Билл поднялся из-за стола, подошел к зеркалу возле окна и посмотрел на свое отражение. Неплохое лицо, даже красивое, как часто говорила Мэри. Сильный, решительный подбородок с ямочкой, густые русые волосы, высокий лоб, прямой нос и голубые глаза. Светло-голубые глаза, которые, как говорят, часто бывают у убийц.

Нет, неплохое лицо, но, пожалуй, немного сумасшедшее. Он отвернулся от зеркала и взглянул на скомканный лист бумаги, валявшийся на полу. Лицо человека, который даже не мог вспомнить конец только что законченной им книги.

— Через пять минут пригласите ко мне мистера Ирвина, мисс Робэк. Ровно через пять минут.

Максимилиан Майер положил телефонную трубку и, подойдя к стальному шкафу, стоявшему в углу его кабинета, озабоченно посмотрел на него, словно это была какая-то весьма опасная и ненадежная машина или нечто начиненное бомбой, которая могла взорваться, возьмись он не за ту ручку. Его секретарша уже неделю болела гриппом, и в ее отсутствие он чувствовал себя потерянным и беспомощным.

Куда же все-таки он положил эту проклятую рукопись? Он осторожно выдвинул ящик, помеченный «И — М», и с облегчением ухмыльнулся, увидев толстую папку. Да, да, «Семейные вклады»… Первый черновой вариант, 65 000 слов… Уильям Ирвин, 8 Риверсайд, Лондон, Ю.3.14. Он положил рукопись к себе на письменный стол и отколол несколько листков с заметками своего шефа Джека Проута и своими, прикрепленными к титульному листу рукописи. Нет, Ирвину их ни в коем случае нельзя показывать. Вообще-то говоря, Проут лишь сделал несколько замечаний о стиле и мелких погрешностях, но в конце своих заметок написал: «Глава двенадцатая!!! Боже милосердный! Может быть, он спился?»

Вполне возможно, что Ирвин действительно запил. Майер всегда считал его странным человеком, и окончание рукописи подтверждало это. Он раскрыл рукопись на главе, вызвавшей такое недоумение, и грустно покачал головой. Она была не просто плохо задумана, но совершенно невозможна. Ирвин — автор восьми романов, и пора бы ему знать, что к чему.

Да, действительно странный тип. Рукопись была получена без сопроводительного письма, и окончание ее написано, наверное, в том самом фургоне. Девушка на приеме почты доложила Майеру, что пакет отправлен откуда-то из Дербишира, причем разорван так, словно его силой проталкивали в почтовый ящик. Кроме того, ей пришлось доплатить за пакет 1 шиллинг 3 пенса. Вообще удивительно, что рукопись дошла до фирмы. К тому же она была в одном экземпляре, без копии, хотя Майер неоднократно просил Ирвина сдавать рукописи хотя бы в двух экземплярах.

— Да-с, глава двенадцатая совершенно невозможна. — Майер почувствовал, что у него начинается изжога после обильного и острого ленча, и откинулся на спинку кресла. Разумеется, он сожалел о смерти Мэри Ирвин, хотя, судя по всему, она была экстравагантной и слишком уж честолюбивой особой. Ирвин зарабатывал неплохо, но она, очевидно, транжирила решительно все. Та, последняя вечеринка, на которой он присутствовал, должна была основательно отразиться на их бюджете. С полсотни гостей, два официанта и шампанского столько, хоть купайся. Этот толстяк Кэйн, или Уэйн, или как там его, к концу вечеринки здорово набрался. Он монополизировал Мэри Ирвин на весь вечер и не сводил с нее глаз, словно она принадлежало ему. По выражению лица Ирвина Майер видел, что ему это вовсе не нравится, но, видимо, он ничего не мог поделать. Мэри, очевидно, упрямая штучка, и ее жалованье было им необходимо, чтобы жить так, как они жили. Если уж Мэри Ирвин нравилось устраивать каждые несколько месяцев подобные вечеринки, иметь несколько автомашин и разгуливать в норковом манто, ей следовало бы выйти замуж за кого-нибудь вроде Уэйна. Интересная дамочка, если вы предпочитаете худых, — Майеру они не нравились, — и несомненно, что в свое время она не раз причиняла Ирвину головную боль.

Сейчас уже Ирвин, очевидно, поднимался к нему. Майер взглянул на часы и аккуратно положил рукопись на угол стола. Он вовсе не предвкушал удовольствия от предстоящей встречи с Ирвином. Придется быть с ним поаккуратней, как можно тактичнее указать на недостатки произведения и постараться ничем не обидеть. Романы этого парня продаются тысяч по восемь экземпляров каждый, даже в дорогом издании, и хотя золотым дном его не назовешь, но все же он довольно ценное имущество. Да, да, нужно вести себя с ним очень, очень осторожно.

— Дорогой мой, как я род видеть вас. Очень рад, — загудел Майер, шагая с радушной улыбкой навстречу Ирвину. — Садитесь и устраивайтесь поудобнее. Очень мило с вашей стороны прийти ко мне в столь тяжелое для вас время. Вам, конечно, понятно, как я переживаю вместе с вами вашу утрату, и поэтому ничего говорить не буду. — Он крепко пожал Ирвину руку и усадил в кресло. «Парень выглядит плохо, — подумал он. — Может, и не болен, но вид у него какой-то подавленный и загнанный, словно он находится в состоянии огромного нервного напряжения». Майер все же надеялся, что Ирвин не прекратит писать; владельцы библиотек чуть не становились в очередь за его книгами, и фирма была заинтересована, чтобы не потерять его.

— Вы выглядите куда лучше, чем я предполагал! — воскликнул он. — Хорошего наездника не так легко выбить из седла!

— Спасибо, — с улыбкой ответил Билл. — Физически я чувствую себя неплохо. Вот только эта…

— Да, да, мне сообщили о вашем недомогании, ведь я звонил в больницу, — Майер сочувственно кивнул. — Конечно, это ужасно, но на вашем месте я не стал бы зря тревожиться. Со временем это пройдет. — Он пододвинул к себе рукопись Билла. — Так вот. «Семейные вклады»… Как я уже сказал по телефону, хорошая книга, даже очень хорошая! Но… до определенного места. — Майер прищурился и принялся перелистывать страницы рукописи. — Да, да, да! До определенного места… До главы двенадцатой. Да, до этой главы ваша новая вещь ничуть не хуже всего, что вы написали до сих пор, а это очень много значит!

— Вам не нравится окончание? — спросил Билл, не сводя глаз с энергичных маленьких пальцев, переворачивавших страницы. Он написал их менее трех недель назад, но с таким же успехом это могло быть и в прошлом веке.

— Да, совсем не нравится. — Майер опять почувствовал изжогу и икнул. — Вы понимаете, до главы двенадцатой вы написали очень забавную комедию о супругах, подозревающих друг друга в неверности и немножко дилетантствующих в качестве детективов, чтобы подтвердить свои подозрения. Скажем прямо, что сюжет не очень оригинален, однако вы разработали его прекрасно, и у вас есть отличные ситуации и диалоги… Да, кстати, вы умышленно сделали некоторые ситуации автобиографичными?

— Автобиографичными? Почему вы так решили, Макс?

— Как почему? Вот, например, медовый месяц в Ивисе. По-моему, это прямой намек на вас с Мэри.

— Да, конечно, но я назвал Ивис лишь потому, что всегда легче писать о чем-то тебе хорошо известном.

— Правильно. — Майер одобрительно кивнул. — Пусть бы побольше авторов так полагали. Вот только на прошлой неделе один ловкач хотел получить у нас аванс под книгу о реке Амазонке, хотя, как выяснилось, он том никогда не бывал. Однако в вашем романе есть и другие аналогичные места. Ваш герой, в частности, в свободное время пишет книги и покупает дом на аванс, полученный в одном из книгоиздательских клубов США.

— Ну и что из этого, Макс! — Билл нахмурился и недоумевающе взглянул на собеседника. Куда, собственно, старик гнул? Они были знакомы уже несколько лет, и Макс прекрасно знал, что он всегда использовал детали своей биографии, если они не противоречили развитию сюжета.

— Да нет, так, ничего, ничего. Не понимаю даже и сам, почему я вспомнил об этом.

Макс снова перелистал рукопись.

— Так вот, возвращаясь к вашему роману. Все действие развертывается вокруг положения этой супружеской четы, причем каждый из супругов подозревает другого в неверности. Все остальные персонажи знают, что эти подозрения не соответствуют действительности. Читателю прямо заявляется, что подозрения необоснованны. Скажите, почему вдруг вы решили в последней главе все это изменить?