Кузнецы работали в находившихся на их дворах мастерских. Железом обеспечивали себя фактически сами. Его готовили «железного дела промышленники» — особая группа в составе слободы, владевшая ручными заводами с сыродутными горнами и железцовыми кузницами. Довольно рано труд слободских кузнецов специализировался — среди них появились особые ствольные заварщики, замочники, «ложные» (ложевые) и прочие мастера узкого профиля. Организация производства усложнилась, но выбиравшиеся ими из своей среды оружейный староста и его помощники с ней справлялись. Развитое разделение труда склоняет некоторых историков считать их слободу примером особой разновидности мануфактуры — «рассеянной». Но машины, сложные станки тульскими кузнецами не применялись — труд оставался ручным.

Работая на казну и поставляя ей продукцию по фиксированной цене, кузнецы имели немалые льготы, набор которых расширялся. Превратившись в привилегированное сословие, оружейники добивались расширения привилегий, выпрашивая их, а подчас и явочным порядком захватывая. Показателен случай, о котором сообщает жалоба, поданная тульским земским бурмистрам в 1710 году. Получив список казенных кузнецов, на которых числился долг по налогу с домовых бань за 1707 год, избранные посадом его сборщики отправились в слободу собирать задолженность. «Ходили, — рассказывают они, — многажды, и им де нихто не платит». Сборщики известили об этом воеводу, позже — еще раз. Тот, призвав, потребовал деньги с них самих. Они еще раз пожаловались: им «таких денег кузнецы не платят, чинятьца им силны. И за то де он, воевода, их, целовальников, приказал держать за короулом в приказной избе и бил батоги без вины нещадно. И хочет де мимо их, кузнецов, те банные денги доправить на них, зборшиках, безвинно, незнаемо почему»[6]. Три года кузнецы не платят налог, а воеводская власть, вместо того чтобы помочь сборщикам, решает «доправить» деньги не с защищенных указами неплательщиков, а с простых посадских, на свою беду попавших в сборщики по выбору «общества».

Привилегии стимулировали рост численности слобожан, позволяли наиболее удачливым и оборотистым из них зарабатывать и приумножать капиталы. Так в этой среде вырастали «пожиточные» люди, многие из которых, числясь представителями оружейных профессий, «самопального дела» уже не работали. Свою норму они выполняли, скупая готовую продукцию у других оружейников и сдавая ее от себя, сами же занимались предпринимательством, преимущественно торговым. Отношение к слободе у них было двойственным: льготы, конечно, облегчали коммерческую деятельность, но их приходилось отрабатывать личным участием в выборных слободских службах, становясь, на время, то старостой, то расходчиком, целовальником и т. д. — исполнителем одной из должностей, сопряженных с ответственностью и отнимавших время. Некоторые, наиболее оторвавшиеся от оружейного дела, уже тяготились своей сословной принадлежностью, но стряхнуть ее, перейдя в другое качество, не могли. К тому же и ниши, в которую можно было бы вложить постепенно прираставшие капиталы, помимо торговли и кредитных операций долгое время они не имели.

Не имели, пока на нее не указал своим примером Никита Демидов.

К казенным кузнецам принадлежали и отец Никиты Демидова, и сам Никита. Только родился он не Демидовым, а Антюфеевым.

Фамилий в современном понимании этого слова в посадской среде русского города XVI—XVII веков и у крестьян в селах не существовало. Их место занимали уличные прозвания, державшиеся обычно недолго — в лучшем случае несколько поколений. Но некоторые из них со временем закреплялись, и прозвище превращалось в фамилию. Так произошло и с тульскими кузнецами, звавшимися в XVII веке Антюфеевыми: одна их ветвь стала Демидовыми, другая — осталась какой была.

В литературе принятие Никитой Антюфеевым новой, ставшей впоследствии знаменитой, фамилии иногда связывают с преимущественным ее использованием в официальных документах. Г.И. Спасский называет даже конкретный акт, подавший повод «к принятию навсегда сего прозвания», — именно грамоту от 4 марта 1702 года о передаче Никите Невьянского завода[7]. Мы не склонны к столь жесткой временной привязке этой важной перемены, но вполне согласны с основной мыслью. (Забегая вперед отметим, что смена фамильного прозвания подчеркивала отдаление Никиты от корневого своего рода — отдаление, свидетельствовавшее о достигнутых им успехах и этим приятное. В известной степени она носила символический характер. Так меняют имя постригаемому в монашество, в некотором смысле начиная его жизнь заново. Антюфеев оставался в прошлом. Выстроивший себя, обновившийся Никита, с его точки зрения, имел полное право на новое прозвание — Демидов.)

Что предки Никиты Демидова именовались не так, как его потомки, было известно давно. Но прозвание рода, из которого выросла одна из крупнейших предпринимательских династий России, в большинстве книг иное — чаще всего Антуфъевы. Именно так называли их многие из писавших о Демидовых историковXIX века: И. X. Гамель, Г.И. Спасский, К.Д. Головщиков. Наряду с ней в историографии мелькали другие варианты — Антюфьевы[8], Антуфеевы[9], но именно как варианты. Форма Антуфьевы явно доминировала. Историки следующих поколений относились к ней как к общепринятой, не задаваясь вопросом, достоверна ли она.

Стоило обратиться к документам, как выяснилось, что в позднесредневековой Туле не было жителей, звавшихся Антуфьевыми. Были созвучные по прозванию, но другие — Антюфеевы. Именно их, не Антуфьевых, встречаем в XVII столетии в составе разных групп тульского населения: среди кузнецов, кирпичников, стрельцов, даже казаков.

Из известных нам историков XIX века только один, В.А. Левшин, указал правильную форму фамильного прозвания рода, к которому принадлежал Никита Демидов[10]. Но в полном виде сочинение Левшина было издано только в начале XXI века. Исправить историографическую ошибку, заметим, вполне невинную до той поры, как она закрепилась, оно не могло.

Тульские Антюфеевы XVII века принадлежали к разным сословным группам. Какая же почва питала своими соками родословную веточку наших Антюфеевых? Ориентируясь на род занятий зрелого Никиты Демидова, уместно предположить, что он происходил из кузнецов, казенных или посадских. Большинство из упоминаемых в документах Антюфеевых — действительно казенные кузнецы. Здравый смысл подсказывает с них и начать поиск. Однако предание выводит Антюфеевых из другой среды. Согласно ему Антюфеевы — кузнецы, но для Кузнецкой слободы некоренные. Историографическая традиция в качестве родины предков Демидовых указывает вообще негородской адрес.

Во мнении на этот счет историки XVIII—XIX веков (И. X. Га-мель, И.Ф. Афремов, Г.И. Спасский) фактически единодушны. Так, один из первых историографов рода Демидовых тульский историк Иван Афремов упоминает отца Никиты — «бывшего кузнеца села Павшина… который для усовершенствования себя в кузнечестве часто живал в Туле»[11]. О селе он сообщает, что оно находилось в Алексинском уезде. Гамель и Спасский уточняют: в 20 верстах от Тулы. В петровское время в Алексинском уезде существовал стан Старое Павшино, он же Старопавшинский или просто Павшинский. Он включал несколько сел, в том числе село Павшино, часть которого стала впоследствии именоваться деревней Сементиново[12]. Наряду с ним существовало село Новое Павшино, оно же Новопавшинская слобода[13]. На карте Дубенского района Тульской области находим его и сегодня. Оно-то обычно и считается местом жительства предков Демидовых, хотя толком объяснить, чем оно предпочтительнее Старого Павшина, никто не берется[14].