— Вы так считаете? — спросил Улыбышев, внима­тельно глядя на собеседника.

— А как же иначе? — удивился Орленов. — Пер­вый паровоз пробегал всего десять километров в час, а длина ветки была двенадцать километров. Меж тем современный тепловоз имеет скорость до ста тридцати километров. Улучшение нашей машины, можно ду­мать, пойдет быстрее…

— Да, вы, пожалуй, правы, — вздохнул Улыбы­шев. — Но вы представляете, какие неприятные вещи говорите? Трактор еще не освоен, а вы уже утвержда­ете, что он не будет маневренным. Не слишком ли вы торопитесь?

Улыбышев рассмеялся, но Андрей понял, что пере­борщил. Конечно, Улыбышеву чертовски обидно его замечание. И зачем он сказал «наша машина»? В конце-то концов это конструкция Улыбышева. Надо ска­зать спасибо, что ему позволили принимать косвенное участие в ее создании. Еще вопрос, понадобится ли его прибор для этой машины?

— Ну, я думаю, вы это препятствие победите, — неловко сказал Андрей.

— Вот что, Андрей Игнатьевич, — вдруг обратился к нему Улыбышев, — вам следовало бы посмотреть машину. Это пока еще, если так можно выразиться, черновик, мы постоянно изменяем рабочие узлы, вно­сим усовершенствования в самое сердце, в основы конструкции, но это уже вещь. И вам легче будет ра­ботать, если вы станете более или менее точно пред­ставлять ее себе. Кстати, выберите место, где поста­вить ваш прибор. Конечно, мы выпустим машину, даже если прибор не будет еще готов, но предусмотреть размещение дополнительных устройств можно и дол­жно. Не думаю, что вид электротрактора доставит вам удовольствие, — с некоторым принуждением добавил он. — Не все еще в конструкции обтесалось и притер­лось как следует, но так как наша машина, — он чуть заметно подчеркнул слово «наша», признавая этим, что и Орленов стал теперь тоже своим в филиале,— хотя и несовершенная еще, все же является главной работой филиала, то на выставке придется показать хотя бы фотоснимки. Так что я думаю…

— Да хоть сейчас! — с восторгом сказал Андрей.

— Простите, сегодня невозможно, — озабоченно заметил Улыбышев. — Я вас извещу. Кстати, я при­кажу приготовить для вас несколько схем и чертежей.

Улыбышев вышел. Он, так сказать, признал на­чало деятельности Орленова в филиале удовлетвори­тельным.

Вскоре после ухода директора в лабораторию пришла Нина. Орленов только что закончил монтаж передачи тока высокого напряжения на понизитель и включил установку. Глухо загудел трансформатор. Ток хлынул в кабель, пронесся по нему через поле, вернулся в лабораторию и, приведя в движение элек­тромотор трактора, смонтированный на другом конце комнаты, завращал тяжелый вал. Маленькие лампо­чки на приборах засветились, забегали стрелки на ци­ферблатах.

Нина испуганно остановилась в дверях. Андрей по­дошел к ней, и, только когда он взял ее за руку, она нерешительно двинулась вперед. Усевшись на табуре­те, она поджала под себя ноги, словно ток водопадом хлестал в комнату и мог ударить ее с пола…

Через несколько минут завизжала предупреди­тельная сирена, показывая перегрев мотора. Андрей нарочно дублировал световые сигналы звуковыми, зная, что в первое время будет работать один и не смо­жет уследить за десятками приборов. Он выключил ток и пошел осматривать мотор. А Нина, увидев, что все лампочки, кроме контрольной на щите, погасли, вздохнула с облегчением.

— Как же ты собираешься сражаться с этой длин­ной змеей? — спросила Нина, показывая на кабель. Руки ее немного дрожали.

— Ну, у меня тут тысячи незаметных помощни­ков!— засмеялся Андрей, показывая на приборы.— Они свистнут или подмигнут, если змея вздумает на­броситься на меня.

— Да, это далеко не соловьиный свист! — поежи­лась она. — Когда эта сирена завыла, я решила, что едет пожарная команда. И кто это додумался назвать такие ревущие инструменты именем сладкогласной пе­вицы, завлекавшей древнегреческих моряков в пучи­ну? Не знаешь? Но, надеюсь, твои сирены не завле­кут тебя в опасность? Нет, быть кандидатам или док­тором гуманитарных наук куда лучше! — Нина ска­зала это так, будто окончательно решила давно тре­вожащий ее вопрос.

Он засмеялся.

— Не спеши с выводами! В экономических науках тоже достаточно Сцилл и Харибд.

— Ты, конечно, прав, — признала она, — но все-таки твои опыты опаснее. Если я напутаю в эконо­мике, меня поправят и только, а вот если напутаешь ты…

Он не хотел, чтобы Нина возвращалась к этой теме, и постарался поскорее отправить ее домой. При ней продолжать работу было трудно. Испугается сама, а бояться станет за него.

Зато когда вскоре, в тот же день, его навестила Марина Чередниченко, Андрею пришлось чуть не си­лой удерживать ее пытливые руки. Марина произне­сла с порога:

— А вы недурно устроились! — и сразу ринулась к приборам.

Орленов сурово сказал:

— Знаете, Марина Николаевна, молния иногда убивает людей.

— А вы железный! Она через вас проскочит, не повредив, — насмешливо ответила Марина.

— Ну, и железо плавится при высокой температуре.

— Меня железо мало занимает, меня интересует брильянт, которым вы собирались украсить мое коль­цо. Но, кажется, из ваших обещаний проку не выйдет. Не знаю, как это Нина Сергеевна поверила вам, ко­гда вы сватались к ней.

— Это было давно, тогда я еще и сам был уверен, что могу выполнить все, что обещаю.

— А теперь, значит, отказываетесь?

— Боюсь, что не смогу.

— Почему это? — она выпрямилась и подняла го­лову.

— Вы убьете меня током раньше, чем я приступлю к делу, — сказал он.

Углы ее губ дрогнули, но она сдержала улыбку.

— Не бойтесь, я не буду трогать ваши приборы. Я предпочитаю практическое применение электриче­ства…

Орленов, возившийся с переключателем, из кото­рого выбивало масло, искоса взглянул на нее.

— Что же, по-своему вы правы. Можно не знать, что земля кругла, и превосходно пользоваться зако­ном притяжения. Точно так же и с электричеством: еще не зная, что оно собой представляет, человек соз­дал электрическую лампу и мотор. Только боюсь, что это имеет к науке касательное отношение…

Он знал, что Чередниченко не выносит возражений, и ждал, что она обрушится на него. Однако на этот раз Марина с непонятной покорностью выслушала его в сущности несправедливые упреки. В конце концов он тоже отдалился от теоретической физики. Но за­чем нужна одна теория, если ее не прилагать к прак­тике?

— А как вы будете улавливать высокочастотные импульсы? При таком напряжении в кабеле они бу­дут подвергаться постоянным изменениям! — спросила она, чтобы прервать томительную паузу.

— Длина волн не совпадает, поэтому слабые токи можно «процедить» и отделить.

— А где же ваше сито?

Он показал ей прибор, теория которого была со­держанием его диссертации. Тогда и ему самому и его оппонентам он казался совершенным. Совершенным прибор казался Андрею и здесь, когда он смон­тировал его и подключил кабель. Это был небольшой щиток с кнопками и циферблатом осциллографа, вы­полненный изящно и чисто. Орленов никогда не прене­брегал внешним видом приборов.

Но, странное дело, теперь, когда на прибор смот­рела своими синими, останавливающими человека глазами Марина, он подумал, что не очень в нем уве­рен.

Чередниченко сдержанно похвалила прибор. Он обратил внимание на то, как изменился ее голос. Он и раньше замечал, что у нее был особый голос, кото­рый словно наперед подсказывал слушателю, что пе­ред ним девушка с твердым и сильным характером. А сейчас она говорила робко. Неужели его выговор так на нее подействовал?

Андрей снова склонился над переключателем и вдруг услышал за спиной легкий вздох, а потом слова:

— Я пошла. Если вам удастся поймать ваших зо­лотых рыбок, попросите у них немножко доброты для себя и удачи для меня.

Надо было проводить ее. О черт! Он схватился за переключатель жестом утопающего и выпрямился только после того, как затихли ее шаги. Выпрямив­шись, он вытер лицо. Что у него в лаборатории? Кунст­камера? Музей восковых фигур? Какой дьявол их сюда носит, этих зрителей? Надо завтра же повесить такую таблицу, какая висит на ветростанции у самой Чередниченко: «Вход посторонним запрещается!» И без всяких глупых «Добро пожаловать!» на оборо­те. Он должен работать, а не объяснять, что и как у него здесь устроено!