Розалия Наумовна пила чай и «не мешала» тем же цепким, оценивающим взглядом, что и вчера. Хлопоча мордой, я поджарила омлет по-гречески, поставила вариться кофе и извлекла из холодильника грейпфрутовый сок. Через полчаса жених явился из душа, подмёл завтрак, наскоро оделся и ускакал в свой банк, а я подверглась допросу с пристрастием.

 - Бабель, - перечисляла я любимых писателей, с трудом удерживаясь, чтобы не загибать пальцы. - Фейхтвангер, Севела, Шолом-Алейхем, Ремарк, Вайнеры, Ильф и Петров, Рыбаков, Эренбург.

 Розалия Наумовна благосклонно кивала - в Москве она преподавала литературу в старших классах.

 - Эйзенштейн, - перешла я от литературы к кинематографу. - Мейерхольд, Бернес, Гердт, Казаков, Фрейндлих...

***

В садик через дорогу от дома мы отправились к полудню.

- Маша, - представила меня Розалия Наумовна дородной грозного вида старухе с красным вислым носом и не менее красными борцовскими ручищами. - Маша с Сенечкой, они, э-э...

- Одесситка? - басом громыхнула старуха.

- Москвичка.

Старуха поджала губы.

- В Москве что ж, ещё евреи остались?

- Остались, - неуверенно подтвердила я. - Не очень много.

- Это хорошо, - не уточнив, что именно хорошо, кивнула старуха. - Садись, деточка. Тьфу, вон опять идёт, чтоб он сгорел.

- Кто идёт? - эхом откликнулась я.

- Гутгарц.

Я оглянулась. Гутгарцем оказался плешивый сутулый старикан, остроносый и с бегающими глазками под мохнатыми седыми бровями.

- Проходите, Михаил Исаакович, - напутствовала старикана Розалия Наумовна. - Ступайте, ступайте, нечего вам здесь задерживаться.

- А это кто у нас будет? - проигнорировал напутствие Гутгарц, уставившись на меня.

- Это Маша, Сенечкина невеста. Всё? Идите уже.

- Невеста? - удивился Гутгарц. - Надо же. То-то, я смотрю, пигалица нездешняя. И - к ребе не ходи - шикса.

- Сами вы шикса! - негодующе выкрикнула я, пока дородная старуха хлопотала вокруг схватившейся за сердце Розалии Наумовны. - Шлимазл, вот вы кто. Идите отсюда в тухес.

***

Незаметно прошёл месяц. Как-то вечером Сеня с заговорщицкой физиономией вывел меня погулять. В первом попавшемся ресторанчике усадил за столик, принял торжественный вид и заявил:

- Маша, ты таки нравишься маме.

- Да?

- Нравишься. Поэтому я предлагаю... осуществить главную часть договора.

В мэрии нас расписали за полчаса. В русском ресторане на Брайтоне, куда мы отправились праздновать событие, Сеня проглотил одну за другой три рюмки водки и сказал:

- Теперь мы съедем от мамы.

- Как съедем? - ошеломлённо спросила я. - Она что же, будет не против?

- Ещё как против. Только ей придётся смириться.

- М-м?.. - я подняла брови.

- Маш, я прожил с мамой тридцать лет. И устал от этого. Да-да, она вырастила меня и дала образование. Своим нынешним приличным положением я во многом обязан маме. Тридцать два года я был ей хорошим сыном. Послушным. Я даже женился, чтобы угодить ей. И - хватит. Достаточно.

- Мама, мы собираемся переехать, - заявил Сеня едва переступив вечером порог. - Хотим жить отдельно.

- Азох-н-вей! Сенечка, неужели тебе здесь плохо? - всполошилась Розалия Наумовна.

- Хорошо. Но молодожёнам, - Сеня чуть заметно покраснел, - нужно жить отдельно.

Розалия Наумовна была великолепна. Она увещевала, заклинала, взывала к Сениным уму, чести и совести и даже попыталась прилечь в обморок. Сеня был вежлив, но непреклонен. В конце концов, побеждённая Розалия Наумовна удалилась в спальню, прижимая к глазам платок.

Через неделю мы перебрались в трёхкомнатную квартирку за несколько кварталов.

- Завтра у нас вечеринка - объявил Сеня, едва грузчики, расставив мебель, удалились.

- Новоселье-пати?

- Вроде того. Будет только один гость.

- Ишь ты... Вам какой ужин: еврейский, французский, итальянский, немецкий, русский? Китайский не проси, в восточной кухне я не копенгаген.

Сеня как-то странно посмотрел на меня.

- Э-э... на твой вкус.

Следующим вечером Сеня пришёл в сопровождении высокого и плечистого синеглазого брюнета. Сливки генофонда, а не брюнет. Я прочитала про себя коротенькую матерную мантру и постаралась улыбнуться приветливо. Брюнет взглянул так скептически, что я обиделась.

- Маша, знакомься, это Джошуа. Мой... друг, - собственнически-благоговейно представил спутника Сеня.

Я, конечно, не эксперт. Но дружище Джош явственно смахивал на капризную салонную шлюшку. Ему было то прохладно, то жарко, то слишком остро, то свет резкий. Таким макаром Джош изнывал целых два часа. Потом господа устроились у телевизора - оказывается, геи тоже смотрят футбол. Я навела порядок и поскучала с ними немного, а потом ушла в свою спальню. Наутро Джоша не было.

- Как он тебе? - поинтересовался за завтраком Сеня.

- Твой? Хорошенький.

***

- У меня через неделю отпуск, - заявил Сеня, уплетая пятничный ужин.

- Поздравляю, - я сменила тарелку из-под собственноручно сотворённой гефилте фиш на чистую. - Куда поедешь?

- Не поеду, а поедем.

- Да, извини. Я упустила из виду Джоша.

- У Джоша каникулы, он улетел на месяц к родителям в Колорадо.

- Понятно. То есть ты поедешь с мамой? Или... - до меня внезапно дошло. - Неужели ты хочешь поехать в отпуск со мной?

Сеня засопел и нахмурился.

- А что тут такого? - выдал он наконец. - Мы, кажется, не чужие люди? Где, ты говорила, живёт твоя сестра?

- Ох, - я бросилась ему на шею. - Ты правда хочешь свозить меня в Солт-лейк-сити?

- Ну да. Надо же мне познакомиться с родственниками. И потом - там неподалёку Лас-Вегас. Я давно хотел побывать.

- Со мной?! - ахнула я.

- С кем же ещё? - вновь принялся сопеть и хмуриться Сеня. - Я, между прочим, как-то и где-то на тебе женат.

В Лас-Вегасе мы провели четверо суток. Это было что-то. Нет, не что-то, это было... Я завороженно смотрела на белых львов в «Мираже». Закрыв глаза, слушала поющие фонтаны в «Белладжио». Кормила с руки розовых фламинго в «Хилтоне». Визжа от страха, с лязгом неслась в вагонетке по хребтам американских горок на крыше «Нью-Йорка».

 - Понравилось? - спросил Сеня в такси, везущем нас в аэропорт.

 - Он ещё спрашивает. Спасибо тебе. Постой... Ты имел в виду Вегас?

 - Ну, не Солт-лейк-сити же, - Сеня смутился. - Извини.

 В роскошном двухэтажном особняке на берегу озера мы пробыли неполные сутки. Я, потупившись, ковыряла вилкой что-то безумно изысканное на ещё более изысканном золочённом блюде и не могла поверить, что надменная тётка напротив - моя сестра Даша.

 - Я бы отсюда сбежал, - тоскливо сказал Сеня, когда после ужина мы оказались в спальне. - Этот Роберт, он действует мне на нервы. По правде сказать, он просто напыщенный павиан. И ещё мне показалось... знаешь, геи чувствуют такие вещи очень тонко. Мне показалось, что Дарья смотрит на тебя, словно... - Сеня запнулся и замолчал.

 - Ну. Договаривай.

 - Неважно. Забудь.

 Наутро мы распрощались с хозяевами, и уже в три пополудни здоровенный чёрный таксист, улыбаясь от уха до уха, лихо вывернул с Сахара-авеню на Стрип - кипящую азартом и бурлящую жизнью артерию Вегаса.

***

 Джош стал наведываться к нам всё чаще и чаще. После ужина я уходила спать пораньше - не хотела мешать. Да и не очень тянуло смотреть лишний час на физию Джоша. А по правде сказать, и лишних пять минут тоже.

 - Тебе он не нравится? - спросил Сеня как-то утром, едва Джош, виляя бёдрами, скрылся за входной дверью.

 - Прекрасный вопрос.

 - Ладно. С понедельника начинаются курсы.

 - Что? Какие курсы?

 - По утрам - английского в Бруклин-колледже. Три часа в день, рассчитаны на полгода. Позанимаешься, подтянешь язык, смягчишь акцент. По вечерам там же возьмёшь какие хочешь - по специальности. Тут, правда, полугодием не отделаешься. На аккаунтера учиться года полтора. На сетевого администратора - два с половиной.