— Гай незлой, просто занятой очень. И не умеет ценить простые радости, как его древнючие поэты. Они-то, я уверена, знали толк в ночных посиделках у костра и задушевных разговорах. Ты меня слушаешь и не поучаешь, как, скажем, мозговед или префектов контубернал. И не отмахиваешься, как от надоедливого насекомого, как центурион. А человеку иногда просто необходимо, чтобы его хоть кто-то выслушал от начала до конца.

Они с Руфусом сидели рядышком, молчали и глядели на звезды. Неведомо, о чем размышлял виртуальный лис, а его хозяйка думала о том, что только здесь, только в Зимнем Мире она по-прежнему Кассия Фортуната из Игнациевой трибы, а не какая-то невнятная «госпожа Кассия».

— А может, доблестный Петроний рогом уперся из-за субординации? — вдруг осенило новоявленную патрицианку. — Как думаешь, Руфус? «Госпожа рядовая» звучит странновато, десятники у него свои, проверенные… А ведь у мужика дилемма!

Лис в ответ сочувственно тявкнул.

— Пожалуй, теперь я стану проситься уже во вспомогательную службу.

Не может такого быть, чтобы отличницу боевой и психологической подготовки не оценили по достоинству храбрые Аквилины. Надо лишь себя проявить с лучшей стороны. Тогда и Авл Петроний сдастся. Потому что она — Кассия из Игнациевой трибы прежде всего, а потом уже чья-то там дестината* и какая-то «госпожа»!

И хотя сказано крылатое «Исцели себя сам» так давно, что источник выражения утрачен, познать его истинное значение никогда не поздно. И расписаться в собственной беспомощности. А как иначе, если Луций Антоний страдал от главного республиканского недуга — отсутствия полезности. Корабельный лекарь желанием потесниться не пылал, допуская Антония лишь к Ливии, и только после её же настоятельной просьбы. Медотсеки биремы и либурны были полностью укомплектованы персоналом. А добровольно отдаваться, говоря образно, в когти психокорректора среди Аквилинов и Либертинов дураков не нашлось. И оставшись без дела, Луций Антоний почти сразу пришел в отчаяние. В то самое состояние, из которого он пятнадцать лет раз за разом извлекал инженеров и ученых, пилотов и лигариев, офицеров и рядовых, садовников и дизайнеров — всех Цикутинов без разбора пола, звания и возраста. Для каждого страдальца у Антония и его команды придумывалась своя терапия. Они возвращали в строй даже спятивших от безделья амикусов.

Но против своей хандры у Антония не нашлось лекарства. Его и не существовало. Потому-то психокорректоры на станциях сидят, а не летают в пространстве. Кстати, прежде мозговед никогда не задумывался, отчего экипажи звездных кораблей никогда не комплектуются штатными психокураторами. Оказалось всё просто: в рейде у всех — от рядового манипулария до наварха — есть работа, та самая, для которой они родились и живут.

Разумеется, Квинт Марций, мгновенно опознав в своем недавнем мучителе все признаки недуга, не удержался от подколки.

— Хреново тебе? — спросил префект, отловив Антония, когда тот слонялся по обзорной палубе. — Хочется руки на себя наложить, да? Чувствуешь себя полнейшим ничтожеством, правда?

— Это негуманно, Квинт Марций.

В приглушенном, таком приятном для глаз свете, бледная кожа психокорректора выглядела болезненно истонченной.

— В твоих устах слово «гуманизм» звучит… ммм… пикантно, — оскалился префект. — Не представляешь даже, как я тебя понимаю.

Марции отличались прекрасной памятью, как краткосрочной, так и долговременной. Это полезное свойство в их генетической линии усилено без всякого стороннего вмешательство в геном, только естественной селекцией. И там, где Петроний выбросит из головы лишнюю информацию, Марций сохранит её в неприкосновенности.

— А ты у нас, оказывается, знатная язва, — мрачно пошутил Антоний. — Я, если помнишь, выполнял свой долг перед Республикой.

— Кто старое помянет, тому глаз вон? Нет, я бы обязательно тебе посочувствовал, если бы ты не принадлежал к тем, кому неймется сделать из граждан Республики живых андроидов. Даже гетеры и амикусы занимаются творчеством, фантазируют и представляют себя на месте других. У них есть что-то еще, кроме… э… рекреационных функций.

Квинт Марций вдохновенно работал с синтезатором, а потому на Антония даже не смотрел.

— Как быстро забывается аксиома: «Все люди разные», верно? Сначала незаметно отваливается «разные», как эдакая незначительная подробность. «Все люди» звучит уже определеннее. А потом кому-то начинает казаться лишним слово «люди». И остаются все Марции, все Ливии, все Кассии, все Фурии, все Меммии. — И после паузы добавил: — Все Антонии, да?

По помещению растекался аромат свежесваренного кофе и пряностей.

— Во всей системе Вирозы только один Марций умеет синтезировать аррианский кофе с кардамоном, вишней и ананасом, — заявил улыбающийся Аквилин с нескрываемой гордостью, демонстрируя собеседнику поднос с двумя чашечками, над которыми курился легкий дымок.

— Идеи Куриона нашли отклик в массах, — изрек психо-куратор. — Это я уже понял.

Улыбка испарилась с губ префекта.

— Угощайся, мозгожор, — он поставил перед Антонием чашку, а свою быстро выпил стоя, не желая делить напиток по-дружески, за одним столом. — Ничего ты не понял.

И ушел, не прощаясь.

Все Марции обидчивы. По-разному, конечно.

Глава 2

Звездная бирема «Аквила» подбиралась к предположительно обитаемой системе деликатно, словно ворона, которая изо всех сил делает вид, что соблазнительная сырная корка ее ничуть не интересует. Ливия именовала такую тактику: «бочком, бочком и подскоком». Наварх наслаждалась пребыванием в собственном кресле на мостике, но по мере того, как эскадра заходила все дальше в систему желтой звезды, выражение лица командира становилось все жестче. Она еще ничего для себя не решила и предпочитала сохранить возможность к отступлению.

— Хорошая звезда, — негромко заметила она. — Похожа на Фебу. Что скажешь, Марк Плавтий?

Желтый карлик, чей класс делал возможным существование пригодной для жизни планетной системы, и впрямь весьма напоминал «домашнее солнце» сердца Республики — Лация. Но астрогатора это сходство, похоже, не радовало.

— Скажу, что это весьма странно, наварх, — он мотнул головой, не отрывая взгляда от показаний своих сенсоров. — Замечательная теплая звездочка неподалеку от границ известного нам сектора, да еще и с планетой практически оптимального класса. Населенная, похоже. И никто еще не догадался воткнуть на полюсе этой красавицы свой вексиллум? Я чую подвох, наварх, если тебе интересно мое мнение.

Ливия кивнула. Астрогатор озвучивал практически ее собственные мысли.

— Не так уж и близко, — заметила она. — Даже на максимальной рат-скорости, перегревая реактор, лететь отсюда до… кто там у нас будет ближайшим? Галийский сектор, да?.. отсюда до границ Галийского сектора без малого два месяца. Вопрос остается: почему галийцы ее не колонизировали?

— Мы этого не знаем, наварх, — решив, что вопрос командира все-таки не был риторическим, ответил астрогатор. — Может, как раз галийцы там и засели.

— Ты мне скажи, кто там засел, — фыркнула Ливия. — Или наши звездные карты устарели?

— Никак нет! — Плавтий подпустил в голос чуть-чуть обиды. — Но эта система обозначена как необитаемая.

— Вот это и настораживает, — женщина вздохнула и рассеянно погладила Фиделиса, пригревшегося на коленях хозяйки. После столь длительной разлуки ящер всем свои поведением демонстрировал привязанность, словно пытался отвести подозрения в возможном предательстве.

— Кстати, на их месте я бы разместила где-нибудь здесь сеть оповещения. Чтобы незваные гости вроде нас не становились неприятным сюрпризом.

— Наварх! — подал голос связист. — Фиксирую… э, отбой. Я не уверен.

— Да, Гай Фульвий?

— Мне на мгновение показалось, что я засек остаточные следы какой-то передачи, наварх, — виновато покосился на нее связист. — Но, по правде сказать, больше похоже на «белый шум». И передача, если она была, сразу же прекратилась…


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: