— Вы слышали обо мне?

— Мисс Брет-старшую в Лэнгмуте хорошо знают. Я слыхал, она жестко торгуется.

— Это вам сказала леди Кредитон.

— Ей даже показалось, что чересчур жестко. Это было в тот раз, когда мы впервые увиделись. А что вы обо мне знаете? — спросил он.

Я боялась повторить, что слышала от Элен: вдруг это была неправда.

— Слышала, что вы из Замка, но не сын леди Кредитон.

— Значит, знаете, что мое положение было двусмысленным изначально. — Он усмехнулся. — С вами я могу говорить на эту не вполне деликатную тему. Поэтому мне приятно ваше общество. Вы не из тех женщин, которые отказываются обсуждать тему, только потому что это не принято.

— Значит, это правда?

— Да. Сэр Эдвард был моим отцом. Меня воспитывали как хозяйского сына, хоть и не совсем на равных со сводным братом. Резонно, не правда ли? Однако это сказалось на моем характере. Всегда и во всем я стремился превзойти Рекса, словно хотел доказать: «Видишь, я не хуже тебя». Как, по-вашему, это извиняет мальчика за его заносчивость, желание выделиться, привлечь внимание, взять верх? Рекс на удивление терпим. Далеко мне до него в этом отношении. Впрочем, ему не было нужды самоутверждаться. Его и без того признавали первым.

— Надеюсь, вы не из тех, кто на всю жизнь остаются драчливыми мальчишками?

— Нет, — засмеялся он. — Наоборот, то, что я потратил так много сил, пытаясь убедить других, что не хуже Рекса, кончилось тем, что я сам в это поверил.

— Вот и хорошо. Мне никогда не нравились люди, которые сами себя жалеют. Может, это оттого, что было время, когда и мне казалось, что жизнь обошлась со мной слишком сурово. Это было сразу после смерти мамы.

Я рассказала про мать, какой она была красавицей, какие строила планы на мое будущее, как мы с отцом ее обожали. Незаметно я перешла и к его смерти, рассказала, как осталась круглой сиротой на попечении тети Шарлотты. Я необычайно оживилась. Так на меня действовал он. Я почувствовала себя интересной, привлекательной, остроумной и была счастливее, чем когда-либо в жизни после смерти мамы. Нет, даже счастливее, чем до того. Мне хотелось, чтобы вечер никогда не кончался.

Раздался тихий стук в дверь, и вошла Элен с заговорщицким блеском в глазах.

— Я пришла сказать, мисс, что скоро будет готов ужин, и если капитан Стреттон останется, то минут через пятнадцать я могу подавать.

Он с восторгом принял приглашение. Я отметила, как зарделись щеки Элен, когда его взгляд задержался на ней. Неужели он и на нее действовал так же, как на меня?

— Спасибо, Элен, — поблагодарила я, тотчас устыдившись своей ревности.

Нет, дело было не в ревности: просто я догадалась, что его обаяние распространялось не только на меня. Он был наделен им в таком избытке, что мог расточать его даже на служанку, явившуюся звать к столу. Или я преувеличивала его интерес?

Элен накрыла в столовой, даже дерзнула зажечь свечи в паре золоченых подсвечников изысканной резьбы — семнадцатый век — и поставила их по краям стильного стола (Регентство!). Напротив друг друга стояла пара шератоновских стульев. Стол смотрелся восхитительно.

Вокруг нас неясно вырисовывались контуры шкафов, кресел, сервантов, заставленных фарфором и веджвудским фаянсом, но свечи, освещавшие стол, словно уносили его прочь из комнаты. Незабываемое зрелище!

Это было похоже на сон. Тетя Шарлотта никогда не принимала. Что подумала бы она, мелькнуло у меня в голове, если бы могла нас видеть, и я невольно представила, какой могла бы быть наша жизнь без тети Шарлотты, но тотчас прогнала эту мысль. К чему вспоминать о ней в такой вечер?

Элен оказалась на высоте. Я представила, что она будет говорить завтра мистеру Орфи. Недаром же повторяла, что пора мне хоть чуточку «попробовать жизни». Видимо, в ее представлении, в этом и состоял ее вкус.

Суп она подала в супнице с темно-синим цветочным орнаментом и тарелках того же сервиза. Сладкий ужас охватил меня при мысли, что мы едим с такой дорогой посуды. На второе должна быть холодная курятина. Я была благодарна судьбе за то, что тете Шарлотте предстояло отсутствовать еще сутки, и мы успеем восполнить запасы. Тетя Шарлотта сама ела мало и держала и нас на скудном пайке. Но Элен сотворила поистине чудо, приготовив вкусное соте из отварного картофеля и салат из сыра и цветной капусты под луковым соусом. В этот вечер Элен показала себя с неизвестной до тех пор стороны. Или мне показалось, что все имело другой вкус?

Мы вели разговор, а раскрасневшаяся и похорошевшая Элен то и дело заглядывала, поднося и унося угощения. Я была уверена, что Дом Королевы не знал счастливее зрелища, даже когда принимали Елизавету. Я дала волю воображению. Мне чудилось, что сам дом на моей стороне, что он рассеивал сумрачные тени над старинным стильным столом, за которым я принимала своего гостя.

Вина на столе не было: тетя Шарлотта была убежденной трезвенницей — но это не имело значения.

Редверс рассказывал о морях и чужих странах, заставляя и меня поверить, будто я там была, а, когда говорил о своем корабле и команде, мне передалось, как много они для него значили. Он направлялся с грузом тканей и фабричных изделий в Сидней, а после предполагал сделать несколько торговых рейсов между тихоокеанскими портами и лишь затем вернуться в Англию, погрузив на борт шерсть. Судно было небольшое, грузоподъемностью меньше тысячи тонн. Он красочно расписал, как оно скользит по воде. По классу оно относилось к клиперам, самым быстроходным из кораблей. Тут он спохватился, что слишком много говорил о себе.

Совсем нет, запротестовала я, мне интересно. Тема захватила меня. Прежде я часто ходила в доки смотреть корабли, гадала, куда они отплывали. Я поинтересовалась, только ли грузы он перевозил.

— Мы берем также немного пассажиров, хотя основное наше дело — грузы. Между прочим, завтра со мной отплывает очень состоятельный джентльмен. Он торгует алмазами и решил взглянуть на австралийские опалы. Очень кичится собой. Кроме него есть еще пара пассажиров. На судах вроде нашего перевозка пассажиров сопряжена с проблемами.

Так мы беседовали под злое шипение и тиканье вдруг заторопившихся часов.

— Вы не сказали, как называется ваш корабль, — вдруг спохватилась я.

— Разве? Он называется «Роковая женщина».

— «Роковая женщина». Как странно… Это имя было на статуэтке, которая оказалась в потайном ящике секретера, что мы приобрели в Замке Кредитон. Она в моей комнате. Сейчас принесу.

Я подняла со стола подсвечник. Он оказался тяжелым, и Редверс взял его у меня.

— Я понесу, — сказал он.

— Только осторожнее. Он ценный.

— Как все в этом доме.

— Не преувеличивайте.

Мы вдвоем поднялись по лестнице.

— Осторожно, — еще раз предупредила я, — сами видите, как у нас заставлено.

— Я так понимаю, дом у вас служит магазинной витриной, — пошутил он.

— О да, — весело признала я. — Я нашла статуэтку в ящике. Наверное, мы должны были вернуть ее вам, но тетя Шарлотта сказала, что она ничего не стоит.

— И, как всегда, была права.

— Да, почти всегда, — засмеялась я.

Мысль о тете Шарлотте заставила меня еще раз представить, что произошло бы, если бы я осмелилась в ее присутствии пригласить его на ужин, как теперь — хоть все устроила Элен. Впрочем, в этом не было ее вины: я сама этого хотела. Я отбросила воспоминание о тете Шарлотте как неподобающее случаю. К счастью, я была вне ее досягаемости; в этот самый момент она должна была отходить ко сну в какой-нибудь третьесортной гостинице — в дорогих она никогда не останавливалась, и бедная миссис Мортон наверняка терпела муки.

Мы вошли в соседнюю с моей комнату. При свечах дом всегда внушал мне суеверный страх, потому что мебель приобретала причудливые очертания: трепетно дрожавшие, словно живые, и менявшиеся до неузнаваемости.

— Какой странный старинный дом! — сказал он.

— Подлинник, — засмеялась я, вспомнив суровый приговор, вынесенный тетей Шарлоттой Замку Кредитон: подделка! Он поинтересовался, чему я смеялась, и я рассказала.