Та не осмелилась противиться.

— Лила, малышка, неужели ты меня не узнаешь? Ведь я Анна!

У Лилы смутно забрезжило воспоминание о далеком детстве.

— Не хотите ли присесть? — предложила она больной.

Женщина не могла удержаться от слез.

— Неужели ты ничего не помнишь о той ужасной ночи, пожаре и госпоже? Ее больше нет в живых!

И снова Лила попыталась вспомнить то, о чем говорила Анна, но, увы, безуспешно. Она с мольбой посмотрела на Голли.

— Так и есть, милая, — ответил тот. — Она действительно знала тебя — она была твоей няней.

— Да благословит вас Господь за то, что вы сказали ей об этом, — не могла прийти в себя от радости Анна. — Все думали, что она погибла в огне. Они потом показали мне твое сгоревшее платье, но я всегда знала, что ты жива!.. Они спрятали меня в большом доме, и у меня так болела голова… А потом ужасные китайцы…

При этом воспоминании она задрожала всем телом.

— Ведь я смогу теперь остаться у тебя? Я буду ухаживать за тобой, как прежде, дорогая моя…

Голли покинул женщин и прошел в столовую, в которой его ожидал Айкнесс.

— Все в порядке, — сказал ему Эйкс.

Капитан Айкнесс поднялся с места, подошел к зеркалу и приложил платок к царапине на щеке.

— Я не был к этому готов, — проворчал он.

— И она не была к этому готова. У сумасшедших порой бывает изумительная память.

— Как она изменилась! — продолжал капитан. — Когда-то была очень хорошенькой.

Эйкс промычал в ответ что-то неопределенное и налил себе в стакан виски с содовой.

— Было время, когда и ты неплохо выглядел, — сказал он через минуту. — Иначе тебя не послали бы к ней в качестве приманки. Теперь у нас не осталось никого, кто сгодился бы для такой роли.

— В самом деле, она была очень хороша, и я был к ней неравнодушен. Кроме того, она была единственной разумной женщиной, которую мне довелось встретить на своем веку… Как ты решил поступить с Леном?

Голли закурил папиросу и задумался.

— Ты думаешь, что он нас выдаст? — продолжал расспросы Айкнесс.

— Нет, он нас не выдаст, — ответил Голли и взглянул в окно. — Но я знаю другого, кто мог бы нас выдать.

Капитан принужденно рассмеялся:

— В любом случае этот другой не я. Я слишком глубоко увяз в нашем деле.

— То же самое утверждала «матушка», и все же она чуть не заговорила.

Наступило тягостное молчание. Первым его нарушил капитан:

— Лила также создаст нам проблемы.

— Ты полагаешь? Об этом не может быть и речи… Она выйдет замуж и будет жить семейной жизнью. Но отдавать ее за моряка было бы глупо. Я ничего не имел против того, чтобы ты разыгрывал перед ней роль любящего отца, но тебе придется ограничиться только этой ролью. И если ты собирался выстроить себе дворец в Рио-де-Жанейро, то это будет не на ее деньги.

В течение нескольких секунд они молча смотрели друг на друга. Глаза Айкнесса выражали лютую ненависть, а Голли казался почти безучастным. Но за его внешним спокойствием таилась угроза.

— Я не знаю, чем все закончится, — после паузы сказал мистер Эйкс, — но господам полицейским я оставлю о себе хорошую память. При желании можно без особых затруднений улизнуть из Лондона, но для меня это — недостойный выход из положения. Я не какой-нибудь рядовой воришка, так что им придется со мной считаться. Десять лет я скупал краденое, чтобы сколотить капитал для нашего предприятия. Я добыл тебе деньги на покупку парохода. Я организовал банду — и теперь весь Лондон находится под моим контролем. Я знаю три с лишним тысячи сотрудников уголовной полиции. И если теперь меня вынуждают уйти на покой, то напоследок я устрою им блестящий спектакль. А потом на досуге мы сможем выяснить наши отношения и решить, с кем быть Лиле. Но если ты вздумаешь сейчас предъявить мне по этому поводу ультиматум, то советую тебе поскорее вынуть из кармана пистолет и попытаться пристрелить меня прежде, чем я отправлю тебя на тот свет.

Айкнесс нервно откинулся на спинку стула. Этот большой и сильный человек был трусом, и Голли знал об этом.

— При желании, капитан, я мог бы назвать тебе пароход, на котором мы отплывем, — продолжал Эйкс, — и изложить все детали нашего плана. Мог бы даже сказать тебе номер нашей каюты и имя человека, который обвенчает меня с Лилой…

— Тебя с Лилой! — вскрикнул Айкнесс, и у него вырвалось проклятие.

— Я ведь моложе тебя на целых десять лет, и мы с ней отлично уживемся. К тому же все документы, подтверждающие ее происхождение, находятся у меня. Часть бумаг досталась мне от Синнифорда, а остальные я раздобыл из банка.

Капитан смирил гнев и попытался улыбнуться:

— Ты отчаянный парень, Голли. Единственное, чего я не могу понять, так это то, как ты мог позволять старухе командовать тобой.

— Я не хочу дурно отзываться об умершей. Могу только сказать, что у нас с ней был уговор: в течение четырех часов она могла помыкать мной, но зато остальные двадцать распоряжался я. Двенадцать лет она спала, заперев дверь и положив под подушку заряженный револьвер. И все это потому, что как-то она позволила себе замечание, которое мне не понравилось: сказала, что у меня неприятный голос и что лучше бы мне не петь. Люди, хорошо знающие меня, очень осторожны со мной и не позволяют себе подобных замечаний. Надеюсь, и ты примешь это к сведению.

— Разумеется, Голли.

Под вечер работа закипела. В дом стали прибывать какие-то субъекты, которых Эйкс размещал в пустующих квартирах. Все они были иностранцами и с равным интересом изучали как план Лондона, так и расписание отхода пароходов в направлении Италии и Южной Франции. Один из иностранцев, некий Амброз, был известен Айкнессу как главарь мафии, и Голли поддерживал с ним связь.

В гараже имелся склад оружия. Голли с гордостью показал капитану свои запасы.

— Если уж за что-то берешься, лучше делать это как следует, — удовлетворенно заметил он.

Надо отдать должное Голли: его деятельность принесла соответствующие результаты. На счету в одном из бразильских банков у него лежала столь большая сумма, что даже без паттисоновского наследства он мог прожить с Лилой остаток дней в самой немыслимой роскоши. Примерно такие же крупные суммы лежали у него на счетах еще в двух банках.

Риггит Лен сидел в Брикстонской тюрьме и терпеливо ожидал чуда. Его вера в маленького человечка была безгранична. Но Голли решил, что Риггит останется в тюрьме и понесет наказание, — он больше не был заинтересован в том, чтобы Лен разгуливал на свободе.

Никто, даже покойная жена мистера Эйкса, не знал, что у него был альбом, в который он аккуратно вклеивал газетные сообщения обо всех своих делах. Не раз, просматривая этот альбом, он испытывал чувство удовлетворения. И каждое сообщение, недостаточно подробно и правильно освещавшее его преступление, заставляло его содрогаться от злобы. Он готов был сам написать в газету письмо с требованием внести соответствующие поправки, но знал, что непомерное честолюбие погубило не одного талантливого человека.

В тот же день капитан Айкнесс вторично побеспокоил Голли:

— Я должен тебе кое-что сказать.

Айкнесс закрыл за собой дверь и уселся напротив.

— Знаю, ты трусишь, — пренебрежительно перебил его Голли. — Ты все время бегаешь, словно ищешь вчерашний день.

— На суше мне всегда не по себе. Я моряк и привык быть на воде. Не мог бы ты отправить меня в Голландию, чтобы купить новый пароход? За него просят шестьдесят тысяч фунтов, но их устроит и меньшая сумма… Корабль занесен в реестр Голландии, его мощность — девять узлов.

— А минные крейсеры делают тридцать пять узлов, — спокойно ответил Голли. — Я не стану тратить шестьдесят тысяч фунтов только ради того, чтобы ты мог полюбоваться, как меня будет мучить морская болезнь.

— Где ты разместил китайцев? В последнее время мне ничего не сообщают.

— Они надежно спрятаны. На барже. Полагаю, какое-то время баржи обыскивать не будут.