— Не скромничай, — фыркнула Ливия, продемонстрировав тот самый навык чтения мыслей, о котором уже который год шептался экипаж. — И вовсе я не издеваюсь. В конце концов, ты был не так уж неправ. Подозревал же, что мы с префектом что-то скрываем, другое дело, что доказать ничего не мог. Да и кто бы смог? Предположение, что один из Марциев способен летать… — она покачала головой. — Дикое предположение. Так что с чутьем у тебя все в порядке, Луций Антоний. С воображением, правда, похуже. Но это поправимо. Пей чай, пока не остыл, — и пододвинула к нему чашку, добавив, чтоб подсластить пилюлю: — Я рада, что ты на борту.

Задетый за живое Антоний с каменным лицом отхлебнул из своей чашки. Да, теперь он очень даже понимал чувства Квинта Марция. Аквилина умела и любила, подобно ящеру, болезненно когтить чужое честолюбие.

Еще один прокол в работе с префектом «Аквилы». Объяснять гордому Марцию, что симпатия к Ливии пойдет на пользу не только ему самому, но и общему делу, было все равно, что уговаривать кота в необходимости ежедневного прохладного душа. Кот стал бы царапаться, Марций, соответственно, бунтовать.

— Будем считать, что ты предлагаешь мне небольшую работу, — вздохнул Антоний. — Говори, чем смогу — помогу.

Выражение лица у него при этом было такое, словно Ливия не чаек с ним попивала, а примеривалась, как бы половчее начать выдирать у психокорректора ногти.

— Можно подумать, я за шиворот тащу тебя к внешнему шлюзу, — фыркнула она. — Вот! Вот именно так на меня смотрит Квинт Марций. Брови домиком, угрюмое зырканье исподлобья… Скажи-ка мне, Антоний, какого вонючего парфа вам еще от меня нужно? Тебе и префекту? Чем вы недовольны? Для Квинта Марция я уже сделала больше, чем кто-либо среди этих звезд. Ну-ка, по пунктам: простила ему мятеж — настоящий мятеж, Антоний, с оружием в руках! — лгала ради него, нарушила все законы Республики, назначила своим помощником, учу его летать, в конце концов. И вместо благодарности я слышу недовольное пыхтение и мрачное бурчание. А тебя, мой дорогой психокорректор, я, вообще-то, оставила в живых. Не забывай об этом. На этом корабле, — она оскалилась, — я делю власть только с богами. Но с богами при помощи Гнея Помпилия можно договориться. Итак. Чем же я снова задела драгоценное эго моего префекта? И, заодно уж, чем вызвана эта дрожь в коленках у моего корабельного психокорректора?

Антоний самодовольно ухмыльнулся. Так и должно быть! Вопрос адресован правильно: разгадки странных поступков по части психокуратора.

— С Квинтом Марцием как раз всё очень просто. Он тебя ценит настолько высоко, что хочет быть лучше тебя. Не удивляйся, наварх. Ничего необъяснимого тут нет. У тебя всегда было то, чего не было у него: «Аквила», талант пилота… Ну, а теперь у тебя еще и Фиделис, к которому Квинт изрядно привязался. Твой префект злится из-за того, что завидует. Тебе, Ливия, завидует.

Наварх удивленно воззрилась на питомца. Пожалуй, даже с некоторым уважением. И с этого момента самодовольство аррианского сцинка уже можно было на хлеб мазать, как масло.

— Вечные боги, — вздохнула она. — Но ведь он все равно не сможет стать мною. Даже если меня убьют, и «Аквила» — и сцинк, о боги! — достанутся ему, от этого он не превратится из Марция в Ливия. Что же, мне и дальше жить, опасаясь выстрела в спину? Только потому, что я его однажды… пожалела и захотела помочь? Ты всерьез утверждаешь, что мой префект — такая убогая неблагодарная сволочь, а, Луций Антоний? Право, мне сложно в такое поверить.

— Можешь быть абсолютно спокойна — Квинт никогда не причинит тебе вред. Скорее он сам умрет. Потому что, если не станет тебя, то не будет и его «Аквилы». Он сам не до конца понимает, что ты и есть она, но чувствует это подсознательно. Если хочешь, считай его чувства ревнивой и мстительной любовью.

Антоний осознанно сгущал краски, намереваясь полностью переключить внимание Ливии Терции на Квинта Марция. И пока у него всё прекрасно получалось.

— Я не могу быть спокойна, Антоний, — наварх покачала головой и нахмурилась. — Корабль — это единый организм, а я, — Ливия для наглядности постучала себе пальцем по лбу, — его мозг. Если один из органов этого тела… нездоров, я не могу игнорировать сигналы. Инфекция может распространиться на всех. А он, видят боги, действительно болен. Однажды наше противостояние уже едва не погубило корабль, и я не допущу повторения. Этот нездоровый член моего большого тела, — она повела рукой, подразумевая корабль, — следует или исцелить, или — отсечь. Потому что дело касается не только меня и Квинта Марция. Четыре с половиной сотни человек на борту «Аквилы» важны для меня не менее, чем Квинт Марций. Предложи лечение, Антоний, иначе я решу вопрос сама — и радикально.

«А Квинта Марция мы будем ампутировать. Без наркоза», — развил медико-анатомические аллегории наварха впечатлительный Антоний. Не совсем тот эффект, на который он рассчитывал. Фиделис, по крайней мере, вонзил когти в обивку «домика», суля невольному провокатору недоброе.

Антоний сделал небольшую, но многозначительную паузу в разговоре, как бы отвлекаясь на смакование синего чая.

— Если бы мы были на Цикуте в моем кабинете, то в этот момент твоего гадкого префекта уже конвоировали бы в психокоррекционный изолятор. И больше ты бы никогда его не увидела. Но мы далеко от границ Республики, мы во враждебном окружении, и Квинт Марций нужен «Аквиле». Как оружие солдату.

«Ого, как заговорил! — прищурилась Ливия. — Долгонько же пришлось ждать, прежде чем Антоний начал намекать, что я была тогда неправа. Только я была права, вот в чем суть. Ни один из моих Аквилинов не заслуживает быть отданным на растерзание психокорректорам, что бы он там не натворил».

— В твоем бывшем кабинете, — усмехнувшись, уточнила она. — Окажись мы сейчас на Цикуте, первым в изолятор отправился бы ты сам. Учти — Квинт Марций нужен и мне самой, а не только «Аквиле». И никогда и ни при каких обстоятельствах я не сдала бы тебе Моего Префекта, каким бы гадким он ни был. Я говорю с тобой о нем сейчас именно потому, что здесь, на Моем Корабле, только я решаю, кого и куда поведут под конвоем. Это понятно?

— Я отлично помню, кто здесь и сейчас хозяин положения, — огрызнулся Антоний.

— А раз помнишь, так и не строй тут из себя данайца на допросе, — наварх тоже показала зубы. — Я позвала тебя не для того, чтобы обсуждать мои решения. Я требую, чтобы ты отрабатывал свой паек. Ты психокорректор, верно? Вот и корректируй, твоюцентурию. А начать можешь с себя. Поведай, чем таким лично я не устраиваю тебя, Луций Антоний?

Торжествующая ухмылка на морде ящера заставила Антония честно признаться себе, что маневр уклонения от скользкой темы их с Ливией отношений не получился. Аррианский сцинк честно транслировал эмоции хозяйки, как и было предусмотрено её индивидуальной программой профилактики неврозов.

— Если я скажу, что устраиваешь целиком, ты мне не поверишь, конечно. Но это так. Ты… — он изобразил лицом изрядную толику сомнений в необходимости этой вынужденной откровенности. — Для меня ты — уникальная возможность изучать Ливиев в максимальном приближении. Я же ученый, а не изверг, как очень верно подметил наш дефектный префект. И как ученый, я не могу требовать от объекта… прости за сравнение, идеальности во всех проявлениях. Будь собой — утоляй мою жажду познания.

Во всяком случае, в отсутствии искренности его невозможно упрекнуть.

Комплимент (если это был он) прозвучал как-то сомнительно, на вкус наварха. Однако синий чай делал свое дело, и Ливия, вспомнив вдруг об еще одном возможном применении для Антония, решила дальше не тянуть, а сделать, так сказать, предупредительный выстрел поперек курса:

— И насколько же далеко простирается твоя жажда познания? — понизив голос, поинтересовалась она, подпустив в тон хрипотцы, а в глаза — вкрадчивого блеска. Такие позывные не расшифровал бы только полный тупица. Вот Марк Фабриций, помнится, в свое время отлично все понял и… э-э… сразу лег на встречный курс.