Обед казался еще мрачнее оттого, что был сервирован в темном зале, освещенном готической лампой и старинными железными канделябрами, среди крепостных стен, завешанных восточными коврами и уставленных старыми шкафами времен первого вторжения сарацинов и креслами на манер короля Дагобера [17].

Я стал наблюдать за присутствующими, стараясь уяснить себе частные причины общей грусти. Матильда и Робер Дарзак сидели рядом. Хозяйка, очевидно, не хотела разлучать супругов, соединившихся лишь за день до этого. Я должен сказать, что из них более подавленным и печальным казался наш друг Робер. Он не произносил ни единого слова. Госпожа Дарзак еще принимала некоторое участие в разговоре, обмениваясь банальными фразами с Артуром Рансом. По этому поводу я должен прибавить, что после сцены между Рультабием и Матильдой, которую я наблюдал из окна, я ожидал видеть ее убитой, раздавленной этим грозным видением Ларсана, вынырнувшего из волн. Но нет, я наблюдал заметную разницу между ее растерянным видом на вокзале и нынешним хладнокровным состоянием. Можно было предположить, что после появления Ларсана ей, наоборот, стало легче.

Когда вечером я поделился своим соображением с Рультабием, молодой репортер согласился со мной и объяснил мне все очень просто: Матильда больше всего опасалась вновь потерять рассудок, и, осознав, что Ларсан не был плодом ее воспаленного воображения, она, несомненно, немного успокоилась. В любом случае Матильда предпочитала бороться с живым Ларсаном, нежели с его призраком! Во время первого ее разговора с Рультабием, пока я занимался своим туалетом, моему молодому другу показалось, что она совершенно подавлена мыслью о собственном безумии. Передавая мне этот разговор, Рультабий признался, что смог утешить ее, опираясь, однако, на соображения совершенно противоположные доводам Робера Дарзака, то есть прямо заявляя, что глаза ее не обманули и она действительно видела Фредерика Ларсана! Когда Матильда узнала, что Робер Дарзак скрывал от нее истину, боясь испугать ее, и что он первый вызвал Рультабия телеграммой, она испустила вздох, готовый перейти в рыдание. Она схватила руки Рультабия и вдруг стала покрывать их поцелуями, как это делает мать в порыве любви к своему ребенку. Очевидно, она бессознательно благодарила молодого человека, к которому ее неудержимо влекли таинственные силы материнского чувства, — благодарила за то, что он одним словом отогнал от нее нависшее над ней безумие. В этот момент они и увидели из окна башни Фредерика Ларсана, стоявшего в лодке во весь рост. Сначала они смотрели на него молча, застыв от изумления. Затем крик ярости вырвался из исстрадавшейся груди Рультабия, и он хотел тотчас броситься в погоню за негодяем! Мы уже рассказали о том, как Матильда удержала его…

Теперь она видела Ларсана не повсюду, а лишь там, где он на самом деле был. Бесспорно, это было ужасно, но не так ужасно, как могло быть обострившееся безумие!..

Нервная и терпеливая одновременно, Матильда окружила Робера Дарзака самой трогательной, самой нежной заботой. Она подавала ему то одно, то другое с обворожительной и серьезной улыбкой и следила за тем, чтобы слишком яркий свет не резал ему глаза. Робер благодарил ее, но, я должен сознаться, у него был совершенно убитый вид. И мне невольно пришло на ум следующее: Ларсан появился как раз вовремя, чтобы напомнить госпоже Дарзак, что, прежде чем принять это имя, она была госпожой Жан Руссель — Боллмейер — Ларсан перед Богом и даже, с точки зрения известных заатлантических законов, перед людьми.

Если своим появлением Ларсан задумал нанести страшный удар молодому, только зародившемуся счастью, он вполне достиг своей цели!.. И, вероятно, мне следует особенно выделить, к чести Матильды, тот факт, что не только смятение заставило ее дать понять Дарзаку в первый же вечер, когда они остались одни в отведенном им помещении в Квадратной башне, что это помещение достаточно вместительно для того, чтобы каждый из них мог расположиться там отдельно. На этот шаг она пошла также из чувства долга, внутреннего долга перед своей совестью, которое и продиктовало ей это благородное решение! Я уже говорил, что Матильда Станжерсон была воспитана очень набожно — не своим отцом, который относился довольно равнодушно к религии, а женщинами и, главным образом, старой теткой в Цинциннати. Наука, которой Матильда впоследствии занялась с отцом, не поколебала ее веры, и профессор остерегся влиять в этом смысле на дочь. Последняя осталась привержена своей вере, подобно Пастеру и Ньютону, даже когда ее отец разрабатывал теорию, связанную с распадом материи. Если и будет доказано, говорила она, что мир образовался из ничего, то есть из невесомого эфира, и вечно возвращается в это ничто, постоянно вновь из него возрождаясь, благодаря системе, близкой атомистическому представлению древних, то все же остается еще доказать, что это ничто — первопричина всего — не создано Богом. И, как для доброй католички, для нее этот Бог был единственным Богом, чьим представителем на земле служил папа. Я, быть может, обошел бы молчанием религиозные убеждения Матильды, если бы они не оказали влияния на ее решение не оставаться наедине со своим мужем перед лицом людей, после того как ей стало известно, что муж ее перед лицом Бога еще жив. Поверив в несомненную для нее смерть Ларсана, она пошла под венец, как вдова, с благословения духовника. И вот она уже не вдова, а двумужница перед Богом! В конце концов, эта катастрофа не была непоправимой, и в грустных глазах Дарзака светилась надежда: папская курия, на рассмотрение которой нужно было представить эту дилемму, вполне могла принять решение в их пользу. Короче говоря, на основании всего вышесказанного Матильда и Робер Дарзак через сорок восемь часов после венчания в церкви Сен-Николя-дю-Шардонне занимали отдельные комнаты в Квадратной башне. Читатель поймет, что именно этим объяснялись глубокая меланхолия Робера Дарзака и трогательная заботливость Матильды.

В тот вечер я еще не был посвящен во все эти подробности, но в целом верно определял положение вещей. Я перевел взгляд на соседа Матильды, мистера Артура Ранса, и готов был уже занять мысли этим новым объектом для наблюдения, как дворецкий доложил, что привратник Бернье попросил разрешения переговорить с Рультабием. Последний тотчас встал, извинился и вышел.

– Как! — удивился я. — Разве Бернье не остались служить в Гландье?

Супруги Бернье были привратниками у профессора Станжерсона в Сент-Женевьев-де-Буа. В «Тайне Желтой комнаты» я рассказал, каким образом Рультабий снял с них обвинение, когда их заподозрили как соучастников нападения в павильоне, находившемся в дубовой роще. Разумеется, их признательность по отношению к юному репортеру не знала границ, и Рультабий мог быть уверен в их преданности. Станжерсон объяснил мне, что все его слуги ушли из Гландье, которое он покинул навсегда. Так как Рансу был нужен привратник для форта Геркулес, профессор был счастлив уступить ему этих верных людей, на которых ему никогда не приходилось жаловаться, если не считать небольшой эпизод с браконьерством, который едва не окончился для них так печально. В настоящее время они жили в одной из башен у главных ворот, откуда и следили за всеми, кто входил или выходил из форта Геркулес.

Рультабий, по-видимому, ничуть не удивился, когда дворецкий доложил ему, что Бернье зовет его на пару слов. Следовательно, подумал я, он уже знал об их присутствии в замке. В общем, я убедился, что Рультабий не без пользы провел то время, которое я потратил на свой туалет и бесполезную болтовню с Дарзаком, думая, что репортер у себя в комнате.

Уход Рультабия обеспокоил всех. Каждый спрашивал себя, не имеет ли он отношение к какому-нибудь непредвиденному происшествию, связанному с появлением Ларсана. Госпожа Дарзак заволновалась. Заметив это, мистер Артур Ранс счел нужным также выразить беспокойство. Здесь будет уместно сказать, что Артур Ранс и его жена не были посвящены во все несчастья дочери профессора Станжерсона. С общего согласия их не стали посвящать в тайный брак Матильды с Жаном Русселем, который впоследствии взял имя Ларсан. Это была семейная тайна. Но хозяева лучше кого бы то ни было знали (Артур Ранс — потому что был замешан в драме, а жена его — по рассказам мужа), с каким ожесточением печально известный сыщик Ларсан преследовал ту, которая должна была стать госпожой Дарзак.