– Конечно, — поспешил добавить Рультабий, — моя прогулка в Красные Скалы оказалась безрезультатной, потому что я пошел туда один… Но мы можем пойти туда все вместе и получим результат, вернувшись…

– Вернувшись? — переспросил Дарзак, не понимая, на что намекает Рультабий.

– Да, — объяснил репортер, — вернувшись в замок, где мы оставим госпожу Дарзак совершенно одну! И где мы, быть может, не найдем ее больше!.. О, — прибавил он посреди общего гнетущего молчания, — это только предположение. Но сейчас мы не имеем права рассуждать иначе как строя предположения…

Мы все переглянулись, подавленные этой мыслью. Несомненно, не будь Рультабия, мы совершили бы большой промах, который мог бы привести к полному поражению.

Рультабий поднялся и заговорил:

– В сущности, самое лучшее, что мы можем сделать в эту ночь, это забаррикадироваться. Я приказал закрыть железные ворота и поставил папашу Жака сторожить их. Маттони дежурит у часовни. Возле этих ворот, открывающих единственный доступ во второй двор, я устроил заграждение, которое буду охранять сам. Бернье всю ночь будет караулить дверь в Квадратную башню, а его жена, обладающая очень хорошим зрением и вдобавок вооруженная моим морским биноклем, будет сидеть до утра на площадке башни. Сенклер поместится в маленькой беседке из пальмовых листьев на террасе Круглой башни. С высоты он сможет наблюдать за вторым двором, аллеями и парапетом. Артур Ранс и Робер Дарзак отправятся на первый двор и будут прогуливаться до рассвета: первый — по восточному, а второй — по западному валу, ограничивающему первый двор со стороны моря. Нам придется трудно в эту ночь, потому что мы еще не организованы. Завтра мы распределим обязанности между нашим маленьким гарнизоном и верными слугами, на которых вполне можем положиться. Если кто-нибудь из них покажется нам подозрительным, его придется удалить из замка. Вы незаметно принесете в эту комнату все имеющееся у вас оружие — ружья, револьверы. Мы распределим их между собой и слугами. Я приказал стрелять во всякого, кто не ответит на вопрос «кто идет?» и не подойдет к часовому. Пароля нет, это бесполезно; чтобы пройти, достаточно назвать себя и показать свое лицо. Никто, кроме нас самих, не будет иметь права на передвижение здесь. Завтра утром я прикажу поставить с внутренней стороны северных ворот решетку, и торговцев, приходящих в течение дня, не будут пускать за нее — они станут складывать свой товар в маленькой привратницкой, где разместился папаша Жак. С семи часов вечера железные ворота будут заперты. Завтра же утром мистер Артур Ранс прикажет позвать рабочих, плотников и каменщиков; все они будут пересчитаны и не должны ни под каким предлогом переступать порог второго двора, к семи часам вечера они снова будут пересчитаны и покинут замок. За этот день рабочие должны окончить всю свою работу и поставить ворота здесь, в башне Садовника, вместо этого заграждения, а также заделать небольшое отверстие в стене, соединяющей Новый замок с башней Карла Смелого, и другую брешь близ старой угловой башни ВI на плане, охраняющей северо-восточную часть первого двора. После этого я буду спокоен за госпожу Дарзак, которой пока запрещаю покидать замок, и решусь отправиться на разведку, чтобы определить, где Ларсан разбил лагерь. Итак, мистер Ранс, к делу! Принесите сюда все оружие, каким располагаете на сегодняшний вечер… Я отдал свой револьвер Бернье, который будет охранять дверь в помещение госпожи Дарзак…

Если бы кто-нибудь незнакомый с происшествиями в Гландье случайно подслушал речь Рультабия, он непременно счел бы сумасшедшим и того, кто это говорил, и тех, кто это слушал! Но, повторяю, всякий переживший ночь на галерее в Гландье поступил бы, как я: он без долгих рассуждений зарядил бы свой револьвер и стал ждать утра!

Час спустя мы все были на своих местах и отмеривали шаги вдоль парапетов, внимательно всматриваясь в землю, небо и море и беспокойно прислушиваясь к малейшему ночному шуму, дыханию моря и ветру, который поднялся около трех часов утра. Проснувшаяся к этому времени Эдит зашла навестить Рультабия. Последний позвал меня, поручил охранять свои ворота и Эдит и отправился делать «обход караулов».

Эдит была в великолепнейшем настроении. Несколько часов сна освежили ее, и она от души смеялась над сонным видом супруга, которому только что отнесла стакан виски.

– О! Это безумно интересно! — говорила она мне, хлопая в ладоши. — Как бы мне хотелось познакомиться с вашим Ларсаном!..

Я невольно содрогнулся при этих словах. Несомненно, существуют романтичные натуры, которые не задумываются ни над чем и в своей наивной бессознательности гневят судьбу. Несчастная, если бы она знала, о чем говорит!

Я очень мило провел два часа в обществе обворожительной Эдит, рассказывая ей страшные истории о Ларсане — истории отнюдь не вымышленные. И раз мне представляется такой случай, я позволю себе познакомить уважаемого читателя с одиозной личностью Ларсана-Боллмейера, в существовании которого многие могли сомневаться. Ввиду того что в настоящем моем повествовании его роль более чем значительна, я считаю своим долгом подготовить читателя к той мысли, что я только передаю факты и ничего не выдумываю. Кроме того, если бы я и вознамерился приукрасить столь страшную историю плодами собственного воображения, Рультабий воспротивился бы этому самым решительным образом и восстановил бы факты в их первоначальном виде. Появление таких выдумок может повлечь за собой слишком серьезные последствия, чтобы я позволил себе выйти за рамки строгой передачи событий, пусть даже несколько сухой и методичной. Я отсылаю тех, кто может счесть мой рассказ каким-нибудь детективным романом, к отчету о версальском процессе. Анри-Робер и Андре Гесс, адвокаты Дарзака, произнесли прекрасные защитные речи, которые были стенографированы.

Наконец, не нужно забывать, что значительно раньше, чем судьба свела Ларсана-Боллмейера с Рультабием, элегантный бандит задал немало работы судебным хроникерам. Стоит только развернуть газету «Судебный вестник» или пробежать раздел судебной хроники любой другой газеты, вышедшей в тот день, когда Боллмейер был приговорен судом присяжных к десяти годам каторги, чтобы составить себе представление об этой неординарной личности. Всякий поймет тогда, что не стоит ничего приукрашивать, раз можно рассказать такую историю; читатель, познакомившись с его «почерком», то есть манерой поведения, а также неизмеримой дерзостью, воздержится от улыбки, когда осторожный Жозеф Рультабий перекинет подъемный мост между Боллмейером-Ларсаном и госпожой Дарзак.

Альбер Батайль сотрудник газеты «Фигаро» и автор восхитительной книги «Уголовные и гражданские дела», посвятил Боллмейеру немало интересных страниц.

У Боллмейера было счастливое детство. Сын богатого комиссионера, он мог мечтать о другой судьбе, но его призванием было воровство. Еще в юности он решил стать мошенником, как другие выбирают карьеру горного инженера. Он начал гениально: Боллмейер украл денежный пакет, адресованный в контору отца, сел с украденными деньгами в поезд на Лион и написал своему родителю:

«Сударь, я старый военный в отставке. Мой сын, почтовый чиновник, чтобы заплатить карточный долг, украл денежный пакет, адресованный вам. Я созвал всю семью; через несколько дней мы соберем сумму и возместим вам похищенное. Вы сами отец, так пожалейте меня, войдите в мое положение! Не разбивайте честного прошлого!»

Боллмейер-отец благородно откликнулся на этот призыв. Он до сих пор еще ждет возврата тех денег или, вернее, перестал его ждать, так как состоявшийся через десять лет процесс открыл ему, кто был истинным виновником кражи.

«Боллмейер, — пишет Альбер Батайль, — получил от природы все данные, чтобы стать избранным мошенником: необыкновенную изворотливость ума, дар убеждать наивных, способность подмечать мельчайшие детали обстановки, талант в переодевании, бесконечную осторожность, доходившую до того, что он помечал свое белье инициалами имени, которое считал наиболее подходящим для себя в данный момент времени. Но особенно характерны для него бравада, кокетливая ирония и презрение к суду. Мистифицировать судей, направить следствие по ложному следу — для него величайшее наслаждение, в котором он никогда себе не отказывает».