалеке, за оградой пансионата, вдруг тихонечко, будто вопрошающе, тявкнул пес; тут же долетел характерный, как при передергивании затвора, звук захлопнутой автомобильной дверцы, и вновь все стихло. В этот миг черный лыжник и ухнул внезапно в бездну, словно лишний, надоевший природе дорожный камень, сбитый резким порывом ветра. Ночь рванулась ему навстречу с кинжальным свистом, он, казалось, не скользил на лыжах, а падал, падал, неминуемо приближаясь к невидимому пока трамплину, как самоубийца к покатому краю крыши. Склон был крут, бесконечен, звучен и уже поэтому — изумителен. Крылья дьявола, казалось, расправились за спиной пилота с хрустящим смертельным шорохом, когда он скорее угадал, чем различил сквозь очки для ночного видения синеватый неровный край подлетевшей навстречу пропасти, самой первой и не самой пока опасной. И едва он разогнул наконец колени, точная невидимая пружина, сладко распрямившись, кинула его, как гладкое отточенное копье, в фиолетовую колючую бесконечность неба, где как раз показалась в разорванных тучах белая безжизненная луна. Черный человек легко рассекал пространство над безмолвной корявой пропастью, над округой, ставшей снова на время четко видимой и объемной, над притихшей землей, которая могла встретить его через несколько секунд для короткой транзитной встряски, но могла и не встретить. В этом дьявольском спуске не было предусмотрено никаких гарантий.

Далеко внизу показались слабые беспорядочные огоньки жилищ. От летящего сверху монстра их надежно защищали три природных крутых трамплина и три пропасти, над которыми даже птицы инстинктивно замирали порой, неподвижно зависая в серебристых холодных сумерках.

Глава первая

Двойное убийство

С некоторых пор черноглазый низкорослый крепыш Кид Фрей стал считать себя человеком вполне счастливым. Это мирное ощущение незаметно поглотило душу Кида вскоре после того, как они, вместе с его терпеливой и верной Лотти, переехали в шале «Сноуболл», частное владение, отгороженное от суетного мира не только великолепными горами, но и четкими табличками, не рекомендующими вторгаться в его пределы. Территория, подвластная Киду Фрею, представляла собой романтическое и в то же время достаточно причудливое плато, понижающееся к востоку, а с трех остальных сторон словно бы обрезанное распадками, многочисленными извилистыми ущельями, над которыми безгранично царили горы.

Предусмотренные контрактом обязанности Кида Фрея были многообразны и в то же время просты. Кровь далеких индейских предков к пятидесяти шести годам не остыла еще в его крепко сбитом послушном теле, сухожильные руки одинаково легко управлялись с топором и с лопатой, а если надо — и с карабином. Надлежало содержать в порядке хозяйское шале, расположенное в самой живописной части плато; содержать и собственное полуфермерское, полусторожевое хозяйство, состоящее из рубленого дома и нескольких бытовых построек. Заодно уж, как водилось в этой довольно безлюдной местности, по контракту Кид числился и шофером, и егерем, и лесничим. Ровная и почти отшельническая жизнь супругов нарушалась лишь необходимостью два раза в месяц спускаться на машине в ближайший городок, чтобы проверить, пополняется ли их собственный скромный счет, и сделать необходимые продуктовые заказы.

Хозяева все реже и реже приезжали в шале, обычно сообщая о своем скором прибытии телефонным звонком. В этом случае сам темп жизни в шале убыстрялся настолько, что у Кида с Лотти кружились головы. Лихорадочный праздник словно взрывал округу и обычно продолжался дня три. О приезде хозяев извещал, как правило, секретарь, реже — сама Валерия, вторая жена хозяина, чаще других появлявшаяся в шале с компанией своих молодых друзей.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: