— А будешь, так не обрадуешься, — отрезала тетенька.

Щеки у мамы покрылись густым румянцем. Она положила руку на плечо Кирилки:

— Он часто болеет. Да и когда здоров, придет из школы около часу дня и до шести один, без присмотра… А как насчет оплаты?

— Договоримся, — сказала тетенька. — Собаку, разумеется, на свои деньги буду кормить. Значит, завтра приду в час дня.

Тетенька поднялась с дивана:

— Попробуем, понравится ли этот мальчик мне и моей собаке. Вы напишите на бумажке, что купить. Если успею, куплю по дороге. Это уже в три часа не входит. Не успею, так не куплю.

Показалось Кирилке или нет, что, уходя, тетенька таинственно ему подмигнула? Скорей бы настало завтра! Главное, какой величины у нее собака?

— Мама, ты не забудь приготовить подстилку. И миску, из которой кормить, — озабоченно сказал Кирилка.

— Чудо какое! Неужели у нас будет няня? Пойду позвоню Машеньке… — Мама повернулась к Кирилке: — Кирилл, что тебе надо? Какая подстилка и миска?

— Ты что, уже забыла, что к нам завтра собака придет? — возмутился Кирилка.

— Ах, да, собака… Вот это и есть самое странное!

— Мамочка, найди миску! И подстилку.

— Хорошо, хорошо… Можно подумать, что мы в няньки наняли собаку!

— Кто там? — взволнованно спросил Кирилка в час дня.

За дверью раздалось:

— Это я, Еликонида Гордеевна. Отопри и сейчас же убегай. И жди меня в комнате. Дверь туда прикрой. На улице сильный мороз. Слышишь? А то не войду!

— Слышу, слышу…

Кирилка сделал, как велела ему новая няня: повернул рукоятку замка и убежал.

Посреди комнаты он подскакивал от нетерпения, уставившись на прикрытую дверь. Еликонида Гордеевна вошла уже без пальто, в своей зеленой вязанке, в красивом переднике…

— А где собака? — выпалил Кирилка.

— Полагается здороваться. А собаку я не привела. Слишком холодно. Еще простудится.

От огорчения Кирилка чуть не разревелся. Кое-как сдержался. Подхватил языком со щеки две-три слезинки, молча пошел в угол, сел на пол среди своих грузовиков. Не привела — вы только подумайте! А он даже во сне все время думал о громадном псе…

А тетке этой самой хоть бы что! Говорит самым невозмутимым тоном:

— Сейчас я в кухне разберу продуктовую сумку. А ты возьми швабру да подмети хорошенько. Начинай с передней, я видела, там много пыли.

Нахмурив лоб, Кирилка приволок из кухни швабру — раз нет собаки, не все ли равно, что делать? Нехотя шаркал шваброй по полу, даже свет в передней не зажег. Под круглым столиком, на котором стоял телефон, швабра на что-то наткнулась. Кирилка нагнулся и поглядел. Какой-то ком коричневой шерсти. Не понимая, откуда у них такое, Кирилка ткнул ком шваброй. Послышалось рычанье.

— Пат! Тихо! — крикнула из кухни нянька. И приказала: — Ко мне, Пат!

Кирилка замер от изумления. Из-под столика вылезло что-то кудлатое-кудлатое, небольшое и на коротких ножках засеменило в кухню. Двумя прыжками перескочил Кирилка от телефонного столика на середину кухни.

Кудлатое существо стояло возле няни с редким именем, подняв голову, круглую и такую косматую, что ни глаз, ни носа не видать.

— Собака! — взвизгнул Кирилка. — Маленькая! Смешная какая! А вы сказали, что не привели!

— Во-первых, он сам пришел, — чуть-чуть смущенно проговорила няня. — А во-вторых, я пошутила. Ну, знакомьтесь! Пат, это Кирилл. Погляди на него!

Склонив набок голову-шар, песик поглядел на Кирилку, у которого губы расползались в улыбке.

— Это наш мальчик. — Хозяйка песика сделала ударение на слове «наш». — Поздоровайся с ним! Подай ему лапу!

Песик сел и протянул Кирилке лапу. Кирилка пожал ее, коричневую и шерстистую.

— Ой, ну какой он! Как игрушечный! Он не обидится, если я его поглажу? А что он еще умеет?

— Не обидится. Погладь. Ведь вы уже знакомы. Покажи Пату комнату.

— Пойдем, Пат, миленький, пойдем! Я тебе все-все покажу! — Кирилка манил песика двумя руками.

Песик вопросительно посмотрел на няню.

Та разрешила:

— Пойди поиграй с Киром.

Косматик засеменил за Кирилкой.

Всю комнату Пат обошел кругом, деликатно обнюхал каждый предмет. Над черепахой, гревшейся у парового отопления, остановился и фыркнул.

— А это Пашка-черепашка, — объяснил ему Кирилка. — Ее нельзя трогать. Нельзя! Понял?

Пат понял: еще раз тихонько фыркнув, он попятился.

Кирилка обнял песика за шею и прижал его к себе. Пат вырвался, весело тявкнул, потянул Кирилку за штаны и отбежал. И началась возня.

Обычно Виталий Афанасьевич звонил Кирилке в десять-одиннадцать утра. А на этот раз позвонил гораздо позже: давно Гордеевна накормила Кирилку обедом и ушла вместе с Патом.

— Как поживаешь, Кирилл? — бодро спросил Виталий Афанасьевич. — Уже ходишь в школу?

— Хожу, хожу. Дядя Виталий Афанасьевич, а вы увидели через стены, какая за-ме-ча-тель-ная новость у нас случилась?

— Я же тебе сказал, что вижу через стены иногда. А что за новость?

— Нянька нашлась! — закричал Кирилка. — Сама нашлась! С Патом!

— Пат? — удивился Виталий Афанасьевич. — Вы что, с ней в шахматы играете и она в пат попадает?

— Почему в шахматы? Почему в шахматы? Собака! Маленькая! Расчудесная! Так ее зовут.

— Вот оно что! Новость и верно хорошая. Нравится тебе новая нянюшка?

— Конечно! У нее же есть Пат! Одна мамина подруга боится, что эта Гордеевна вдруг чего-нибудь уворует. Совсем ведь с улицы…

Последние Кирилкины слова потонули в громовом хохоте Виталия Афанасьевича. Потом в трубке раздалось:

— Что же она уворует? Твои штаны?

— Они ей не налезут. И мамины платья тоже не налезут. Да ведь это же мамина Аллочка подумала, а она и не видела Пата! Мы-то с мамой так не думаем.

— Правильно. Ничего она не уворует, — твердо сказал Виталий Афанасьевич. — Как ее зовут, ты сказал?

— Вообще-то… Елоконда, кажется…

— Как? Как? Анаконда? Так ведь это такая огромная змея.

— Нет, нет, не змея, иначе. Ели… я забыл. Но она позволила называть себя просто Гордеевной. А Пат умеет подавать лапу!

— А не сердитая она, твоя новая няня?

— Немножко сердитая, но это ничего, у нее же…

— Есть Пат, я уже знаю. Ну что ж, ладненько…

— Дядя Виталий Афанасьевич, а я ей про вас рассказывал.

— Почему ты меня стал называть дядей? А не просто по имени-отчеству?

— Так как-то… само получается… — Называя «дядей», Кирилка почему-то чувствовал себя ближе к невидимому другу. — А как надо — дедушкой?

Трубка фыркнула.

— Нравится «дядей», называй «дядей». Так рассказывал, значит, про меня? А она что?

— Ничего не сказала. Так оно и было.

Играя с Патом, Кирилка ему пообещал:

— Вот уж расскажу ученому путешественнику, какой ты умный!

— Какому это ученому путешественнику ты собираешься хвастаться нашим Патом? — поинтересовалась Гордеевна.

— А я с одним путешественником знаком! — горделиво сказал Кирилка. — По телефону. Он везде, везде поездил. Вот не знаю, длинная ли у него борода или не очень. Он уже старый-старый. И очень веселый.

Гордеевна стояла с кухонным ножом в руке и остолбенело смотрела на Кирилку.

— И он даже с тиграми сражался. Вот! Я его люблю, — добавил Кирилка.

Гордеевна молча повернулась, отошла к кухонному столу и, не сказав ни слова, принялась чистить картошку.

Недели полторы подряд Кирилка ходил в школу. И, по правде сказать, сиденье на уроках уже не казалось ему таким счастьем. Особенно — на математике.

На уроке математики нельзя даже шепнуть Петьке о том, какой Пат умный: не захотел есть вторую косточку и спрятал ее про запас в Кирилкин старый ботинок. Да что шепнуть! Думать о Пате и то нельзя. Начнешь думать про песий ум и зазеваешься. И уже не понимаешь, как решать задачу.