Из тех старых поцев, которые бьют баклуши в садике, что на углу авеню N и Ошен авеню, самый поцеватый - старик Гутгарц. А может статься, что и не только в садике, а во всём Бруклине. Восьмой десяток шлимазлу пошёл, а он всё не угомонится. Сегодня, чтоб у него на роже прыщ вскочил, Розалию Наумовну возьми и спроси:

  - Сенечка-то ваш, не в обиду будь сказано, не из этих?

  - Каких «этих»?! - всполошилась Розалия Наумовна.

  Гутгарца она, как и все завсегдатаи садика, терпеть ненавидела. Грязный язык у того на удивление гармонично сочетался с феноменальным даром к наушничеству и сведению сплетен.

  - Этих, - Гутгарц облизнулся, гнусно хмыкнул и уточнил. - Тухесников.

  Розалия Наумовна ахнула и схватилась за сердце. Предположить, что Сенечка... Кровинка её. Единственная. Как только земля таких носит?!

   - Как таких земля носит! - озвучила мысли Розалии Наумовны старуха Гуревич. Была она с одесского Привоза и за выражениями в карман не лезла. - Хазер, старый дрек! А ну пошёл отсюдова, шмекеле, вонючий шайцман, поц, чтоб ты сгорел!

  Гутгарц, втянув плешивую голову в плечи, ретировался, а Гуревич принялась хлопотать.

  - Ох, Розочка Наумовна, - причитала Гуревич, обмахивая задыхающуюся от гнева соседку по лавке последним номером «Еврейской газеты». - Азох-н-вей, Розочка Наумовна! Чтоб он сдох, этот шмаковатый Гутгарц, чтоб он уже ухезался, чтоб он своим ртом кушать не мог!

  Гуревич сделала перерыв, удостоверилась, что Розалия Наумовна приходит в себя, и задумалась. Гутгарц Гутгарцем, но нет ли в словах старого склочника доли истины? Сенечке уже...

  - Сколько Сенечке лет, чтоб он был здоров?

  - Тридцать два, - всхлипнула Розалия Наумовна. - Он ещё киндер.

  - Киндер, - задумчиво поддакнула Гуревич. - А что ж он, жениться не надумал ещё? Или не на ком?

  Розалия Наумовна смешалась. «Мальчику рано жениться», - говорила она последние десять лет каждому, кому приходило на ум задать этот вопрос. И действительно, Сенечка совсем молодой, очень серьёзный и такой ответственный. Шутка сказать, работает не где-нибудь, а в банке, и не кем-нибудь, а программистом. И не за гроши, как рыжий Лёвка, Гутгарцевский внук, балбес, который баранку крутить и то не умеет, а за большие деньги. И потом, найти не шиксу какую-нибудь, а неиспорченную хорошую девочку в наше время так трудно. И, наконец, у Сени есть мама, которая постирает ему и приготовит лучше любой девочки, к тому же забесплатно.

   - Так что ж не женится-то? - повторила вопрос настырная Гуревич.

   Розалия Наумовна осознала, что «Мальчику рано жениться» видавшей виды рыночной торговке уважительной причиной не покажется. И аргумент, что у мальчика есть мама - тем более: Гуревич произвела на свет шестерых и сбивалась со счёту, перечисляя внуков.

  - Он скоро женится, - помимо собственной воли соврала Розалия Наумовна. - У мальчика есть невеста.

  По возвращении из садика она перебрала детские Сенечкины фотографии, всплакнула и занялась фаршировкой приобретённого в «Золотой рыбке» судака. Выложила его на блюдо, украсила луковыми кольцами и мучными клёцками. Закончив с рыбой, включила русский канал и принялась ждать.

   - Я тут подумала, - говорила Розалия Наумовна, пока Сенечка, всегда любивший покушать, уплетал судака, - что надо бы познакомить тебя с хорошей девочкой.

   Сеня едва не подавился клёцкой. Про девочек разговор не заходил с тех пор, как они с мамой выехали из Москвы в Нью-Йорк на постоянное место жительства, то есть не заходил целых двадцать лет. А до тех пор тоже зашёл всего один раз, когда конопатая Анька Петрова из пятого «Б» опростала бронзовую чернильницу прямиком Сенечке за шиворот.

   - У Гореликов две дочки, - перечисляла между тем Розалия Наумовна. - Идочка и Лиля. У Раппопортов Сонечка. У Зальцманов... нет, ну их, этих Зальцманов. Потом у Гутгарцев.

   Не к месту вспомнив о Гутгарцах, Розалия Наумовна расстроилась и замолчала.

   - Я подумаю, мама, - вяло молвил Сенечка.

   Подумать было над чем. Девочек Сеня не терпел - с тех пор, как обнаружил, что нравятся ему исключительно мальчики. Не все, некоторые. А он - им. Наглое предположение поцеватого Гутгарца было таки правдой. Той правдой, которую не пережила бы Розалия Наумовна, случись ей узнать. До сих пор обходилось. Но теперь...

   Сеню передёрнуло, стоило ему подумать о женитьбе. Тем более на дочке маминых знакомых. Интересно, сколько пройдёт времени с момента женитьбы до того, как его тайна перестанет быть таковой. Минут пять, наверное. Хотя, возможно, удастся отложить до ночи. Этой, как её... Сенечка покраснел от неудовольствия. Первой брачной.

***

   Утро встретило прохладой и телефонным звонком. «Я назову тебя солнышком!» - голосом Юры Хоя возвестил мобильник из-под дивана в пять утра. Выудив аппарат, я простонала умирающей лебедью:

 - Алло...

 - Танцуй, Маня! - гаркнула Анька-однокурсница. - Нашёлся, недорого!

 - Кто нашёлся? Какие танцы? - одеяло свалилось на пол, и я судорожно пыталась подтянуть его рукой и ногой.

 - Кандидат! - торжественно сообщила Анька.

 Сон как ветром сдуло. Я подскочила и одёрнула пижаму.

 - Рассказывай.

 Моя старшая и единственная сестра Дашка пять лет обитала в Америке. Замужем за самым настоящим америкосом по имени Роберт, который был всего на какой-то тридцатник её старше. Как этого Роберта угораздило подцепить на Арбате Дашку - особая история. Так или иначе, одному из них повезло. Дашка почему-то считает, что Роберту.

Оказавшись в Америке, сестра едва ли не с первого дня уговаривала меня переезжать – тушкой или чучелом. Убеждать ей особо не пришлось: в Москве держаться было и не за что, кроме должности экономиста в конторе «Рога и копыта», и не за кого – наши родители десять лет назад погибли в автокатастрофе. А там - всё-таки родная душа.

 В Штаты я хотела позарез, а гражданину этих Штатов, Семёну Нихамкину, понадобилось ненадолго жениться. Кандидат в супруги («приличнейший человек» по словам Аньки) был оригинален. За фиктивный брак обладатели грин-карты просили двадцать пять-тридцать тысяч долларов. А мистер Нихамкин денег не хотел: он искал жену, которая понравится маме.

- Боря Фишелевич, - щебетала Анька. - Ну, помнишь, губастый такой, с параллельного потока. Этот Сеня ему дальняя вода на киселе, свояк восьмиюродный. Так вот, звонит мне вчера Борик и говорит: родственник ищет бабу. Я сразу поняла - этот родственник точно про тебя! Вы друг другу отлично подойдёте!

 Сеня подыскивал временную спутницу жизни с приличным экстерьером и незлобливым характером, способную более-менее изъясняться по-английски, с верхним образованием, от двадцати семи до тридцати. Почти по всем пунктам выходило - меня. Кроме одного...

 - Аня! Кого ты пытаешься приличнейшему человеку подсунуть? Какая из меня еврейка?!

 - Почти настоящая, Марусь. Ты в зеркало посмотри.

 Я пошла и посмотрела, сразу в большое, для надёжности. Худенькая особа в короткой пижаме с цветуём на животе, взлохмаченными тёмными кудряшками, карими глазами...

  - Всё бы ничего, Ань, - отозвалась я в трубку. - Только нос какой-то арийский. И татушка на пояснице.

  - Сомневаюсь, что татушку на тушке его мама углядит. А нос... Ну, с кем не бывает...

  - Минутку... - я решила собрать в кучку всё, что знаю о евреях. «Семь сорок», цимес, Бабель и Шолом-Алейхем, рыба-фиш, анекдоты о Рабиновиче... Увы: анекдоты лидировали с большим отрывом

  - А традиции, Аня?! А язык?

  - Выучишь. Марусь, так я даю Борику твоё мыло? Где и когда ещё найдёшь такой вариант?

  Через день пришло письмо - вежливое, без ошибок, зато с фотографией. На меня смотрел интеллигентного вида субчик - очки, пробор, галстук в шашечку. Приличной девушке иудейских кровей Семён обещал крышу над головой, легальное проживание в стране и примерное поведение - не лезть в душу и не тащить в койку. Предложение выглядело слишком заманчивым, чтобы быть правдой...