Нкуэнг сказал, что рыбу не продаст.

Господин Деньги удивился. Он подумал, что Нкуэнг ничего не понял. Он, видите ли, собирается заплатить за пакостную рыбешку хорошую цену, а глупый туземец возражает, глупый туземец отказывается.

«Не дури, негр! — сказал турист. — Больше, чем я даю, тебе никто не даст. Поэтому не смей говорить «нет»!»

Но Нкуэнг стоял на своем. Он твердил одно:

«Я рыбу не продам, господин. Она мне дороже всего».

Турист дивился-дивился упрямству чернокожего, потом рассвирепел, стал ругаться, стал махать кулаками и до того дошел, что навалился на лодку-садок и перевернул ее днищем вверх. Вода разлилась, на песке затрепетала «Большая жемчужина». Господин Деньги наступил на нее ногой и втоптал в грязь.

«Считай, что ты мне ее продал, негр, — сказал он. — На́!..»

Он бросил на песок рядом с растоптанной «Большой жемчужиной» сколько-то денег…

Ребят взволновал рассказ. Им было жаль прилипалы и было интересно знать, что стало с Нкуэнгом. Но старый рыбак не мог ответить: он этого не знал.

Посидев еще немножко возле домика, похожего на корабельную надстройку, дети распрощались с Сейлером.

Дома Юло застал одного лишь маленького Уно. Тот сидел на полу и занимался новой игрой: выуживал бумажных рыбешек из коробки.

Хотя Юло утверждал, что это игра для малышей, соблазн был слишком велик. «Развлечь Уно, что ли? — подумал он. — Что это он все один! Маленьким детям полезно, когда с ними старшие играют».

Решив проявить заботу о братишке, Юло протянул руку к удочке:

— А ну, дай попробую.

— Постой, я сам!

— Нечего, нечего!.. И так целый день тычешь без толку. Дай покажу, как надо ловить.

Юло опустил магнит в коробку и вытащил нечто похожее на акулу. Однако при ближайшем рассмотрении выяснилось, что это вовсе не гроза морей. На конце магнита болталось колечко с картинкой, изображающей драный ботинок. То, что Юло принял за акулью пасть, было подметкой с огромными, торчащими, как клыки, гвоздями.

Дальше пошло не лучше. Не везло до удивления! Попался второй ботинок, такого же отвратительного вида, как первый. Попалась яркозеленого цвета лягушка с неправдоподобно выпученными глазами. Несколько раз вовсе ничего не попадалось.

А глупый Уно, что ни заход, вытаскивал то окуня, то камбалу и даже осетра. При этом он восторженно визжал. Визжал, когда вытаскивал свой никчемный бумажный улов, визжал, когда к удочке брата прилипали нелепые ботинки и лягушки.

Юло делал вид, что его нисколько не трогают неудачи, но в душе терзался. Игра пустая, удовольствия никакого, только краснеть приходится. Мучительное раздумье старшего брата над тем, как без урона для самолюбия выйти из игры, прервалось приходом матери. Это оказалось как нельзя более кстати.

— Уно, — сказал Юло, бросая удочку, — давай кричать «есть хочу»!

Уно есть не хотелось, но возможности пошуметь он всегда рад.

— Есть хочу! Есть хочу! — затянул малыш тоненьким голоском.

— Есть хочу-у! — подделываясь под гудок парохода, стал басом вторить Юло.

Мать сначала не обращала внимания на шум, потом прикрикнула:

— Тише вы, сорванцы! Сейчас отец придет, будем обедать.

Отец и вправду пришел скоро.

В последние дни Юло замечал, что он чем-то озабочен. Вот и сегодня так: молча сел за стол, задумался; кажется, и не слушает его рассказа о воспоминаниях старого Сейлера.

Обед подходил к концу, когда Густав Манг вдруг спросил сына:

— А про кильку Сейлер ничего не говорил?

Юло с удивлением посмотрел на отца:

— Ничего. Он про черепах рассказывал.

— Э-э, не тем вы, ребята, занимаетесь, не о том, о чем нужно, думаете! Какие-то черепахи… Понимаешь ли ты, Юло, что люди не от хорошей жизни идут на всякие выдумки с бакланами и прилипалами? Рыбакам в тех странах не на что покупать сети, а жить надо, умирать с голоду никому не хочется. Вот и приручают бакланов… Но разве это настоящий лов? Да пусть рыбак заставит работать на себя хоть тысячу птиц — они все равно не смогут дать того, что один колхозный невод-великан дает.

Густав Манг замолчал, опять задумался, потом посмотрел на сына:

— Юло, кто у вас сейчас пионерами руководит?

— Андрус Кескюла.

— Разве? А я думал, что с тех пор, как Андрус побывал на курсах при рыбном техникуме, он больше не занимается ребячьими делами.

— Нет, он и сейчас наш старший вожатый.

— Вот это отлично! Сходи-ка, сынок, к нему и скажи, что я прошу его прийти.

Андрус жил не близко. Надо было пройти лесом и пересечь все пахотное поле. У Юло было время поломать себе голову над тем, зачем отец заговорил вдруг о пионерском отряде, зачем решил повидать Андруса Кескюла. Может быть, он, Юло, провинился в чем-нибудь и отец хочет пожаловаться на него вожатому? Нет, никакой провинности за собой Юло не чувствовал. Ну поддразнивал братишку, ну стукнул раз Марти за то, что тот слишком уж назойливо и не к месту называл его «товарищем Язнаю», ну взял книгу у Августа Менде, пообещал вернуть через три дня и не вернул, хотя прошла неделя…

Все это не то. Отец в такие дела не вмешивается. И, уж во всяком случае, из-за этого не будет обращаться к Андрусу. Стало быть, он, Юло, здесь ни при чем. Стало быть, он может явиться к Андрусу, ни в чем не чувствуя себя виноватым. А это очень важно, потому что Андрус для Юло не просто старший вожатый.

Можно уважать человека, можно кое в чем ему подражать, — Юло же хотелось во всем, решительно во всем быть похожим на Андруса Кескюла. Ему казалось, что никто не умеет так разговаривать с ребятами, как Андрус. Он ответит на любой вопрос, и ответит так, что все сразу становится понятным. А до чего уважают его ребята! А какой он сильный и смелый! Этой зимой ходил на тюлений промысел, и рыбаки рассказывали, что парень стреляет почти так же метко, как молчаливый Томас Маала. Но ведь известно, что Томас Маала — лучший стрелок на острове.

А как отлично знает Андрус рыболовецкое дело! Любой бригадир был бы рад иметь его своим помощником. Но Андрус решил учиться дальше. Хочет поступить в рыбный институт. Он вернется образованным человеком. Будет показывать рыбакам, как нужно ловить рыбу по всем правилам науки.

И притом, никто на острове в семнадцать лет не повидал так много, как Андрус. Отец его, Яан Кескюла, был коммунист, в первые дни войны он ушел на фронт и погиб, сражаясь с фашистами. А Андрус с матерью уехали далеко на восток. Где он только не побывал, этот Андрус, пока шла война! Жил на Урале. Там дремучие леса и среди лесов громадные заводы. Жил в Казахстане. Там такие необъятные степные просторы, что машина много часов на самой большой скорости может мчаться без дороги в любом направлении.

В Москве Андрус тоже был. Он ходил по Красной площади, видел Кремль, а однажды, когда стоял возле башни с часами, звон которых каждый вечер передается по радио на весь мир, видел, как из кремлевских ворот выехал правительственный автомобиль.

Юло не очень ясно понимал, что это за автомобиль, но название «правительственный» ему нравилось: звучало внушительно. Такое название только к столице могло относиться.

Да, на Вихну того не увидишь. На Вихну, надо сказать, не только правительственных, но вообще никаких машин нет. Им здесь податься некуда. Только разгон возьмут — тут же в море уткнутся. Жаль, очень жаль! Все-таки без автомобилей чего-то не хватает… Будь дорога вокруг острова, машины могли бы и на Вихну часами ездить без остановки. Большое движение могло бы быть…

Мысль об оживленной асфальтовой магистрали, опоясывающей остров, захватила Юло. Он представлял себя то шофером за рулем автомобиля, то автоинспектором, гоняющимся на мотоцикле за нарушителями правил езды, то регулировщиком, переключающим светофор с зеленого на желтый свет и с желтого на красный, то пешеходом, остановившимся в растерянности перед бесконечным потоком машин на вихнувской дороге, то, наконец, самим собой, примостившимся тайком в кузове грузовика и катящим, катящим…