– Подождите минуту. Как расположен этот столик относительно двери, ведущей из спальни в переднюю?

– Если из той двери зайти в спальню и пройти вдоль кровати до столика, находящегося у ее изголовья, то можно взять револьвер и затем опять вернуться назад к передней так, что человек, сидящий в библиотеке, этого не заметит.

– Боже мой! — воскликнула кухарка в ужасе. — Джен не способна на такое!

Грайс подошел к ней, положил руку на плечо и заставил сесть на стул.

– Прошу меня извинить, — произнесла кухарка, обращаясь к присутствующим, — но, право же, Джен не могла этого сделать, я уверена в этом!..

Когда представитель оружейного магазина ушел, наступил минутный перерыв, которым все воспользовались, чтобы немного размяться; затем опять начался допрос Харвелла.

– Мистер Харвелл, — начал коронер, — скажите, пожалуйста, знали ли вы что-нибудь об этом револьвере, которым, оказывается, владел покойный?

– Разумеется.

– Значит, о нем в доме знали все?

– Похоже, что так.

– Как же вы можете это объяснить? Разве покойный имел привычку оставлять револьвер на столе, так что его могли увидеть все?

– У меня нет на этот счет никаких предположений, могу рассказать только, как сам узнал о его существовании.

– Пожалуйста.

– Мы как-то заговорили об оружии. Я кое-что смыслю в этом деле и всегда ношу с собой карманный револьвер; когда я продемонстрировал его своему патрону, тот встал, достал свой револьвер из ящика и показал его мне.

– Когда это произошло?

– Несколько месяцев назад.

– Значит, револьвер находился у него давно?

– Да.

– Это был единственный раз, когда вы видели оружие?

– Нет, — ответил секретарь нерешительно, — я видел его еще раз…

– Когда же?

– Недели три назад.

– При каких обстоятельствах?

Секретарь опустил голову, и на лице его появилось какое-то странное выражение; он крепко стиснул руки, глядя на коронера умоляющим взглядом.

– Господа, — сказал он после некоторого колебания, — разрешите мне не отвечать на этот вопрос.

– Это невозможно, — возразил коронер.

Харвелл побледнел еще больше.

– Я буду вынужден назвать здесь имя одной дамы, — сказал он, запинаясь.

– Мы ждем.

Молодой человек решительно выпрямился и произнес громко:

– Я говорю о мисс Элеоноре Левенворт.

При этих словах все невольно вздрогнули, только Грайс совершенно спокойно воспринял заявление секретаря, будто дело вовсе его не касалось.

– Я сознаю, что упоминание имени этой барышни при таких обстоятельствах может быть воспринято как недостаток уважения с моей стороны, — продолжал Харвелл поспешно, — но, поскольку вы настаиваете, мне придется рассказать все, что я знаю. Дело в том, что недели три назад я совершенно нечаянно в неурочный час зашел в библиотеку. Когда я подошел к камину, чтобы взять с него перочинный ножик, который там по рассеянности оставил, то вдруг услышал шорох в соседней комнате. Поскольку я знал, что патрона дома нет, и думал, что обе барышни уехали с ним, то решил войти в комнату, чтобы посмотреть, кто там находится. Я был крайне удивлен, когда вдруг увидел перед собой мисс Элеонору, стоявшую около ночного столика с этим револьвером в руках. Опасаясь навлечь на себя упрек в назойливости, я уже собрался незаметно уйти, как вдруг мисс Элеонора обернулась, увидела меня и позвала. Когда я подошел, она попросила объяснить ей устройство револьвера. Чтобы исполнить ее просьбу, мне пришлось взять револьвер в руки, именно это и был второй и последний раз, когда я держал в руках револьвер мистера Левенворта.

Сказав это, свидетель опустил голову и с видимым волнением ожидал дальнейших вопросов.

– Она просила вас объяснить ей устройство револьвера? Что вы хотите этим сказать?

– Она просила объяснить, как надо его заряжать, целиться и стрелять.

Точно молния, у всех блеснула одна и та же мысль, — присутствующие переглянулись между собой, и даже коронер не мог скрыть впечатления, произведенного на него этим ответом, и с сожалением посмотрел на секретаря, который, казалось, был совершенно подавлен тем, что` ему пришлось рассказать.

– Мистер Харвелл, — произнес он, — вам есть что прибавить к своим показаниям?

Секретарь грустно покачал головой.

– Грайс, — прошептал я, дотрагиваясь до руки сыщика, — если можете, убедите меня в том…

Но он не дал мне докончить, сказав лишь:

– Коронер сейчас пошлет за обеими дамами. Если хотите оказать им услугу и быть им полезным в эту тяжелую минуту, будьте, мой друг, наготове.

Эти слова сразу вернули меня на землю. И о чем я думал до сих пор? Теперь я видел перед собой только двух несчастных девушек, в безмолвном горе склонившихся над трупом человека, который заменил им отца.

Когда коронер объявил, что сейчас начнется допрос обеих племянниц покойного, я смело выступил вперед и объявил, что в качестве ближайшего друга семьи — да простит мне бог эту невинную ложь — прошу позволить отправиться за девушками, которых я и сопровожу сюда. Глаза всех присутствующих устремились на меня, и я испытал смущение как человек, неожиданно возбудивший внимание целого общества.

Но просьба моя была удовлетворена, и минуту спустя я уже находился на лестнице, ведущей на верхний этаж. В ушах моих звучали слова Грайса: «Третий этаж, первая дверь от лестницы; обе барышни уже ждут вас».

Я поднялся по лестнице и невольно вздрогнул, когда поравнялся с библиотекой: мне казалось, что вся она покрыта какими-то таинственными знаками. Я стал подниматься еще выше, и, не знаю почему, мне на ум пришли слова, сказанные когда-то моей матерью: «Сын мой, помни о том, что женщина, с именем которой связана какая-нибудь тайна, может быть интересна как объект наблюдения, но из нее никогда не выйдет хорошей подруги жизни».

Без сомнения, это было очень благоразумное предостережение, но оно вовсе не подходило к настоящему случаю, поскольку я совершенно не собирался увлечься какой-нибудь из этих барышень… Но, несмотря на желание позабыть о словах матери, они преследовали меня, пока я не дошел до комнаты, о которой говорил Грайс. На минуту я остановился возле двери, чтобы собраться с духом. Едва я успел поднять руку, чтобы взяться за дверную ручку, как до моего слуха ясно долетели слова, смысл которых не мог не показаться мне зловещим…

– Я, конечно, не говорю, что ты сделала это собственными руками, но твое сердце, твоя голова, твоя воля, без сомнения, принимали в этом участие, и я считаю своим долгом сказать тебе это!

Точно пораженный молнией, я отшатнулся. Передо мной разверзлась какая-то бездна ужаса и порока. Я еще не успел принять решение, что мне делать, как вдруг почувствовал, что кто-то дотронулся до моей руки; обернувшись, я увидел рядом с собой Грайса. Он стоял, приложив палец к губам, на лице его читалось глубокое сострадание.

– Тише, — прошептал он, — я вижу, вы начинаете понимать, куда попали. Придите в себя и вспомните, что нас ждут внизу.

– Но кто это говорил?

– Это мы сейчас узнаем, — ответил сыщик и, не обратив внимания на мой умоляющий взгляд, распахнул дверь.

Мы вместе вошли в комнату. Передо мной открылось чарующее зрелище: голубые портьеры, голубые ковры, голубые обои — все это производило такое впечатление, как будто лазурное небо спустилось в мрачную темницу. Ослепленный этим неожиданным блеском и светом, я машинально сделал несколько шагов вперед и остановился, пораженный открывшимся моим глазам зрелищем.

В голубом кресле, обитом атласом, сидела очаровательная молодая женщина. Судя по всему, это она только что произнесла услышанные нами ужасные слова. Она была бледна, нежна и прелестна, как лилия. На ней был палевый пеньюар, легкими складками обрамлявший великолепную фигуру. Чистый лоб поражал правильностью линий; над ним, как корона, возвышались белокурые косы. Одной рукой она опиралась на ручку кресла, другой указывала на что-то в дальнем углу комнаты. Это явление было так неожиданно, так прекрасно, так необычайно, что мне показалось, будто я вижу одну из знаменитых пророчиц древности, олицетворяющую гнев и укор.