Наверное, это только игра воображения, пыталась уверить себя Мэнди, но в течение следующих двух часов ее будто неотступно преследовал этот внимательный, пристально изучающий взгляд.

— Вас ведь даже не успели толком представить друг другу, кажется? — спросил Дик, когда они стояли возле ризницы. — Мэнди, познакомься, это Саймон Деррингтон. Саймон, это Мэнди Фенн. Пожалуй, мне следовало бы самому жениться на этой девушке, если бы я только встретил ее раньше. А мне попалась жена, которая не умеет даже яйца всмятку сварить. Вот не поверишь — Эйлин мне сказала, что все свадебное угощение — дело рук Мэнди, в том числе и свадебный торт.

— Необычное достоинство для такой юной особы, — заметил глубокий спокойный голос. — Рад познакомиться, мисс Фенн.

Она, запинаясь, ответила, что тоже рада, высвобождая руку из крепкого рукопожатия. Мэнди стоило немалых усилий посмотреть прямо в эти несмеющиеся серые глаза. Она вдруг остро пожалела, что корове брата Дика вздумалось заболеть именно в такой момент. Она не сомневалась, что с Томом Барраттом чувствовала бы себя намного увереннее и уютнее, чем с этим шафером. Во всяком случае, с ним у нее точно не было бы такого ощущения, словно над ней втайне посмеиваются. Ей оставалось только надеяться, что этот надутый Деррингтон не станет слишком серьезно относиться к своим обязанностям по отношению к подружке невесты.

Возле церкви новобрачные и гости сфотографировались, и Эйлин с Диком умчались на взятой напрокат по этому случаю машине. Родственник Эйлин, дядя Джеймс, архитектор, который специально приехал из Ноттингема на свадьбу, сказал:

— Могу захватить с собой человек пять, — и направился к своей машине.

Мэнди пошла было за ним, но ее остановило легкое прикосновение к руке.

— Привилегия шафера, — шепнул девушке Саймон Деррингтон и открыл перед ней дверцу своей машины, длинной, черной и блестящей.

Четверо остальных гостей — Джоан и Боб Хантеры, сами только недавно поженившиеся, и Гвинет с Пэм, художницы, работавшие с Эйлин в рекламном агентстве, — уехали с дядей Джеймсом.

Саймон оглянулся:

— Никого не забыли? Тогда поехали. Вам удобно?

Он улыбнулся ей сверху вниз. Когда он улыбался, то становился совсем другим. Пропадало отстраненное, немного надменное выражение. Может, он человечнее, чем показался сначала? Однако за все недолгое время, что они ехали к дому, он не промолвил ни слова, и мысли Мэнди обратились к более насущным проблемам — они так до сих пор и не решили, подавать ли кофе или ограничиться шампанским. Несмотря на яркое солнце, в воздухе чувствовался весенний холодок… да, наверное, кофе придется кстати.

При первой же возможности Мэнди выскользнула на кухню, надела зеленый фартук и включила кофеварку. Это был первый серьезный прием в ее жизни, за который она полностью отвечала, и она очень переживала. Раньше ей приходилось устраивать вечеринки, но только для своих: узкого круга близких приятелей и знакомых Эйлин по рекламному агентству — развеселой компании, где никто и внимания бы не обратил, если бы жареные пирожки оказались чуть пережаренными или пирожные недостаточно хрустящими.

В дверях возникла высокая фигура, и глубокий голос произнес:

— А это что такое? Золушка после бала?

Мэнди слегка улыбнулась ему через плечо и от всей души пожелала, чтобы Саймон Деррингтон оставил ее сейчас в покое. Из-за того, что он стоял и наблюдал за ней, она нервничала еще больше. Однако он продолжал стоять, облокотившись о притолоку и почти касаясь головой верхней перекладины. Девушка скорее чувствовала, чем видела, что он не сводит с нее серых бесстрастных глаз.

Наконец, не в силах больше этого вынести, она сунула ему в руки поднос:

— Раз уж вы собрались здесь стоять, то подержите вот это. А то мне некуда его поставить.

Саймон спокойно держал поднос, пока она расставляла на нем чашки, и ей вдруг очень захотелось узнать, о чем он думает сейчас, молча стоя и разглядывая ее.

От волнения Мэнди принялась болтать без умолку — что для нее было очень нехарактерно.

— Я мало знаю ту часть Англии, где вы с Диком живете, — наобум говорила она, снова занявшись кофеваркой. — Во время войны нас эвакуировали в деревню, впрочем, может, это была и не деревня, потому что я помню только грязь на дорогах и длинные-длинные деревянные изгороди. Я была так рада, когда нас вернули обратно в приют, в Лондон. Я сирота, воспитывалась в приюте, — добавила Мэнди, не то чтобы с вызовом, но она считала, что новые знакомые должны знать об этом с самого начала. Ей было забавно, что многие от этого сообщения несколько смущались, застигнутые врасплох.

Но сэра Саймона Деррингтона, видимо, трудно было чем-нибудь смутить, отметила она про себя.

— Да, — сказал он, — я знаю.

Мэнди пришло в голову, что ему, может быть, известно о ней еще что-нибудь, и от этой мысли ей стало немного не по себе.

— Не могли бы вы отнести поднос в гостиную, — попросила она, водружая на поднос кофейник. — Поставьте его с краю стола.

— Конечно, мэм. — Легкая усмешка мелькнула в уголках холодных глаз, он повернулся и вышел. Мэнди смотрела, как он идет по коридору, и впервые заметила, что Саймон заметно прихрамывает. Некоторое время она стояла, думая о нем, потом пошла в гостиную, где царила веселая суматоха.

Время летело незаметно. Все болтали, смеялись, произносили вдохновенные тосты и речи в честь молодоженов… все было просто, по-дружески, как и хотела Эйлин. Эйлин отрезала кусок свадебного торта и настаивала, чтобы Мэнди отпробовала плоды своих трудов. Затем, как шаферу, на долю Саймона Деррингтона выпала задача вслух читать поздравительные телеграммы. Только он закончил читать последнюю, седьмую, как раздался звонок в дверь и дядя Джеймс пошел открывать.

— Еще одна телеграмма. — Он протянул ее Саймону. — Вернее даже, «молния».

— Но у меня нет богатых родственников за границей, — наморщила лоб Эйлин. — Наверное, ты утаил какого-нибудь богатого дядюшку, — смеясь, сказала она мужу.

Саймон Деррингтон быстро вскрыл конверт, пробежал глазами по строчкам и нахмурился. Затем он снова посмотрел на адрес на конверте и сказал:

— Простите, мне не следовало его вскрывать. Это вам, мисс Фенн.

Мэнди уставилась на конверт, который он держал в руке. Ей показалось, что кровь постепенно уходит из ее жил, уходит… пока наконец все ее тело не стало пустым и холодным. «Робин, — пронеслось у нее в голове, — с ним что-то случилось!»

В комнате воцарилась полная тишина, словно все гости почувствовали, что стряслась беда.

Мэнди взяла в руки «молнию».

— Спасибо, — с усилием выговорила она онемевшими губами. — Прошу… прошу меня извинить. — Она развернулась и, спотыкаясь, побрела в спальню.

Эйлин пошла за ней и закрыла за собой дверь.

— Прочти сама, Эйлин. Прошу тебя. Я не могу.

Мэнди опустилась на кровать. Она вся дрожала.

Тут Эйлин начала хохотать:

— Мэнди, Мэнди, солнышко, Робин возвращается домой. Чего ты так испугалась? Он сегодня приезжает, во второй половине дня. — И она вслух прочла: — «Приезжаю пятницу вокзал Виктория около пяти. Робин». — Она внимательно всмотрелась в листок и добавила: — Телеграмма отправлена сегодня утром из Рима. Значит, он должен прилететь на самолете, но при чем тут тогда вокзал Виктория? Ну ладно… Мэнди, Мэнди, перестань плакать. Ну, чего ты боишься?

Мэнди вытирала глаза, смеясь и всхлипывая одновременно:

— О господи, какая же я идиотка! Я почему-то решила, что с ним случилось что-нибудь ужасное. Знаешь, у меня было такое предчувствие.

Она прочитала телеграмму сама.

— Смотри, он приезжает домой, Эйлин. Значит, сегодня мы с ним увидимся. — Она ущипнула себя за руку и рассмеялась от радости. — Все, я проснулась. Значит, это мне не снится. О, Эйлин!..

В дверь громко застучали, и до них донесся голос Дика, который объявил:

— Лимузин ждет у двери, жена моя.

Это опустило Мэнди на землю, она снова вернулась к практическим заботам и кинулась помогать Эйлин переодеваться в твидовый дорожный костюм. Обе девушки возбужденно болтали, перебивая друг друга: