Однако Бомбасто не был сокрушен. Он оказался куда хитрее и коварнее, чем думали Фишер и ребята. Генерал заявил, что из-за их дурацкой выдумки будет есть только через день, а именно — когда будет жареная рыба. Ни Фишер, ни ребята не видели причин мешать ему осуществить столь героическое решение, и они ограничились тем, что подтолкнули друг друга в бок и обменялись выразительными взглядами. Но когда Бомбасто за обедом преспокойно начал откладывать себе жареное тунцовое филе в запас на следующий день — день сырой рыбы, — они, конечно, возмутились. Однако у Бомбасто был приготовлен отличный ответ:

— Если вы не дадите мне откладывать рыбу в запас, я съем все сразу. У меня большой живот, места много. Мне все равно, где хранить пищу, итог будет один и тот же.

Фишеру пришло в голову ввести норму на жареную рыбу, каждый раз давать строго определенную порцию. Но тут даже ребята сказали, что это чересчур. Тем более, что в рыбе нехватки не было и они на этом почти ничего не выигрывали. (А в душе они еще побаивались, что Фишер, отмеряя паек, даст волю своей скупости.) И ведь все равно Бомбасто рано или поздно придется капитулировать. Кончатся дрова, и он поневоле согласится есть сырую рыбу, чтобы не умереть с голоду.

Прошло две недели. Встречных судов не было. Медленно, но верно плот «Экваториана» шел через Тихий океан. Ветвь рожденного Антарктикой холодного течения, в которую они попали, все больше смешивалась с теплыми водами и прогревалась тропическим солнцем, и цвет моря постепенно от тусклого, серо-зеленого переходил в мерцающий ярко-синий. В это время появились другие рыбы и внесли приятное разнообразие в их стол, который доселе состоял только из жареного и сырого тунца. Новым блюдом стали летучие рыбы, выскакивавшие из воды будто стрелы, выпущенные из подводного ружья неким морским божеством. Размером и видом они напоминали сельдь, но, в отличие от сельди, расправляли плавники и летели по воздуху, словно планер. Высота полета была небольшая, всего метр-другой над поверхностью моря, зато дальность вполне приличная — подчас свыше ста метров.

— Смотри, как разыгрались! — воскликнул однажды Суматоха, провожая восхищенным взглядом стайку летучих рыб, которая легко и изящно пронеслась мимо плота.

— Да, совсем как ласточки весной, — сказал Фишер. — Но ты ошибаешься, если думаешь, что они летают для забавы или чтобы поразмяться. Летучие рыбки спасаются в воздухе от хищников. А конец обычно тот же, что у людей, которые в бегстве ищут спасения от своих проблем… Видишь, вот тебе и пример! Спустилась прямо в пасть к тунцу.

По предложению Фишера в дни жареной рыбы они стали разводить огонь в бочке и стряпать уже вечером, как стемнеет. Пламя, словно магнит, привлекало летучих рыб, и они десятками приземлялись на палубе. Раз, когда коком был Суматоха, произошел случай, который вызвал всеобщее ликование, — в ту минуту, когда он ставил на огонь сковородку, прямо на нее опустилась летучая рыба!

А когда и эта рыба начала им приедаться, вдруг появился новый вид. Первым с ним познакомился Суматоха; он в это время нес вахту, а все остальные прилегли вздремнуть в тени каюты. Если летучая рыба, описав в воздухе изящную дугу, уходила в воду с чуть слышным всплеском, то эта после прыжка шлепнулась в море так тяжело, что во все стороны полетели брызги. И она была намного крупнее. Представьте себе мирно спящих людей, которых внезапно окатывают водой, и вы поймете, почему команда вскочила на ноги и принялась бранить Суматоху. Лишь когда вторая рыба (а может быть, та же самая) выскочила с другой стороны плота, стало ясно, что Суматоха ни при чем.

— Да это дорада, она же золотая корифена! — радостно крикнул Фишер.

Он живо достал подводное ружье и маску, нырнул в море и всего через две-три минуты вернулся на плот с плоской, тупоголовой рыбой длиной больше метра. Сразу было видно, откуда она получила свое имя: сине-зеленые бока исчертили широкие, отливающие золотом полосы.

— Какая красивая! — восхищенно сказал Чико и погладил ее.

— Весит что-нибудь двадцать восемь — тридцать фунтов, — деловито заметил Фишер, взвешивая добычу на руках.

Любимый спорт Фишера — угадывать вес пойманных рыб — давно уже надоел ребятам, и они только вяло кивнули. Но их равнодушие его не обескуражило, он подвесил корифену на самодельном безмене и гордо заявил:

— Я верно сказал, двадцать девять с половиной фунтов! Корифены никак не могут тягаться с тунцами. Мировой рекорд — всего-навсего шестьдесят семь с половиной фунтов.

Тем временем золотая корифена, к великому огорчению Чико, медленно побелела. Но Фишер заверил, ребят, что это ровным счетом ничего не значит.

— Она всегда теряет свои краски, когда умирает. На вкусе это никак не отражается, а это самое главное. Я не знаю рыбы вкуснее золотой корифены. Ладно, отменим на сегодня наши ограничения, зажарим несколько хороших филе.

Его слова были приняты с трогательным единодушием. Однако это единодушие царило лишь до тех пор, пока Фишер вдруг не озадачил их такими словами:

— Кстати, пора нам начинать есть кальций.

На аппетит Бомбасто это загадочное заявление никак не подействовало. Зато Суматоха и Ниссе сразу перестали жевать и поглядели сперва на Фишера, потом друг на друга, Кальций?

Но ведь это какой-то химический элемент, а откуда его взять на плоту? Фишер не спешил их просветить, он попросил Чико принести ступку.

Ступкой служил попросту плоский камень, на котором Чико каменной каталкой растирал кукурузу в муку. Зачем Фишеру понадобилась ступка, если кукурузы давно нет? Ребята ничего не могли понять, да и Бомбасто тоже; впрочем, его это, похоже, вообще не занимало. Еще больше мальчики удивились, когда Фишер собрал в кучку рыбьи кости и положил их на гладкий камень. Чико, хотя и не знал, в чем дело, ловко растер рыбьи кости в мелкий порошок. Наконец Фишер милостиво объяснил:

— В рыбьих костях есть кальций. Без кальция человек заболевает. Весь скелет размягчается, вываливаются зубы. Обычно мы получаем необходимый кальций, когда пьем молоко и едим сыр. А без молока и сыра попробуем обойтись тем, что нам могут дать рыбы. Французский врач Бомбар несколько лет назад прошел один на надувной резиновой лодке через Атлантический океан от Франции до Вест-Индии. Он не взял с собой ни ступки, ни мельницы, чтобы молоть рыбьи кости. У него пострадал позвоночник, и он до сих пор прихварывает. Чтобы с нами не случилась та же беда, надо теперь постоянно есть муку из рыбьих костей.

Фишер посыпал кусок филе несколькими щепотками костяной муки, и ребята последовали его примеру. Мука была почти безвкусная, терпеть вполне можно ради того, чтобы уберечься от болезни. Но Бомбасто в высшей мере недоверчиво отнесся к гастрономическим теориям Фишера. Он даже на несколько секунд оторвался от еды, чтобы предостеречь ребят:

— Бедняги, вы не знаете, что едите, но я вам расскажу. Это же удобрение! Я сам удобряю костяной мукой почву на своей гасиенде в Эквадоре. Очень хорошо для картофеля и пшеницы. А для людей удобрение — тьфу!

Он зажал нос двумя пальцами и чудовищной гримасой изобразил свое отвращение. И хотя вкус присыпанных костяной мукой филе ничуть не изменился, ребятам почему-то стало труднее их есть. Впрочем, предостережение Фишера сделало свое, и они храбро продолжали уписывать рыбу.

Теперь они чаще всего ели корифену, иногда тунца, бониту, летучих рыб, даже акулу. У каждого сорта свой вкус, поэтому рыбный стол был не таким однообразным, как может показаться. Здоровью он явно не вредил. Даже Бомбасто, который упорно ел только жареную рыбу и наотрез отказывался приправлять ее мукой, не собирался болеть. Напротив, он заметно поправлялся и с каждым днем выглядел все свежее. (Правда, Фишер уверял, что недостаток кальция скажется со дня на день.) Ловить рыбу было проще простого. А так как Ниссе тоже овладел приемами подводной охоты, они добывали больше, чем могли съесть, несмотря на непомерный аппетит Бомбасто.

Все было бы просто замечательно, если бы Фишер и генерал ладили между собой. Увы, всякий раз, когда они обсуждали политику, философию или коммерцию — а это случалось довольно часто, — у них оказывались прямо противоположные взгляды. Правда, ребята были избавлены от необходимости участвовать в этих никчемных спорах, которые чаще всего перерастали в шумную ссору, после чего спорщики сердито расходились в разные концы плота. Но когда речь шла о том, что касалось всех на борту — скажем, о распределении вахт и работы, — поневоле приходилось включаться в спор, чтобы как-то примирить двух задир. Чико всегда безоговорочно был за Бомбасто. Так же непреклонно Ниссе стоял за Фишера. Все зависело от Суматохи, а он часто колебался, кому отдать предпочтение. Сегодня ему казалось, что прав один, завтра — другой. Фишер был на диво находчив и изобретателен, мог помочь в любом деле, зато Бомбасто отличался веселым нравом, без конца шутил и знал бездну песенок и анекдотов. В Фишере только одно не нравилось Суматохе: уж очень он был непоседлив, всегда его распирала жажда деятельности, он без конца придумывал всякие замысловатые графики и всех заставлял выполнять никому не нужные работы. Бомбасто, на взгляд Суматохи, страдал прямо противоположным недостатком: как надо работать — отлынивает и помощи от него не дождешься.