Утром 26 марта 3 старых эскадренных броненосца вошли в проделанный тральщиками проход и начали бомбардировку внутренних фортов с дальних дистанций. Однако они тут же попали под интенсивный огонь тяжелых полевых гаубиц, хорошо укрытых по обоим берегам пролива, и через некоторое время вынуждены были ретироваться. Сражение 26 марта показало, что эскадра Кардена подошла к тупиковой ситуации.
Донесения десантников свидетельствовали, что корабельная артиллерия реально вывела из строя лишь незначительное число береговых орудий. С большими проблемами столкнулись и тральные силы. То, что мы здесь называем тральщиками, в реальности были рыболовными траулерами, оснащенными минными тралами и укомплектованными командами гражданских моряков. Слабые машины лишь с большим трудом позволяли этим суденышкам преодолевать сильное встречное течение, когда они двигались вверх по проливу. У стороннего наблюдателя складывалось впечатление, будто они стоят на месте. Естественно, что эти тральщики представляли собой удобные мишени для береговой артиллерии противника. Для того, чтобы броненосцы могли подойти на короткую дистанцию и вывести из строя береговые орудия, нужно было расчистить для них фарватер от мин. Но тральщики не могли этого сделать по причине противодействия береговой артиллерии. Получался замкнутый круг.
Эсминцам тоже приходилось несладко. Днем они эскортировали большие корабли. Ночью обеспечивали работу тральщиков. Поначалу Каннингхэм очень опасался попаданий в свой корабль и при каждом залпе береговой артиллерии заставлял «Скорпион» совершать резкие маневры. Однако очень скоро орудийная пальба стала настолько привычным делом, что на нее перестали обращать внимание. Матросы стали на удивление флегматичными. Я помню, как наш старшина-торпедист по фамилии Лав, сидел на верхней палубе и, греясь на солнышке, читал роман о Диком Западе. Снаряд из турецкого крупнокалиберного орудия разорвался совсем близко, подняв столб воды и дыма. Лав посмотрел в ту сторону и сказал: «Еще один краснокожий упал в пыль», и спокойно продолжил чтение.
Скверная погода со штормовым ветром, сильным дождем и плохой видимостью вновь вынудила прервать операции внутри пролива. Только 1 марта 6 броненосцев вошли в пролив и возобновили обстрел внутренних фортов. В тот день «Скорпион» зашел в залив Морто, восточнее Седд-эль-Бара, чтобы уничтожить замеченную там турецкую рыбачью шхуну. Матросы с эсминца поднялись на борт и уже собирались поджечь ее, когда увидели, как по полю в направлении пляжа быстро движется большой отряд турок, числом около батальона. «Скорпион» открыл по ним беглый огонь из носового орудия с дистанции в несколько сотен метров. Турки повернули и «пустились убегать как кролики». Расстояние для длинноствольного 102 мм орудия было пустяковым, и снаряды так и рвались среди бегущих, пока те не скрылись в ложбине.
В тот же день вечером тральщики в сопровождении эсминцев и легкого крейсера «Аметист», с командиром флотилии капитаном I ранга Кудом на борту, достигла места, где пролив резко сужается. Около 23.00, когда вся флотилия находилась на расстоянии примерно 2,7 км от Кефеца и в 14,5 км от входа в пролив, т. е. вблизи узкости и новой линии турецких минных полей, их осветил луч прожектора. Затем включились еще несколько прожекторов и батареи с обоих берегов пролива открыли огонь. Тральщикам пришлось поднять тралы и отступать. Эсминцы устремились вперед, поставили дымовую завесу и открыли огонь, ориентируясь по вспышкам орудийных выстрелов и свету прожекторов. Бой длился около получаса. Вода вокруг тральщиков буквально кипела от падающих снарядов, но каким-то чудом им удалось ускользнуть невредимыми.
Днем 4 марта «Волверайн» и «Скорпион» под прикрытием эскадренных броненосцев высадили на азиатском берегу близ Кум-Кале диверсионный отряд числом в 300 человек, под командой капитан-лейтенанта Э.Дж. Робинсона, который так успешно действовал в первой подобной операции 25 февраля. Отряд должен был вывести из строя уцелевшие орудия береговой обороны. Однако в этот раз операция не так гладко, как предыдущая.
Турки втянули десантников в бой и, имея большой численное преимущество, нанесли им тяжелые потери. Чтобы оказать отряду огневую поддержку, эсминцам пришлось подойти почти к самому берегу. Им удалось подавить полевую батарею, осыпавшую отряд Робинсона шрапнелью, и разогнать турецких стрелков, Далеко не все оставшиеся в живых смогли вернуться на корабли. Часть подразделения оказалась отрезанной от моря. В наступавших сумерках Каннингхэм видел, как они под жестоким обстрелом пробирались вдоль берега.
С наступлением темноты эсминцы послали свои шлюпки для спасения уцелевших. Шлюпкой со «Скорпиона» командовал старшина-артиллерист У.Торроугуд, который перед тем наточил табельную абордажную саблю до бритвенной остроты и вооружился двумя револьверами. У берега был сильный прибой, так что гребцам во главе с Торроугудом пришлось спрыгнуть в воду и удерживать шлюпку руками, чтобы ее не разбило о камни. Под сильным винтовочным огнем им удалось подобрать 2 офицеров и 11 матросов, из которых 2 были ранены. Шлюпка «Скорпиона» еще около 2 часов рыскала вдоль берега, но больше никого из десантного отряда не обнаружила. За этот эпизод Торроугуда наградили крестом «За Отличную Службу», а 8 матросов его команды — медалями «За Отличную Службу».
Эта стычка показала, что турки с каждым днем набираются опыта и преодолеть их оборону становится все труднее. Ровно за день до описанного боя контрадмирал де Робек, командовавший штурмовой эскадрой, послал в Лондон донесение, в котором сообщил, что пролив форсировать не удастся до тех пор, пока один из его берегов не будет оккупирован союзными войсками.
Донесение де Робека стало предметом бурных дебатов в Военном Совете. 10 марта Китченер объявил, что ситуация на Западном и Восточном фронтах для него вполне прояснилась и, исходя из этого, он готов выделить для Дарданелльской операции следующие силы: корпус австралийских и новозеландских войск («Анзак»), численностью в 34000 бойцов, дивизию морской пехоты (11000), 29-ю пехотную дивизию (18000) и французскую пехотную дивизию (18000). Таким образом, получалась целая армия, численностью в 81000 солдат и офицеров. 12 марта командующим экспедиционным корпусом назначили генерала Яна Гамильтона, опытного военачальника. Во время русско-японской войны он был прикомандирован к японской армии и в 1904–1905 гг. прошел с ней много дорог в Маньчжурии. Так что в современной войне он кое-что смыслил.
Черчилль рассчитывал еще и на русский армейский корпус, численностью в 47000 человек, который начал концентрироваться в Одессе. Министр иностранных дел России С.Д.Сазонов уверял союзников, что в ближайшее время эти войска высадятся на берегах Босфора. Однако настроения, царившие в ставке верховного главнокомандующего, не оставляли сомнений, что этого не будет никогда. Действительно, с началом общего австро-германского наступления на Восточном фронте весной 1915 г. упомянутый корпус без лишних разговоров отправили на главный театр военных действий.
Но и с союзным экспедиционным корпусом не все обстояло так просто, как могло показаться на первый взгляд. Китченер по-прежнему надеялся, что флоту удастся форсировать проливы собственными силами, и потому не считал нужным особенно торопиться с отправкой солдат. Свидетельства Яна Гамильтона перед Дарданелльской комиссией не оставляют сомнений в обструкционистской позиции Китченера. К тому времени, когда Гамильтон предстал перед следственной комиссией, фельдмаршала Китченера уже не было в живых, и репутация покойного его не слишком заботила. «Он сказал», — свидетельствовал Гамильтон, — «что нам, солдатам следует осознать, что там мы будем на вторых ролях. Моряки утверждают, что смогут форсировать Дарданеллы собственными силами, и нам нет смысла лезть на рожон до тех пор, пока адмиралы окончательно не разобьют себе лбы».
Вооруженный такими инструкциями, 13 марта Гамильтон отбыл в Эгейское море. Он прихватил с собой справочник по турецкой армии 1912 года, довоенный отчет о дарданелльских укреплениях и устаревшую карту. Это была вся информация, которой он располагал. При нем не было ни штаба экспедиционного корпуса, ни детального плана операций сухопутных сил.