Наташа остановилась на пороге, спросила:

— Звали?

— Закрой дверь. Сквозит.

Она вошла. Директор, ничего больше не говоря, носился по кабинету, бросая на неё яростные взгляды. Наташа постояла, постояла, потом подумала, что вот так, стоя перед ним, она выглядит вроде как в чём-то виноватой. Прошла к креслу и села.

Директор словно только этого и ждал. Спросил сразу:

— Слушай, как ты думаешь, почему я тебя к ним инструктором направил?

— Чтобы избавиться от меня.

— Правильно! — удовлетворённо подтвердил он. — Хотя бы на время. Ты мне вот так надоела! Ещё когда была секретарём комсомола. Я думал, займёшься со школьницами — угомонишься. А ты что делаешь? Ну что ты делаешь?

Наташа молчала.

— Ох, Наталья, Наталья, горе моё! Было бы у меня столько энергии, сколько у тебя! Разве я сидел бы на какой-то несчастной швейной фабрике? Я бы… Я не знаю! Стал бы чемпионом мира по плаванию. Космонавтом стал бы. Полетел бы на Луну, на Солнце.

— На Солнце нельзя, — сказала Наташа. — Там слишком жарко. Человек не выдержит.

— Ты выдержишь! Ручаюсь — выдержишь. А то мне здесь от тебя слишком жарко. Ну что ты хочешь, что ты опять хочешь, неугомонная?.. Хочешь в отпуск? — вдруг спросил он.

— Уже была. В апреле.

— Пожалуйста, бери ещё раз, без содержания. Осень, золотая пора. Грибы-ягоды…

— Илья Титович! Объясните мне, пожалуйста, почему вы так настроены против школьников? Только честно, без ваших уловок и хитростей.

— Я — «против»! Вот это номер! Откуда ты взяла, что я — «против»? Я — «за»! Вот переведи их на другую фабрику — не знаю, кто ещё так будет «за»! Больше того, я даже помогу. Хочешь, вот сейчас директору второй швейной позвоню? Он у меня уже полгода электромотор клянчит — отдам. Со школьниками и мотор отдам. Хоть сегодня — пожалуйста! А ты говоришь, я — «против»! Комедия!

Наташа внимательно слушала. Нет, сейчас он искренне. Несомненно, искренне.

— А он будет «за»? — спросила она.

— «Против»! — решительно сказал директор. — Тоже «против»! Даже если с электромотором.

— Но почему?

— Хорошо, я тебе объясню, хотя, ей-богу, удивляюсь: как же ты, такая умница, сама не сообразишь? — Он подошёл к столу, сел, обхватил руками круглую голову. — Зачем мне школьники? Зачем? Сплошная морока! Помещение дай. Оборудование, пусть даже списанное, дай. Инструктора дай. А результат? Нет, я не про них — для меня какой результат? Кто-нибудь после школы пойдёт работать на фабрику? Хорошо, не спорю: может, кто и пойдёт. Только зачем они мне? Зачем? Мне не надо. У меня есть утверждённый начальством план подготовки своих учеников-швейников. Не каких-нибудь там школьников — учеников фабрики. Для этого отпущены деньги, они получают ученические, их учат мастера — и тоже за это получают. Три месяца — и готово: получай швею. И возни никакой. Так зачем же мне твои школьники?

— А разве плохо, если они будут иметь специальность? Если придут к нам работать? Такая грамотная молодёжь!.. Нет, Илья Титович, вы рассуждаете, как узкий хозяйственник.

— Вот, правильно! — Он даже обрадовался. — Я и есть узкий хозяйственник. Выгодно мне на данный момент — делаю. Невыгодно — не делаю… Ладно, выкладывай, зачем свою делегацию посылала. Только поскорее, времени у меня вот столько нет, совсем избегался. Через месяц художественный совет с демонстрацией моделей магазинщикам. Теперь не так просто им продать.

— Что-нибудь изменилось?

— Ещё как изменилось! Раньше магазинщики брали всё подряд. А сейчас пока уговоришь — весь в мыле. Это им не нравится, то им не подходит, третье, видите ли, покупатели не берут. Разборчивые стали, что твоя невеста! Ну!

Он встал. Наташа тоже.

— Я совсем коротко, — сказал она. — Материал.

— Какой материал?

— Любой. Чтобы они могли шить.

— Мы же договорились. Пусть шьют из своего. Платья пусть себе шьют. И им польза, и нам не убыток.

— Уже сшили. Каждая по два платья. И родственников своих обшили… Илья Титович, надо, ну просто необходимо, чтобы девочки участвовали в производстве.

— Шить из моего материала?

— Не из вашего — из материала фабрики.

— Не выйдет! — отрезал директор. — Они всё испортят.

— На мой ответ.

— У тебя зарплаты не хватит рассчитаться.

— Любой материал. Хотя бы самый дешёвый.

— Не выйдет — я сказал.

Она посмотрела на него с откровенной ненавистью, повернулась резко и вышла, хлопнув тяжёлой дверью.

«Ух, характерец! — Он, поглаживая бритую голову, смотрел через окно, как она шла через двор большими упругими шагами. — Опять побежит в горком жаловаться. Точно!»

И вдруг его осенило. Он даже заулыбался. Открыл окно:

— Наталья! Вернись!

Она остановилась, посмотрела в его сторону.

— Вернись, дело есть!..

И, когда она снова зашла в кабинет, сказал:

— Хорошо! Я передумал. Получишь материал.

— Хитрите, Илья Титович?

— Триста метров хватит? Триста пятьдесят?

— На первый случай. — Она всё ещё смотрела на него с недоверием.

— Дай тогда мне слово, что отстанешь. Хотя бы на месяц, пока художественный совет не проведу.

— Материал получу — отстану.

— Слово?

— Честное комсомольское.

— Хорошо! Верю! — Он потёр руки. — После обеда иди на склад, получай. Ну, что стоишь, словно молнией пришибло? Иди обрадуй своих слезливых. Тоже мне делегацию подобрала, сопли им вытирай…

Наташа пришла на склад с девочками — триста пятьдесят метров одной не унести.

— Материал выписан?

— А как же!

Хромой кладовщик улыбался в пушистые усы. Наташу эта его улыбочка насторожила.

— Отпустите?

— Вот только распишись.

Наташа расписалась, всё ещё не веря. Кладовщик стал кусками таскать на прилавок материал. Она ахнула: мешковина, неотделанная бязь.

— Так это же упаковочный!

— Не только, вот ещё и выпада́[1].

Кладовщик больше не таил ехидной улыбки; он никак не мог забыть, как в прошлом году Наташа, тогда ещё комсомольский секретарь, продёрнула его при всех, на собрании, за пристрастие к бутылочке.

Наташа, кипя от негодования, помчалась к директору. Его не было. Уехал в торготдел на совещание с представителями магазинов.

Она постояла недолго возле запертой двери кабинета, обдумывая, как же теперь быть. Потом вернулась на склад, где её ждали взволнованные девочки.

На прилавке было пусто. Кладовщик всё уже убрал.

— Давайте сюда материал, Васильич!

— Возьмёшь всё же? — удивился кладовщик.

Девочки тоже поразились:

— Как?! Мешковину? Зачем нам мешковина?

— Ничего, девочки. Вы себе даже не представляете, что можно сделать из бязи и мешковины.

Несколько последующих дней Илья Титович провёл в цехах. У себя в кабинете появлялся только в случае крайней необходимости. Подпишет бумагу, поставит печать, опасливо озираясь на дверь, — и опять в цех.

Но строптивый инструктор по производственному обучению не показывался, и директор постепенно успокоился. Кажется, унялась. Нет, не плохая идея была с этой мешковиной, совсем не плохая. И школьницы довольны. Целые дни из цеха доносится весёлое пение. Значит, довольны, значит, у них всё в порядке.

Правда, беспокойное ощущение он так и не смог преодолеть до конца. Эта Наталья, если вобьёт себе что-нибудь в голову, не успокоится так легко и просто. Слава богу, он знает её не первый год!

Он осторожно, кружным путём, справился в горкоме. Не приходила, не жаловалась? Нет, не приходила; нет, не жаловалась. Может, в газету написала? Нет, тоже не писала, как ему удалось выяснить.

И всё же смутное беспокойство не проходило, как глубокая заноза, не очень болезненная, но начисто лишавшая покоя постоянным напоминанием о себе.

Именно это тревожное ощущение однажды привело директора к двери фабричного клуба: он узнал, что Наталья вот уже несколько вечеров подряд собирает там своих школьниц.