Транспорты явно опаздывали, и оставалось одно: маневрировать в этом районе до тех пор, пока не произойдет встреча. И мог ли кто-нибудь понять душевное состояние Максимова, который больше всех волновался и переживал, что нет транспортов, думая с опаской: «Чего доброго, они ночью появятся, изволь в темноте строить походный ордер…»
Начинались сумерки. После очередного поворота Шувалов заметил в сгущавшейся дымке неясный силуэт транспорта и доложил на ходовой мостик.
За первым транспортом из мглы показалось еще одно судно и два катерных тральщика, сопровождавшие их.
— Наконец-то ползут, — пронеслось среди матросов, которым тоже надоело бесполезно утюжить воду.
Широкие, пузатые транспорты выползали из сумеречной пелены, висевшей над морем.
— Прямо по курсу транспорты! — громко сообщил Шувалов.
Трофимов не замедлил откликнуться:
— Ишь, открытие сделал! Часа два назад доложил бы. А то решил порадовать, на ночь глядя…
Сам же, конечно, был доволен, как и все моряки, и это можно было ощутить по тону голоса, в котором нет-нет и прорывались нотки добродушия.
Шувалов оторвался от бинокля и обратился к стоявшему рядом напарнику:
— Слышь ты, салага! Думаешь, мы болтались по вине нашего комдива?
— Не знаю, — ответил тот, неуверенно пожав плечами.
— Смотри, как они чапают. Надо иметь терпение. Вот и рассчитай рандеву с ними.
На фоне темнеющей дали и пенящихся гребней все яснее выступали контуры приближавшихся судов, с их высокими отвесными бортами, мачтами, надстройками и трубами, из которых валил клочковатый дым, повисавший в небе подобно небрежным мазкам художника.
Тральщики шли в походном ордере навстречу транспортам, с флагмана уже передавалось ратьером:
«Будем конвоировать вас до места назначения. Все распоряжения получать от меня».
Наступило самое ответственное время, Зайцев это чувствовал и приказал сигнальщикам усилить наблюдение. Сам стоял в сосредоточенной позе на левом крыле мостика.
Корабли сближались. На переднем транспорте различались крохотные фигурки людей, высыпавших на палубу. Они приветливо размахивали руками. Понятная радость: застрять в начале войны где-то у черта на куличках, месяцами мечтать о доме и вот наконец-то, при виде боевых кораблей Северного флота, ощутить счастье близкого возвращения на Большую землю.
На флагманском корабле замигал ратьер — передавалось приказание комдива:
«Кораблям занять места согласно походному ордеру № 2».
Скомандовав «Лево руля, курс 45», Зайцев облокотился на ограждение мостика. Рулевой ответил: «Начали поворот».
Через пару минут он доложил:
— На румбе сорок пять!
Зайцев впервые видел картину построения конвоя и неотрывно следил за тем, как флагман отделился от остальных кораблей и скоро занял место в голове колонны. Третий тральщик шел справа от транспортов.
Два маленьких катерных тральщика, сопровождавшие транспорты до точки рандеву, теперь повернули обратно в Амдерму и скрылись…
Глава пятая
Сумерки сгущались быстро. Вдали суда, как огромные темно-серые утюги, проглаживали море.
У Шувалова возникла тревога, ощущение было такое, будто ты остался один на один с сердитым клокочущим морем.
Тело ломило от усталости, и веки слипались. Шувалов осматривался в бинокль, хотя трудно было что-либо заметить, кроме тумана, проплывающего низко над самой водой. Он думал, и мысли его были приятными, от них становилось теплее на леденящем ветру: «Ну вот, главное сделано. Конвой построился и идет своим курсом. Теперь двое суток пути — и мы дома! Приведем транспорты, а там докладную подам насчет отпуска. Другие получают отпуска, а чем я хуже? Как-никак три годика отмахал по морям, по волнам — в Таллине, Ленинграде, на Севере… Охота побывать в деревне: родные ждут не дождутся, в каждом письме спрашивают, скоро ли приеду. Комдив у нас правильный человек, поймет, я думаю, и хоть на два-три денька отпустит…»
Зайцев на минуту забежал в штурманскую рубку и снова появился на мостике, встал рядом с Шуваловым.
— Погода неважная, — заметил Шувалов.
— Ничего, — добродушно сказал Зайцев. — Все трудное уже позади.
Зайцев думал о том, что поход проходит благополучно. Его служба на тральщике — доброе начало. Хорошее настроение отражалось на лице, во всей его повадке, в отношениях с подчиненными. Это настроение передавалось личному составу, и матросы воспринимали его как знак близкого берега, благополучного конца, счастливого возвращения. Некоторые офицеры и старшины побрились с особой тщательностью и пришили к кителю свежие подворотнички. Зайцев отнесся к этому благосклонно: «Моряки даже в боевом походе должны иметь опрятный вид», — сказал он Трофимову. Тот подхватил эти слова с почтением, как некое откровение, и не раз повторял в дальнейшем разговоре. Про себя же Трофимов подсмеивался над человеком, который возводит в принцип такие мелочи. Он видел довольство на лице Зайцева и думал: «Ему-то можно, конечно, и, радоваться. Его, наверно, отметят за поход. А мне, пока Максимов начальство, — сидеть тихо, не шевелясь…»
Уязвленное тщеславие мучило Трофимова. Он отлично видел все просчеты Зайцева на первых шагах его командования кораблем, потому что сам был неглупым, знающим и обладал бо́льшим опытом. Он мог бы стать правой рукой Зайцева, но не захотел. «Никто еще не въезжал в рай на моей шее — не тот случай». Он решил быть тенью и эхом Зайцева. Выжидание входило в планы Трофимова: он выбрал то, что удобно и спокойно.
Зайцев вышел из штурманской рубки и вернулся на мостик, Трофимов сказал:
— Задувает.
— Ничего! Дойдем нормально, — успокоил Зайцев, а Трофимов подхватил:
— Безусловно, теперь-то уж все должно быть хорошо. — Сам же посмотрел на обложенное тучами небо, прислушался к свирепым ударам волн о борт корабля и подумал: «Как дойдем, это еще бабушка надвое сказала…»
Впереди неожиданно полыхнуло, прозвучал отдаленный раскат, похожий на весеннюю грозу, и шапка огня взлетела над морем, озарив темную воду, транспорты, ослепив всех находящихся на палубе.
Зайцев растерянно смотрел вперед.
— Товарищ командир, взрыв на головном тральщике, — громче обычного доложил Шувалов, но Трофимов оборвал его:
— Без вас видим, старшина!
Зайцев с трудом овладел собой, сделал попытку подать команду, получилось неясно и сдавленно:
— Полный вперед!
«На помощь погибающим!» — решил он, и в этом властном движении корабля, сразу рванувшегося вперед, были напор и сила командира тральщика. «Немецкие лодки», — подумал он и отдал команду готовиться к атаке. К нему приблизился Трофимов и вразумляюще сказал:
— Гидроакустик никаких лодок не обнаружил. Минное поле, товарищ командир. Мы на минном поле! Надо уходить и уводить транспорты. А то все пойдем ко дну.
«Да, положение опасное», — подумал Зайцев. Теперь он не сомневался: минное поле! Опасность грозит тральщику и транспортам. Он перевел ручку телеграфа на «малый ход» и уже готов был принять новое решение, но что-то сдерживало.
— А как же с людьми? Кто их будет спасать? — вопросительно посмотрел он на Трофимова.
— Да ведь с тральщиком все кончено. Ну, мы придем туда сыграть похоронную. А уцелевшие транспорты? А боевое задание? В войну не до сантиментов. Учтите, мины ничего не соображают, им все равно кого взрывать: транспорты, нас с вами или Максимова…
Зайцев побоялся взять ответственность на одного себя. Он заколебался как раз в тот момент, когда требовалось действовать решительно, отбросив прочь сомнения. Сощурившись, глядел вперед и думал: «Миша! Где ты, дружище? Что с тобой?» По рассказам, он знал, что человек, оказавшийся в студеном море, долго продержаться не может, окоченеет, превратится в труп. И все же в его сознании жила вера в возможность спасения Максимова и других моряков из его экипажа.
— Идите вниз! — резко сказал он Трофимову. — Прикажите боцману срочно приготовить к спуску на воду шлюпки с сигнальными фонарями, плашкоуты и пробковые матрасы. Одним словом, все спасательные средства, какие у нас есть, выбросить за борт!