Вошла Аделина. Из кухни она принесла дрова и хворост.

– Положите все это на пол, Аделина. Я сам разожгу огонь. Разбудите Жильбера, прошу вас. Моя лошадь устала. Ее мышцы разгорячились от скачки. Я боюсь, что она простудится.

Угловатая девушка бросилась исполнять просьбу Леоне.

Рыцарь разжег огонь, потом тяжело опустился на массивный сундук, стоявший возле камина.

Столько лет, столько шагов наугад, столько беспокойных ночей, столько разочарований, но он наконец близок к цели. Леоне не сомневался в этом. Теперь осталось лишь открыть потайную дверь. Ту самую, за которой скрывался Свет.

– Наш рыцарь, друг нашей доброй феи! – прогремел Жильбер Простодушный, сжимая в руках шапку.

Немного заспанный, с взлохмаченными волосами, но радостный, Жильбер переминался с ноги на ногу, стоя в дверях просторного зала. Леоне встал и сделал несколько шагов ему навстречу.

– Входи, славный Жильбер, и закрой дверь. Ночь выдалась холодной.

Жильбер не заставил себя просить дважды. Он легко захлопнул тяжелую дверь.

– Я поставил в стойло ведро со свежей водой и дал вашей лошади овса. Ночь для нее будет доброй.

– Спасибо, Жильбер. Я уеду завтра на рассвете. Оседлай ее заранее. А теперь подойди ближе. Мне нужно объяснить тебе кое-что. Это очень серьезно, – медленно и мягко сказал Леоне, так, как обращалась к Простодушному Аньес.

– Да, да…

Жильбер, нахмурив лоб от напряжения, подошел к рыцарю.

– Речь идет о доброй фее, нашей даме.

На лице грубоватого, но славного Жильбера отразилась тревога.

– Что такое? – угрожающее спросил он.

Леоне подумал, что гигант чувствовал эмоции других, даже когда те тщательно скрывали их. Рыцарь, стараясь не разжигать тревоги Жильбера, полагая, что тот может стать опасным при одной мысли, что его фее грозит беда, продолжал:

– Некоторые подлецы не любят добрых фей. Так устроен мир…

– Мерзавцы, негодяи! Я воткну им головы в их же задницы! – воскликнул Жильбер, потрясая кулаками, способными свернуть шею лошади.

– Успокойся, Жильбер! Ради нашей дамы, ради ее счастья.

Эти слова произвели магическое действие. Лицо гиганта приобрело обычный вид, а губы растянулись в восторженной улыбке. Он пробормотал:

– Да, да… Она спасла меня. Моя фея. Я тогда был совсем маленьким. Они хотели бросить меня в зловонную канаву вместе с гниющими трупами. Они не посмели. Она надрала им уши. Мне было холодно. Она накормила меня. Моя фея. Она защитила меня.

Леоне понял, что крестьяне попытались отправить лишний рот в лучший из миров, но дама де Суарси не позволила им погубить дурачка Жильбера. А ведь тогда она была совсем юной. Леоне протяжно вздохнул, пытаясь совладать с охватившей его нежностью.

– Она великолепная женщина.

– Да, – согласился Жильбер, кивая головой.

– Слушай меня внимательно, славный Жильбер. Я должен уехать и не смогу защитить ее от этих мерзавцев и негодяев. Ты меня понимаешь?

– Да.

– Твоя фея скоро приедет в Суарси и проведет здесь несколько дней.

– А… Господи Иисусе! – обрадовался Жильбер Простодушный, захлопав в ладоши.

– Ее будут сопровождать два жандарма, но я все равно беспокоюсь. Нашей даме противостоят могущественные демоны.

– Я не боюсь демонов! Нашу даму хранят милосердный Иисус и Жильбер! – прорычал гигант.

– Они очень хитрые. Я хочу, чтобы ты защитил нашу фею. Ты должен неустанно следить за ней. Ты меня понял? Если ты заподозришь, что затевается что-то дурное, немедленно пошли одного из слуг к бальи в Отон-дю-Перш.

– Да, да… Я оседлаю лошадь, и он вихрем помчится. А затем бальи отрубит головы этим мерзавцам.

– Правильно. Возможно, среди них будет женщина. Очень красивая, белокурая, с зелеными глазами. Она выглядит как добрая фея, но на самом деле она демон. Самый худший из всех.

Жильбер крепко сцепил руки и прорычал сквозь зубы:

– Я раздавлю ее как гадюку. Она не причинит зла моей фее.

– Ты не сможешь этого сделать. Она дворянка. Ты не имеешь права поднять на нее руку. Иначе они замучают тебя до смерти, и наша добрая фея опечалится. Сильно опечалится. Ведь ты же не хочешь, чтобы она плакала?

Но Жильбер уже забыл о пытках, которым его подвергнут, если он поднимет руку на «подлого демона». Он запомнил лишь главное для себя, а главное было связано с его дамой. Он нахмурился, думая о том горе, которое мог бы ей причинить, и простонал:

– О-о-о… нет… Моя фея не должна грустить.

Леоне отказывался даже думать, какая участь ждет этого гиганта, так и оставшегося ребенком, если тот убьет сообщницу Гонория Бенедетти.

– Поклянись перед Богом, что ты будешь только защищать свою фею и собственноручно не причинишь зла этому прелестному чудовищу. Ты знаешь, что тебя ждет, если ты нарушишь клятву, данную Господу.

– О да! Моя фея объяснила мне это.

Вдруг Жильбер занервничал. Размахивая руками, как разъяренный гусак, он, захлебываясь слюной, забормотал:

– Огонь… гореть вечным пламенем… Плохо, очень плохо! И я больше никогда не увижу свою фею, поскольку не попаду в рай.

Леоне понял, что было главным по мнению Жильбера Простодушного: его фея. Надо было убедить Жильбера. Запугать его тем, что было для него дороже всей жизни и даже перспективы оказаться в аду.

– Правильно. Ты больше никогда не увидишь свою фею. Итак, если ты заметишь эту женщину, просто помешай ей приблизиться к нашей фее. Держи ее на расстоянии одного туаза, не меньше. Она отравительница. Она знает чудовищные тайны. И немедленно поставь в известность бальи. Ты меня понял?

В ответ Жильбер кивнул головой. Жильбер Простодушный, погрузившись в грустные мысли, вышел, не сказав ни слова. Да и не было таких слов, которые могли бы выразить внезапно образовавшуюся в нем пустоту. Ни одного слова, способного выразить его ужас и неожиданно возникшую ненависть. Жестокую, безграничную ненависть. Впервые после исчезновения Клемана Жильбер пожалел, что мальчика нет рядом с ним. Клеман лучше понял бы, нашел бы правильное решение. Этой ночью Жильбер будет спать с лошадьми, чтобы их запах придал ему сил. И во сне к нему непременно явится ангел. Ангел подскажет, как защитить добрую фею. Жильбер в этом не сомневался. Разве добрая фея с улыбкой на губах не сказала ему однажды, ласково гладя по волосам: «Ангелы любят простодушных. Они им помогают немного отдохнуть».

Жильбер ненадолго забылся лихорадочным сном. Он видел смутные тревожные кошмары, слишком сложные, чтобы он мог найти им объяснение. В то же время его не покидала настойчивая мысль. Он должен был найти способ, как уберечь добрую фею от гадюки, не взяв на свою душу грех, который навсегда закроет перед ним врата рая. Жильбер был готов на все, но только не на разлуку со своей феей на этом и на том свете. Перспектива казалась ему такой безвыходной, такой ужасной, что он расплакался, коря себя за свой неповоротливый ум. Рассердившись на собственное бессилие, он принялся бить себя кулаками по ногам и рукам. Он заслужил подобное наказание. И даже более серьезное. Он долго плакал. Слезы ручьем текли по его лицу, но он даже не вытирал их. Обезумев от усталости и паники, он наконец заснул под мерное дыхание першеронов.

И ангел явился ему.

Жозеф из Болоньи бросил суму, в которую собирал лекарственные травы, на утоптанный земляной пол хижины и нежно позвал:

– Полина!

Тут же послышался звук легких шагов по лестнице, ведущей в спальню. Совсем юная девушка с белокурыми волосами бросилась ему навстречу:

– Как я рада вновь вас видеть! Однако я немного ревную! До ее приезда вы не так часто меня навещали!

Жозеф улыбнулся, покачав головой. Показав на суму, он сказал:

– Я принес немного еды. Она вкусная.

– Вы не должны так поступать, – проворчала она, как обычно. – Ведь вы воруете еду у графа и графини, а они добрые господа, разве нет?

– Ничего я не ворую, – защищался мессир Жозеф. – Это остатки пищи, которую каждое утро Ронан раздает бедным. В конце концов, вы тоже не богатая. Конечно, это трефная[115] пища… Но у нас нет другого выбора. Конечно, несоблюдение кашрута[116] показывает, что мы всего лишь слабые грешники, которые смешивают то, что нельзя смешивать. Однако строгое соблюдение наших законов привело бы нас на костер, что вовсе не понравилось бы Богу.