— Жаль, — сказал я.

Девушка пожала плечами.

— Я принесу вам свечу, — произнесла она.

Я перекрестил ее.

— Благослови тебя Бог, дитя мое, — сказал я и услышал неодобрительный вздох Оды.

Восточные англы начали петь, вечер продолжался. Первая песня была на датском, о тоскующих по женам моряках, но затем саксы в пивной заглушили данов старой песней, которая явно предназначалась для наших ушей, и отец Ода, услышав слова, хмуро уставился в кружку с элем. Бенедетте потребовалось больше времени, чтобы понять смысл, затем она посмотрела на меня широко открытыми глазами.

— Песня называется «Жена кожевенника», — сказал я, постукивая по столу в такт.

— Но это же песня о священнике? — спросила Бенедетта. — Разве нет?

— Да, — прошипел отец Ода.

— Она о жене кожевенника и священнике, — пояснил я. — Она идет к нему исповедаться, а он говорит, что не понимает, в чем она исповедуется, поэтому велит ей показать.

— В смысле, сделать это с ним?

— Сделать это с ним, — ответил я, и, к моему удивлению, она рассмеялась.

— Я думал, мы пришли, чтобы узнать новости, — проворчал отец Ода.

— Новости придут к нам сами, — сказал я, и мгновение спустя, когда шумные вояки перешли к новой песне, мужчина средних лет с подстриженной седой бородой принес к нашему столу кувшин с элем и кубок. Он носил меч с потертой рукоятью и слегка прихрамывал, похоже, от удара копьем, полученного в стене щитов. Он насмешливо посмотрел на отца Оду, тот одобрительно кивнул, и мужчина сел на скамейку напротив меня.

— Прошу прощения за эту песню, отче.

— Я не первый день знаком с воинами, сын мой, — улыбнулся Ода.

Мужчина, по возрасту годившийся Оде в отцы, поднял свой кубок.

— За твоё здоровье, отче!

— Молюсь Богу, чтобы оно оставалось хорошим, — осторожно ответил Ода, — и тебе желаю того же.

— Дан? — спросил мужчина.

— Да, — согласился Ода.

— Я тоже. Йорунд, — представился он.

— Я отец Ода, это моя жена и мой дядя, — теперь Ода говорил по-датски.

— Что привело тебя в Лунден? — спросил Йорунд.

Он выглядел дружелюбным, в голосе не слышалось подозрений, но я не сомневался, что восточные англы высматривают в городе врагов, хотя, как и говорил Ода, священник и его жена точно не были похожи на врагов, и Йорунд просто любопытствовал.

— Мы ищем корабль, чтобы уплыть за море, — сказал Ода.

— Мы плывём в Рим, — вставил я, рассказывая согласованную заранее историю.

— Мы пилигримы, — объяснил Ода. — Моя жена больна, — он взял Бенедетту за руку. — Хотим получить благословение самого Папы.

— Сочувствую твоей жене, — искренне сказал Йорунд, а я вновь ощутил укол ревности, глядя на руку священника. Я посмотрел на Бенедетту, она ответила грустным взглядом, и мы некоторое время не отводили глаз друг от друга. — Далёкий же вам предстоит путь, — продолжил Йорунд.

— Далёкий, сын мой, — ответил Ода, озадаченный тем, что Бенедетта вдруг резко отдернула руку. — Мы ищем здесь корабль, чтобы доплыть до Франкии.

— Кораблей полно, — сказал Йорунд. — Лучше бы их было поменьше.

— Почему? — спросил отец Ода.

— Это наша работа. Осматривать корабли перед отплытием.

— Осматривать?

— Чтобы враг точно не ускользнул.

— Какой враг? — Ода притворился удивлённым.

Йорунд сделал большой глоток эля.

— Ходят слухи, отец, что в Лундене находится Утред Нечестивый. Знаешь, кто это такой?

— Все знают.

— Тогда ты знаешь, что никто не хочет себе такого врага. Найдите его, велели нам, найдите и возьмите в плен.

— И убейте? — спросил я.

Йорунд пожал плечами.

— Кто-нибудь прикончит его, но сомневаюсь, что мы. Нет его здесь. Да и что он здесь забыл? Это просто слух. Грядёт война, это всегда вызывает слухи.

— Разве война уже не началась? — спросил отец Ода. — Я слышал, здесь уже были стычки.

— Стычки постоянно случаются, — угрюмо произнёс Йорунд. — Я имею в виду настоящую войну, отче, с армиями, со стенами щитов. А её не должно быть, не должно.

— Не должно? — осторожно переспросил Ода.

— До сбора урожая осталось совсем недолго. Мы сейчас должны быть не здесь. Нам нужно домой, пора точить серпы. Там ждёт настоящее дело! Пшеница, ячмень и рожь себя сами не соберут!

Упоминание ячменя заставило меня коснуться молота, но рука нашла лишь деревянный крест.

— Тебя призвали? — спросил я.

— Саксонский лорд, — сказал Йорунд. — Он не станет ждать жатвы.

— Лорд Этельхельм?

— Кенволд, — сказал Йорунд. — Но он получил земли от Этельхельма. Так что да, это Этельхельм нас созвал, и Кенволд обязан ему подчиниться, — он сделал паузу, чтобы налить эля из кувшина.

— И Кенволд тебя вызвал? — спросил я.

— Что ему оставалось делать? Несмотря на сбор урожая.

— А у тебя был выбор? — спросил Ода.

Йорунд пожал плечами.

— Мы дали клятву верности Кенволду, когда приняли новую веру, — он помолчал, должно быть, вспоминая о том, как датские поселенцы в Восточной Англии проиграли войну и потеряли право на короля-дана. — Мы сражались против него и проиграли, но он оставил нас в живых, позволил владеть нашими землями, позволил процветать. Поэтому теперь мы обязаны за него сражаться. — Он пожал плечами. — Может, всё закончится до сбора урожая.

— Я об этом молюсь, — негромко произнёс Ода.

— Может, войны и не будет? — предположил я.

— Когда двое хотят заполучить один трон? — скептически произнёс Йорунд. — Хорошим людям придется умереть только ради того, чтобы решить, которая из королевских задниц будет греть это проклятое кресло. — Он обернулся, заслышав гневные голоса, женский вопль заставил меня содрогнуться. — О Господи, — застонал он.

Крики доносились с верхнего этажа. Раздался визг, по лестнице, ударяясь о ступеньки, скатился юнец и растянулся на полу. Он не шевелился. Посетители таверны поднялись, то ли чтобы помочь, то ли чтобы прекратить драку, но тут же притихли.

Все застыли, потому что по лестнице спускался мужчина. Гигант. Сначала мы увидели его сапоги, затем толстые ноги, а потом показался он сам, и я узнал Вармунда. Он шёл с голым торсом, перекинув через руку одежду. Он нёс пояс с мечом в ножнах — большой клинок, под стать своему хозяину. Теперь в таверне не было слышно ни звука, только топот тяжёлых сапог по лестнице. Он спустился на несколько ступеней и замер — жестокое, пересечённое шрамом лицо, пустые глаза — и окинул зал взглядом. Бенедетта ахнула, и я накрыл ладонью её руку, предупреждая, чтобы хранила молчание.

— Отребье! — на весь зал рявкнул Вармунд. — Мелкий датский ублюдок думал попользоваться моей женщиной. Приказал мне поторопиться! Кто-то ещё спешит ею попользоваться?

Он подождал, но никто не издал ни звука. Вармунд был ужасен — мускулистая голая грудь, презрительная ухмылка и тяжёлый меч вынуждали присутствующих быть покорными. Теперь уже Бенедетта сама судорожно сжала под столом мою руку.

Вармунд прошел несколько последних ступенек. Он снова сделал паузу, глядя на мальчишку, который его оскорбил. Затем врезал ему ногой. Пинал и пинал. Парень завизжал, а потом умолк, только массивный сапог Вармунда снова и снова врезался в тело.

— Восточные англы — слабаки! — проревел Вармунд.

Он снова оглядел таверну, явно надеясь, что кто-то бросит ему вызов, но по-прежнему никто не говорил и не шевелился. Он заглянул в наш угол, но увидел двоих людей в капюшонах и священника. Свет от свечи был слабым, комната затемнена, и он проигнорировал нас.

— Проклятые датские слабаки!

Он пытался спровоцировать драку, но, когда никто не отреагировал, взял кувшин с элем с ближайшего стола, осушил его и исчез в ночи.

Бенедетта тихо плакала.

— Ненавижу его, — прошептала она, — ненавижу.

Я сжимал ее руку под столом. Мужчины помогли упавшему юнцу, и разговор возобновился, но теперь не так живо. Йорунд, который встал, когда парня сбросили с лестницы, пошел посмотреть, сильно ли он пострадал, и через мгновение вернулся.

— Бедный парень. Сломанные ребра, отбитые яйца, потерял половину зубов, и ему повезет, если сохранит глаз. — Он сел и выпил немного эля. — Ненавижу этого человека, — с горечью добавил он.

— А кто это? — спросил я.

— Ублюдка зовут Вармунд. Пес лорда Этельхельма.

— И похоже, он не любит данов, — тихо добавил я.

— Данов! — Усмехнулся Йорунд. — Да он вообще никого не любит! Ни данов, ни саксов.

— А ты? — спросил отец Ода. — Ты сражался против саксов, а теперь сражаешься вместе с ними?

Йорунд хохотнул.

— Саксы и даны! Нас поженили силой, отче. Большинство моих парней саксы, но примерно треть — даны, и мне все время приходится следить, чтобы тупые ублюдки не вышибли друг другу мозги. Но такова молодежь, что поделаешь.

— Ты командуешь людьми? — удивился я.

— А как же.

— Дан приказывает саксам? — объяснил я своё удивление.

— Мир меняется, да? — кажется, Йорунда это забавляло. — Кенволд мог забрать мою землю, но не стал, и он знает, что я самый опытный из его воинов. — Он повернулся и оглядел комнату. — Большинству тех ребят не хватает опыта. Они сроду не видали настоящей битвы. Они думают, это как кабацкая драка, только с копьями, помоги им Господь. И все равно я надеюсь отвести их всех домой, и поскорее!

Я решил, что Йорунд хороший человек, но капризная сука-судьба может устроить так, что однажды я буду драться с ним в стене щитов.

— Надеюсь, ты уведешь их домой очень скоро и соберешь урожай, — сказал я.

— Молюсь об этом, — сказал Йорунд. — И о том, чтобы больше никогда в жизни не увидеть стену щитов. Но если будет настоящая война, она не продлится долго.

— Да? — спросил я.

— Мы и западные саксы против мерсийцев. Двое против одного, понимаешь?

— А может, нортумбрийцы станут биться на стороне мерсийцев? — подначил я.

— Они не пойдут на юг, — насмешливо ответил Йорунд.

— Но ты же сказал, ходят слухи, что Утред Беббанбургский уже здесь.

— Будь он здесь, то привел бы своих свирепых северян. Кроме того, на севере чума. — Йорунд перекрестился. — Говорят, Йорвик превратился в город трупов.

— Йорвик! — воскликнул я, не в силах скрыть тревогу в голосе.