Да уж, вот тебе и сон… Обходя зарубленного подростка, Лишка почувствовал, что его сейчас вырвет. И вырвало бы, если б было чем. Та черствая лепешка, что досталась рабам вчера, похоже, переварилась в животе без остатка.

– Вперед! Вперед, подлые собаки! – визгливо подгонял главный надсмотрщик – высоченный верзила в белом бурнусе. – И не вздумайте останавливаться, гнусные сыны Иблиса! Ибо тогда точно попадете в ад! Ха‑ха‑ха!

Надсмотрщик весело засмеялся над собственной шуткой. Лешка почувствовал вдруг, как бревно чуть вильнуло… а вот уже – и не чуть. Бредущего впереди Ондрейку явно шатало!

– Эй, эй, парень! – улучив момент, произнес Лешка. – Ты что? Плохо тебе? Шатает?

Отрок ничего не отвечал, но и так было видно: плохо. Да‑а. Вот тебе и Кафа, вот тебе и сапожная мастерская, предприниматель чертов. Вот упадешь, живо вспорют саблей живот – да бросят умирать в жутких мучениях, истекая кровью. Как ту девчонку, как того старика, как… Нет уж, друг, держись!

– Слышь, Дюшка! – Лешка дождался, когда надсмотрщик отъедет вперед. – Ты обопрись на бревно… Ну вот, так, словно об стену… Как будет шатать – так и делай.

Невелика, конечно, помощь, но хоть что‑то, другой нет. Иногда и не такой мизер спасает жизни.

Лешка почувствовал, что идти стало куда как трудней, еще бы! Он сейчас тащил груз как бы за двоих – за себя и за отрока, хорошо хоть тот весил не много. И все же было тяжело. И горячий пот затекал в глаза, и болели мускулы, а в горле давно уже пересохло, и каждый шаг давался с неимоверным трудом.

Мы верим, что есть свобода, –

тихо пел Лешка.

Пока жива мечта…

Песни «Арии», по сути, спасали сейчас ему жизнь. И не только ему.

Древние рощи полны голосов,

Шепота трав и камней…

А солнце жарило, палило, слепило, и сгоревшая на спине кожа отваливалась клочьями, а в голове шумело, как после хорошей выпивки.

К северу тянется дым от костров,

Враг рыщет в той стороне…

Казалось, прошло уже несколько суток, да что там суток – недель, а они все шли и шли. Без остановок, без воды и пищи, без отдыха. А позади, над растерзанными трупами несчастных пленников кружили стервятники черными тучами смерти.

Вот бревно снова дернулось. Качнулось… Идущий впереди отрок упал.

– Дюшка‑а!!!

– Привал! – где‑то в стороне послышался рыкающий бас надсмотрщика. – Привал, гнусные ублюдки!

Солнце садилось за горизонт кровавым шаром. Горечь полынно смешивалась с каким‑то сладковатым запахом. Что так пахнет – клевер? Или – гниющие трупы?

Ондрейка вырубился сразу, как только улегся в траву. Провалился в тяжелый сон. Дойдет ли он? И вообще, многие ли дойдут? А если дойдут, то не позавидуют ли участи недошедших?

Бежать! Бежать, как только подвернется удобный случай. Бежать, куда угодно, одному или с кем‑нибудь. Только не с Дюшкой, тот, кажется, вообще не намерен никуда бежать, уж больно сильно его привлекает Кафа. А дойдет ли?

Утром заметно посвежело, подул ветер, понес по небу узкие белесые облака. Многие невольники повеселели, да и Ондрейка чувствовал себя куда лучше, нежели вчера.

– Солнцем голову напекло, – признался он и тут же поблагодарил: – Спаси тя Бог, Алексий. Должник я теперь твой по гроб жизни. Не ты бы – сгинул.

– Да ладно, – отмахнулся Лешка. – Смотри, ловлю на слове – раскрутишься в своей Кафе, приду башмаки заказывать!

– Будешь желанным гостем, – пообещал отрок с такой важностью, словно в Кафе у него уже была собственная мастерская.

– Будет! – в ответ на Лешкин смешок убежденно отозвался Ондрейка. – Обязательно будет. Я хороший сапожник, хоть и считался учеником. Дядька Микола секретов от меня не таил, такие сапоги могу стачать – загляденье. Легкие, удобные, красивые!

– А некрасивых, значит, не делаешь? – уже на ходу поддел Лешка.

– Как можно? – искренне удивился отрок. – В первую голову мне самому вещь должна быть приятной – на то я и мастер.

Мастер он… Юноша усмехнулся. Ну и парень, ну артист – это ж надо, вот так выпендриваться, едва не погибнув! Впрочем, может, именно так и надо.

Следующий день и последующий оказались еще более легкими. Уже мало кто падал – все слабые остались там, в знойной степи, а вот здесь… здесь уже пахло морем! Все чаще попадались постоялые дворы, чайханы, встречные и попутные караваны. Вообще, местность казалась людной – казалось, вот как раз здесь‑то и можно было б рвануть, затеряться. Выбрать удобную ночку… Вот только как быть с цепями? Гремят ведь, сволочи, как колонки на дискотеке, да и неудобно с этакими веригами бегать. Однако же что‑то придумать надо. Неужто эти цепи настолько прочны? Ведь их, наверное, давно и постоянно используют…

Целый день, во время очередного перехода, Лешка тщательно осматривал цепи. Все примечал – вот здесь ржавина, вот здесь звено истончилось, а там, похоже, вообще разогнуть – раз плюнуть. Наверное, и оковы других невольников вряд ли были прочнее, а только их никто не рвал, то ли смельчаков не находилось, то ли некуда было бежать. Скорее, последнее.

Некуда… Ну, кому некуда, а вот ему, Лешке, Алексею Сергеевичу Смирнову, есть куда! Вернее – все равно, куда. Вот еще, не хватало – провести свои лучшие годы в рабстве у черт знает кого!

Наконец Лешка улучил‑таки подходящий момент! Как раз, когда ночевали на обширном постоялом дворе – караван‑сарае. Дождался, когда все уснут, бесшумно освободил руки от заранее разломанных цепей. Опа!

И осторожно пробравшись меж спящими, перемахнул через ограду, очутившись в непроглядной черноте южной ночи. Дул теплый ветер, в черном небе висели желтые звезды. Душа пела:

Я свободен, словно птица в вышине!

Лешка растер затекшие запястья.

Ну, вот она, свобода! Всего‑то и дел. Выбрался!

Куда…

Глава 5Август 1439 г. ПричерноморьеГОСТИ‑СУРОЖАНЕ

Он выбрался на дорогу и, не прячась и не торопясь, пошел по ней вверх. Куда? Он не представлял, просто двигался подальше от людей, подальше от того, что ему привелось сейчас пережить.

Валентин Распутин. «Живи и помни»

…Вот теперь идти‑то?

Услыхав где‑то рядом стук лошадиных копыт, Лешка нырнул в кусты, спрятался. Переждал, покуда спешившиеся всадники лениво переругивались с привратником караван‑сарая, и, снова выйдя на дорогу, пошел, куда глядели глаза – лишь бы подальше. Идти было темно, трудно, пару раз юноша едва не свалился в какие‑то ямы, плюнул и, отойдя от дороги, завалился под первый попавшийся куст – спать. Куда дальше направиться – все равно ночью не разберешь, лучше уж подождать до утра, отдохнуть хоть чуточку, восстановить силы.

Неожиданно для себя Лешка уснул так крепко, что когда проснулся, уже вовсю жарило солнце. Ярко‑синее небо, безоблачное и высокое, нависало над степью, а где‑то далеко на юге, у самого горизонта, маячили в смутно‑голубоватой дымке горы. Приземистые строения постоялого двора белели километрах в двух. Странно, но никакого людского движения видно не было – скорее всего, караван толстяка Хаимчи‑бея уже покинул место ночлега.

Лешка задумался – интересно, почему никто не ловит сбежавшего пленника? Ленятся? Или просто нет времени? Скорее – второе. Парню вдруг жутко захотелось есть, а пить – еще больше, однако выбраться на дорогу он все же побаивался – мало ли что – поэтому, для начала осмотрелся и, заметив позади, в нескольких шагах, высокое раскидистое дерево, недолго думая, забрался на него, силясь получше рассмотреть окружающую местность. Ничего особенно нового юноша не увидел – все та же бескрайняя степь, пыльная желтовато‑серая дорога, далекие горы. Впрочем, нет – за дорогой, поросшей небольшими кустами, угадывался обширный овраг – балка, – по дну которого вполне мог бы течь ручей.

Лешка еще раз осмотрелся – вроде бы никого нет – и, спрыгнув с дерева, со всех ног бросился к балке. Шуршала под ногами желтая, выжженная солнцем трава, взметнулась к небу серая дорожная пыль, затрещали кусты, с недовольным шумом выпорхнули какие‑то птицы.