В майские дни 1945 года в поверженном Берлине перед громадой рейхстага на высоком шесте раскачивался на ветру старый, стоптанный солдатский сапог и на прикрепленной к нему фанерке было начертано одно слово: «Дошел!»

Но прежде чем русский солдат в простых кирзовых сапогах дошел до Берлина, было еще многое: битва под Москвой, девятьсотдневная блокада Ленинграда, двести пятьдесят дней героической обороны Севастополя, Сталинград, Курская дуга, Днепр, Висла, Одер…

Сегодня наши дети пристально вглядываются в минувшие события, изучая опыт своих отцов.

Да, именно опыт. Хотя, быть может, в этом слове есть нечто холодное, рассудочное, что никак не вяжется с судьбой нашего поколения. Сколько бы ни прошло лет — и тридцать, и сорок, и пятьдесят, — мы никогда не сможем бесстрастно рассматривать эту судьбу и все, что наполняло ее, и никогда она не станет одним лишь материалом для размышлений. Острое чувство сопричастности к великим событиям нашего времени с годами только растет.

Огромная животворная сила заключена в Прошлом. Она живет в нашем сознании, и никогда не утихнет наша душевная боль за тех, кто полегли в земле или погребены в море.

И эта книга о журналистском труде военной страды посвящена им, оставшимся в нашей памяти вечно молодыми, неудержимыми, презирающими опасность, полными благородного порыва к борьбе…

Мое знакомство с Эстонией произошло летом 1940 года. Старинный Таллин я увидел весь в зелени и цветах. Петлял по лабиринту его узеньких средневековых улиц, и все казалось, будто нахожусь в музее, — меня окружали массивные крепостные стены, снизу доверху поросшие мхом, островерхие шпили с петушками и круглые башни с узкими бойницами и причудливыми названиями: «Длинный Герман», «Толстая Маргарита», «Девичья», «Кик ин де кек» (что означает «Смотри в кухню»).

Однако скоро эти первые экзотические впечатления были оттеснены на задний план событиями, которые происходили тогда по всей Прибалтике и полностью захватили меня.

Таких демонстраций, как на улицах древнего Таллина, я нигде и никогда не видел. Шумела площадь Победы, заполненная народом. Как языки пламени, колыхались над ней красные знамена. Отовсюду слышались звуки «Варшавянки» и «Интернационала».

Простые люди Эстонии вышли на улицы, решительно требуя от буржуазного правительства, связанного с немецкими фашистами, убраться подобру-поздорову.

Полицейские держались в стороне, понимая, что они бессильны и что сейчас лучше всего соблюдать нейтралитет.

Люди, завладевшие городом, подходили к чугунным воротам тюрем. Через несколько минут ворота распахивались настежь, и толпа вливалась в сырые, темные дворы, освобождая борцов за народное счастье, многие годы томившихся в казематах.

В эти дни народ сбросил буржуазное правительство, правившее страной. Впервые состоялись свободные выборы в парламент, который выполнил волю трудящихся и обратился в Верховный Совет СССР с просьбой принять Эстонию в Союз Советских Социалистических Республик.

Война не была для нас неожиданностью. В Прибалтике, на границе с чужим миром, выработалась особая интуиция, острота восприятия. Чутьем своим мы улавливали, что близится этот страшный день.

Ровно через год этот день настал.

То, что меня сразу послали в Таллин на флот, не было случайностью. Но здесь мне придется сделать небольшое отступление…

До войны я работал в Ленинграде в корреспондентском пункте «Правды» на Херсонской, 12, в большом новом здании, где помещалась и типография газеты.

Маленькую группу ленинградских правдистов первоначально возглавлял старый большевик, бывалый газетчик Владимир Борисович Соловьев.

В конце тридцатых годов В. Б. Соловьева в руководстве корпунктом сменил Лев Семенович Ганичев — старейший из правдистов-ленинградцев, пришедший в «Правду» с институтской скамьи еще при Марии Ильиничне Ульяновой. Многоопытный, эрудированный журналист и к тому же на редкость обаятельный человек, он был добрым другом для нас — молодых газетчиков. Не подчеркивая своего старшинства, Ганичев был по-товарищески прост и по-отечески требователен, приучая нас всегда серьезно и вдумчиво относиться к своему делу.

Сам Лев Семенович был для нас в этом смысле живым примером. Поучительно было наблюдать, как он тщательно проверяет факты или редактирует самую незначительную заметку, точно пробуя на язык буквально каждое слово.

Писали мы обо всем, чем жил наш большой город. Но вместе с тем у каждого корреспондента была своя тематика. Лев Ганичев и Даниил Руднев — воспитанник Ленинградского университета, молодой, талантливый журналист — освещали опыт партийных организаций, работу промышленности, культурную жизнь, держали связь с предприятиями.

Вся текущая информация находилась в ведении Николая Ивановича Воронова — быстрого и оперативного корреспондента, который, даже сидя у себя в кабинете, отлично знал, что происходит в городе, и мог за день передать до десятка интересных заметок. Его записная книжка хранила имена и телефоны сотен активистов — внештатных корреспондентов «Правды», всегда готовых поделиться информацией.

Самая узкая специализация была у меня. Флот! Сказывалось не только мое давнее тяготение к морю, кораблям, но и веление времени. Как раз в эту пору усилия всей страны были направлены на строительство крупного океанского и морского флота. На Балтике входили в строй все новые и новые корабли, в том числе крейсера «Киров», «Максим Горький», эскадренные миноносцы. По скорости хода и вооружению они не имели себе равных за рубежом.

В соответствии с доктриной того времени «кто силен в воздухе — тот вообще силен» на флотах создавалась крупная морская авиация…

Почти изо дня в день на страницах «Правды» и других газет публиковались материалы о боевой и политической подготовке флота, походах, учениях, артиллерийских стрельбах…

Кронштадт — вотчина балтийских моряков — стал мне мил и дорог. Я подолгу там жил на кораблях или в Доме флота, поддерживая самые дружеские связи с работниками Политуправления и начальником Пубалта дивизионным комиссаром Петром Ивановичем Бельским, который пользовался на флоте большим уважением. Он был невелик ростом и тучен, с гладкой, будто полированной, головой, но обладал завидной подвижностью и за день успевал побывать во многих местах.

Как-то раз прямо с рейсового парохода я нагрянул к нему посоветоваться, о чем бы следовало написать. Он снял трубку, позвонил оперативному дежурному штаба флота, узнал, какие корабли готовятся к выходу в море и предложил:

— Сходите на сторожевике. Новый корабль. Летит быстрее лани. Пронесетесь с ветерком. Посмотрите, как отрабатываются боевые задачи, и будет вам нужный материал…

Я тут же отправился на знаменитую кронштадтскую «Рогатку». В невероятной тесноте борт к борту стояли там десятки кораблей. Среди них затерялся небольшой сторожевик «Пурга», куда послал меня Петр Иванович. Корабль находился в часовой готовности. Вечером мы вышли в море. Поход продолжался двое суток. Решались учебно-боевые задачи, были зачетные стрельбы. По возвращении в Кронштадт я опять явился к Петру Ивановичу и показал первоначальный набросок корреспонденции, которая называлась «В дозоре». Он одобрил и сказал, улыбаясь:

— Ну вот видите, что значит окунуться в самую гущу моряцкой жизни.