Они шли по урману напрямик, напролом. Чуть в сторонке бежал Вангур. Они часто выходили к его берегам. Речушка была еще маленькой и бурной. Как молодой беззаботный зверек, она прыгала с камня на камень, урчала и разбрасывала клочья пены. Иногда, решив отдохнуть, она затихала, а потом снова бежала вприпрыжку, резвилась безобидно и весело.

А урман был тих и хмур. Лесные великаны, почти не расступаясь, пропускали мимо себя эту расшалившуюся речонку, прибежавшую с гор. «Ничего, — наверное, думали они, — подождем: еще умаешься, завязнешь несколько раз в наших болотах — и присмиреешь».

Молчаливый, нахохленный, как старый воробей в непогодь, Куриков неутомимо шагал впереди. Или старик очень уж хорошо знал эти места, или было у него какое-то особое чутье — он выбирал путь самый удобный и скорый, ловко минуя болотца, бурелом и завалы.

Идти было трудно, очень тяжелой оказалась поклажа. Пушкарев настоял, чтобы взяли и палатку (она была маленькая и называлась двухместной, но в ней могли поместиться четверо), и спальные мешки, и пилу, и два брезентовых полога, не говоря уж о снаряжении более необходимом. Его расчет был прост: как-нибудь дотянуть до водного пути, а там тяжесть не страшна.

Постепенно Вангур терял задор и резвость и делался все более солидной речкой.

— Дня через два поплывем? — поинтересовался Пушкарев у проводника.

Куриков помолчал, зачем-то оглядел кроны деревьев и подтвердил:

— Через два дня, однако, поплывем.

Николай шагал, пересвистываясь с бурундуками или напевая полюбившуюся ему удалую, чуть хвастливую песенку:

Оглядываясь назад, он видел сосредоточенное и довольно угрюмое лицо Юры.

— Эгей, геология! Приуныла?

— Печенка твоя приуныла! — пробормотал под нос Юра и вдруг подхватил почти свирепо:

Русло Вангура становилось шире и глубже, течение — спокойнее. Берега начали расползаться по урману болотиной. Появились заросли багульника. Лес стал мельче.

Второй день путники шлепали по болоту, среди нюра — низкорослого, чахлого сосняка. Бродни[3] легко уходили в жижу, она чавкала, пузырилась, жадно охватывала ноги. Брюхо у лайки Курикова не просыхало от воды и грязи.

Юра, шедший в хвосте цепочки, споткнулся о коряжину, упал и чертыхнулся. Николай остановился, хохотнул:

— Ты кого там цитируешь?

— Да так… из геологической литературы. — Не утерпев, Юра чертыхнулся еще. — Ну, прорва! Второй день обсохнуть не могу!

— Урман — он такой… Ничего, поплывем — обсохнешь.

«Ишь ты, утешитель!» — с неожиданной злобой подумал Юра и зашагал вперед напропалую, без разбора, без опаски. И странно: идти стало легче.

Ближе к вечеру, остановившись, чтобы раскурить трубку, Куриков сказал:

— Однако, плыть пора.

Вангур неторопливо нес свои воды меж низких заболоченных берегов. С трудом нашли место посуше — небольшой холм, поросший кедром, елью и сосной. Здесь решили остановиться, чтобы построить лодку.

С утра свалили кедр и сосну. Плотничать взялись Куриков и Пушкарев. У обоих был опыт подобной работы. Николая и Юру Борис Никифорович послал на охоту:

— Берите ружья, пса — и ждем вас с мясом.

— Вялить будем?

— Вялить… Это кто мешок бросил? — Пушкарев тронул рюкзак ногой и почувствовал что-то необычное. Присев на корточки, он принялся развязывать тесьму…

Из палатки выбрался Юра:

— Мой. Давайте уберу.

— Стоп, стоп! Что это в нем?

И тут на свет божий была извлечена та самая «штука», которую несколько дней назад обнаружил профессор.

— Гитара?! Ты же ее оставил Степану.

Бедный Юра! Он не рассчитывал, что его уловка будет разоблачена так скоро.

— Оставлял. Ну только… вот как-то так получилось…

Пушкарев решительно размотал бечевку, скинул с гитары брезентовую одежку и шагнул к костру.

— Договаривались? — напомнил он. — Ничего себе походное снаряжение!

Еще секунда — и гитара полетела бы в огонь.

— Ну Борис Никифорович! Ну разве можно? Сжечь ее мы всегда успеем. Мы ж ее не потащим. Она ж сама поплывет. Положим в лодку — и поплывет…

Так Юру убеждал Пушкарева, а сам постепенно овладевал гитарой. На помощь пришел и Николай:

— Оставьте, Борис Никифорович. Он нам такие романсы исполнит — держись!

— «Романсы»! — передразнил Пушкарев, но злости было маловато. — Заладили оба: «Никифорович», «Никифорович»! Что я вам, министр? Только в прошлом году сменил комсомольский билет на партийный… Живо отправляйтесь на охоту!

— Это — пожалуйста, — с величайшей готовностью откликнулся Юра…

Уже на изрядном расстоянии от бивака, прыгая с кочки на кочку, Юра сказал Николаю:

— А с ним, оказывается, можно иногда ладить.

Николай не ответил: рискуя оставить бродень в болоте, он с натугой вытягивал ногу из вязкой жижи.

Когда они вернулись с охоты, у поваленного изрубленного кедра лежало готовое днище лодки. Куриков и Пушкарев вырубали из сосны борта.

— Ну-у мастера! — удивился Юра. — Что тебе настоящие судостроители!

Собака ли плохо работала без хозяина или мало было в этих местах дичи, охота не была удачной. Весь следующий день Николай и Юра опять лазали по громадному окрестному болоту, и весь день тюкали топоры и шуршало тесло на стоянке геологов.

Когда уже заканчивали смолить лодку, в голову Юры пришла блистательная, как он считал, идея. Распластав один из мешочков для минералогических образцов, он на живую руку изготовил небольшой флажок и на нем углем вывел:

— Ты понимаешь смысл этого великого слова?

Вопрос был обращен к Николаю. Как явствовало из него, урок демократизма, данный начальником группы, пошел впрок: даже Юра, самый младший из путников, отверг высокое «вы» в пользу дружеского «ты».

— Не понимаешь? Расшифровать ты это слово можешь? А я — пожалуйста. Смотри. — Последовательно тыча в каждую букву надписи, Юра «расшифровал»: — «Великие Путешественники Едут Разыскивать Елки Да Палки». Осознал?.. Неостроумно? Придумай поостроумнее. Пожалуйста. Вот вам, товарищ, мое стило.

Николай беззлобно отмахнулся от протянутого ему куска угля.

— Отвяжись, чудик. Помоги лучше мясо сложить в мешок.

Но Юра уже шествовал к лодке.

— На флаг! Смирно! — провозгласил он и, с напыщенной торжественностью ступив в лодку, прикрепил флажок на ее носу.

И вот лодку завалили пожитками, уселся на корме с веслом в руках Куриков, в ногах у него устроилась лайка, на заднюю скамью забрались Николай и Юра, переднюю занял Пушкарев. Встрепенулся флажок — лодка двинулась по реке… Что-то ждет их там, на диких, нехоженых берегах Вангура, в неизведанном сердце урмана?..

Пушкарев сразу занялся делом: начал, пользуясь компасом, маршрутную съемку. Николай шарил по берегам биноклем, изредка фотографируя их.

Медленно текла река, и так же медленно — время.

На пути лодки нет-нет, да возникали большие травянистые кочки. Куриков ловко отвертывал от них. Иногда, взяв второе весло, Юра помогал проводнику.

Но кочек становилось все больше. Чуть ли не на каждом метре торчали они из воды, словно какие-то упрямые бессловесные твари, сговорившиеся всем скопом загородить людям дорогу. В конце концов лодка остановилась. Кочки зажали ее. Весла не помогали, шесты безнадежно вязли.