Эта программа ничем не напоминает Коммунистический Манифест с добавлением нескольких сионистских идей. Это яркий пример полного незнания авторами экономического и социального положения Палестины и их удаления от сионизма — тем более, что это слово даже не упомянуто в тексте! Свою первую победу сионисты одержали на следующем заседании конгресса, который принял резолюцию: «Партия стремится к установлению политической независимости еврейского народа в этой стране».
Впервые «Поалей-Цион» поставил перед собой конкретную задачу: создание еврейского государства. Это стало началом революции. Долгие годы политическое движение Давида Грина оставалось в меньшинстве, ему никак не удавалось заставить считать иврит официальным языком политических дискуссий и партийных публикаций. Возможно, именно этот факт и стал причиной пассивности Грина. Несмотря на то, что он является членом Центрального комитета и по поручению партии проводит начало 1907 года в Яффе, работа в аппарате его не привлекает. Он предпочитает возделывать землю.
Зима 1906–1907 года выдалась суровой. Десятки лет Палестина не знала такой стужи. Начало зимы Грин провел в Яффе, затем вернулся в Петах-Тикву. У него нет теплой одежды, сапоги, которые ему переслал отец, малы, но он работает на сборе апельсинов, считая этот труд невероятно легким. Весной он отправляется в Кфар-Цабу, новое поселение в двух часах ходьбы от Петах-Тиквы, а через несколько недель оказывается в Ришон-ле-Ционе, где работает в винных погребах. В длинном фартуке и закатанных до колен брюках он давит виноград. Однажды он вызвал на соревнование другого рабочего и победил, три дня и три ночи без передышки давя виноград. После такого подвига он несколько лет не притрагивался к вину.
В Ришон-ле-Ционе Давид пробыл недолго. Побыв какое-то время в соседнем поселении Реховот, он подумывает, не купить ли здесь землю, стать настоящим фермером и вызвать семью из Польши. Но нет, не для него такая жизнь, не затем он приехал в Палестину. Лучше найти что-нибудь другое, более соответствующее его идеалу «возвращения на землю». И снова его друг Земах найдет в себе смелость взять инициативу на себя и указать Давиду верный путь. Через несколько недель после приезда в Палестину Шломо уехал в Галилею и Давид написал отцу:
«В Галилее все совсем иначе. Молоко, масло, сыр — в изобилии. Нет поденных работ. Напротив, сельскохозяйственных рабочих нанимают на весь год, они на полном обеспечении и вдобавок получают ежемесячное жалование. Да и работа другая. В общем, речь идет о работе в поле».
Однако настоящее различие между Иудеей и Галилеей заключается совсем не в этом. Галилея входит в приграничную зону, где нет ни порта, как Яффа, ни созданных «бароном» поселений, ни хамовитых хозяев, ни униженных еврейских рабочих, ни других признаков полной бед жизни диаспоры. Там множество деревень, в которых живут враждебно настроенные арабские племена. В редких еврейских поселениях насчитывается лишь несколько дюжин фермеров и меньше сорока сельскохозяйственных рабочих-евреев. Это было идеальное место для осуществления замыслов Давида. Здесь можно было забыть обо всех социальных структурах, созданных турецкими завоевателями, бароном Ротшильдом или русскими иммигрантами, и приступить к настоящим действиям, создавая новые поселения в этой отрезанной от мира провинции.
Так, год спустя после приезда в Палестину Давид открывает новую страницу своей жизни и едет в Галилею. Покинуть Иудею его вынуждают причины гораздо более серьезные, чем вопросы идеологии, однако даже сегодня, через восемьдесят лет после этого события, невозможно определить подлинное влияние незначительного эпизода из его личной жизни, известного лишь узкому кругу лиц. Речь идет о Рахиль Нелкин.
Слава о решительном характере и непривычном рвении плоньских иммигрантов шла по всей Иудее. Но Рахиль составляет исключение. Этой хрупкой чувствительной девушке стыдно, что после того как ее уволили из оранжереи в Петах-Тикве, она не может найти работу; она глубоко переживает от сознания того, что друзья, знающие ее по Плоньску, обвиняют ее в подрыве их репутации. Но больше всего ее ранит другое. Когда в порыве негодования соотечественники открыто выразили Рахиль свое возмущение, Давид не заступился за нее, не встал на ее защиту, а демонстративно принял сторону ее противников.
Вероятно, именно эта позиция Давида и лежит в основе их разрыва. Несмотря на свою любовь к Рахиль, Давид осуждает ее как несправившуюся с главной, на его взгляд, задачей — победой труда на земле Израилевой.
Очевидно, любовь и идеология воспринимаются им как нечто взаимоисключающее. О браке нет и речи, хотя чувства, которые он испытывает к Рахиль, день ото дня становятся все глубже. Много лет спустя, отвечая на вопрос, почему же они не поженились, она, поколебавшись, ответит: «Давид интересовался общественной жизнью больше, чем личной». На этот же вопрос он ответит так:
«Жениться? Кто тогда думал о браке? Мы всячески избегали этого, поскольку не хотели иметь детей раньше времени. Страна была дикой и отсталой. Мы не могли гарантировать нашим детям соответствующего образования на иврите. И только потом мы поняли, что, несмотря ни на что, надо было растить детей на земле Израилевой».
«Кроме того, Рахиль встретила человека и полюбила его», — добавит он, оборвав фразу на полуслове.
Именно в это время в жизнь Рахиль Нелкин входит Иезекиль Бет-Халашми. Этот тонкий, спокойный молодой человек впервые увидел Рахиль еще в Плоньске, накануне отъезда на Землю Обетованную. Как и все остальные, он влюбляется в нее с первого взгляда. Рахиль тоже обратила внимание на юношу и часто вспоминала о нем в Палестине. Вторично они встречаются в порту Яффы. Третья встреча происходит в момент, когда Рахиль, униженная и оскорбленная своими соотечественниками из Плоньска, возвращается на работу в оранжерею Петах-Тиквы: «Только Иезекиль, добрый и чувствительный, ободрил и обнадежил меня».
Так переплелись судьбы двух молодых людей. Иезекиль был полной противоположностью Давида и обладал теми чертами характера, которые она тщетно искала в Грине. Ее все больше раздражает «его постоянное отсутствие дома» (то есть в Петах-Тикве) и то, что он почти не уделяет ей внимания. Она знает, что победа труда имеет национальное значение, но после постигшей неудачи совсем падает духом и думает, что Давид ее разлюбил. В конце концов они окончательно прерывают всякие отношения и он, по-прежнему глубоко любя Рахиль, надолго уезжает из Петах-Тиквы. Через год Рахиль выйдет замуж за Иезекиля Бет-Халашми, а сердечная рана Давида зарубцуется только много лет спустя.
Целью его поездки в Галилею становится Сежера — два ряда длинных каменных зданий с красными крышами, стоящими на склоне холма неподалеку от дороги на Тиверию. Эта маленькая, полностью изолированная колония, насчитывающая несколько десятков фермеров, не вызывает дружеских чувств у живущих по-соседству крестьян-арабов. У подножия холма Давид останавливается от удивления, но затем, войдя в деревню и увидев ее обитателей, не верит своим глазам: Сежера — единственное в стране поселение, где работают только евреи.
«Здесь я нашел ту самую землю Израилеву, о которой мечтал долгие-долгие годы. Ни лавочников, ни управляющих, ни бездельников, живущих чужим трудом. Все жители поселка работают сами и живут плодами своего труда».
Грин работает не только на ферме, расположенной на самой вершине холма, но и в самой деревне, у бывшего шорника, выходца из России. В Петах-Тикве он мечтал «услышать песнь пахаря», а здесь сам стал им. Он писал отцу:
«Держась за рукоять, с острой палкой в руке я шагаю за плугом и смотрю, как переворачиваются и раскалываются комья черной земли, а быки медленным и размеренным шагом важных персон все идут и идут вперед. Это время раздумий и мечтаний — да и как можно не мечтать, возделывая почву земли Израилевой и видя, как вокруг тебя другие евреи также обрабатывают свою землю? И разве не воплощение мечты сама эта взрыхленная почва, которая предстает перед тобой во всем своем таинстве и великолепии?».