Сильные руки зашарили под одеждой.

– Ой‑ой! Щекотно! – задергался Владос, а Лешка… Лешка похолодел – из‑за его пазухи уже вытаскивали грамоту. Развернули.

– Ого! Ну и птички залетели в наше гнездо! Господин Каландис, взгляните‑ка сюда!

Господин Каландис – тот самый командир, чернявый, с раздвоенной бородкой – заглянул в караульное помещение.

– Ого! – воскликнул он, рассмотрев найденную грамоту. – Да тут пахнет хорошей наградой! Значит, так: этих, – он кивнул на побледневших друзей, – связать. Сторожить. Потом доставить, куда скажу. И смотрите у меня, отвечаете головой.

– Ну, вот оно, – уныло повесил голову Владос. – Дождались.

Лешка ничего не сказал – а что было говорить‑то?

Связав руки, их поместили в узкой комнате для задержанных, забранной решеткой из толстых металлических прутьев. Двое воинов, притащив скамью, уселись рядом с решеткой и не отрывали от пленников глаз.

– И не вздумайте разговаривать! – без обиняков предупредил один из стражей. – Не то ка‑ак шваркну копьем – мало не покажется.

Владос опустил голову, а Лешка… Сказать, что он был подавлен – значит, ничего не сказать. Ну, как же так?! Как же так получилось? Далась ему эта телега, эта злосчастная грамота… Ведь телегу‑то не обыскивали, обыскивали седоков, и то – просто так, для профилактики. И вот, на тебе! Как назло. Да‑а, вляпались. И самое главное – виноват‑то во всем он, Лешка. Как теперь быть? Как смотреть в глаза Владосу? Выход один – взять все на себя, а уж там – будь что будет.

Их продержали в караулке почти до вечера, и, уже когда начинало темнеть, посадили в закрытый возок и куда‑то повезли под усиленной охраной стражников. Повозку подбрасывало на ухабах, скрипели колеса, а на сердце было так муторно, что просто и не сказать как.

Ехали долго, правда, больше стояли, и Лешка даже попытался представить себе, как матерый шпион –куда везут? Впрочем – а к чему все это? Города‑то они толком не знали. Скорей бы уж привезли.

Лешка старался не смотреть на Владоса, и глотал горькую слюну, чувствуя себя виноватым во всем. А грек… Грек вдруг изловчился, ткнул его локтем и вдруг весело подмигнул – мол, еще повоюем!

Как раз в этот момент повозка явно поехала медленнее, а затем и вообще остановилась. Один из сидевших внутри – вместе с арестованными – стражников откинул плотный полог, что‑то громко спросил и, оглянувшись, махнул рукой:

– Вылезайте, приехали.

Один за другим узники выбрались из повозки. Уже было совсем темно и над головами холодно мерцали звезды. Холодный ветер дул откуда‑то с гор, раскачивая ветви деревьев, пахло конским навозом и почему‑то – розами, вернее – шиповником. А, так и есть – повернув голову, Лешка увидел обширный сад. В руках стражников, потрескивая, горели факелы, добавляя к навозу и розам свежий запах смолы.

– Ну, чего встали? – Лешку весьма ощутимо приложили по шее, парень дернулся и, вздохнув, зашагал следом за копытобородым Каландисом – тот их, оказывается, сюда и привез. Сюда… Интересно было – куда? Впрочем, чего интересного? Здоровенный трехэтажный дом, довольно угрюмый, скорее даже – крепость, если учитывать маленькие оконца и башни. Сад был окружен железной оградой, через ворота которой к дому вела посыпанная песком тропинка. Когда подошли ближе, гремя цепями, залаяли псы. Они были невидимы в сгустившейся темноте, но, судя по лаю, чувствовалось – зверюги солидные, не какие‑нибудь там болонки.

Проведя арестантов длинным пустынным коридором, стражники спустились вниз, в подземелье, мрачное и сырое. Приоткрылась дверь… вторая…

В одну камеру втолкнули Лешку, в другую – Владоса. Ну, ясно – разобщили, суки… Лязгнул засов.

Внутри оказалось темно, сыро и холодно. Чтобы не озябнуть, Лешка принялся прыгать… но прыгать долго ему показалось не интересным. Тогда он стал делать вид, что заводит гусеничный трактор. Подняв ногу, забрался в кабину – вытянул руку – включил «массу». Спустился. Снял крышку с двигателя. Нагнулся, аккуратно поставил рядом. Намотал на шкив тросик. Резко, с силою, дернул. Эх, не повезло, не завелся с первого раза. Есть ли в «пускаче» бензин? Нету! Так и знал, что нету. Залить. Взять канистру. Поднять. Осторожненько… Ага! Теперь – снова шкив. Дернул! Рраз! Два! Три… Ага! Завелся… загрохотал основной. Теперь перевести рычаг, выключить пусковой движок… Ху‑у, слава богу. Умаялся!

Лешка согрелся, что ему сейчас, для начала, и надо было. Теперь настала пора подумать, поразмышлять. Итак – как юноша и предполагал, вернее, как предупреждала Балия – старик Николай занимался совсем уж опасным и предосудительным делом, которое и молодым‑то не всем по плечу, не говоря уже о пожилых людях – короче говоря, шпионил. И надо ж было такому случиться, что он, Лешка, как раз и попался со шпионской информацией в кармане… ну, не в кармане, за пазухой. Что ж у него теперь будут спрашивать? А что всегда спрашивают у шпионов? На кого работаешь, тайники, информаторы, связь… А ведь ничегошеньки Лешка не знает. Знал бы – выдал, конечно. Какая ему, к чертям собачьим, разница, на какой стороне быть? Но в том‑то вся и штука, что ничего такого известно не было! А в истину, естественно, тюремщики не поверят. Да никто бы не поверил. «Твоя грамота? О, нет! А как у тебя оказалась? Случайно нашел под телегой. Ой, не смеши мои шнурки!»

Это уж точно – никто не поверит. Одно слово – шпион. Под это дело вполне и повесить могут. Или голову отрубить – как тут у них принято? И не одного Лешку – и Владоса, и старика, и Георгия – всех! Ну, надо же, так всех подставить!

Юноша застонал, обхватив голову руками. Если они схватили старика… Интересно, что тот скажет? Хорошо бы – правду, тогда получится, что парни тут ни при чем. А скажет дед правду? Черт его знает. В зависимости от того, что ему будет выгоднее сказать. С одной стороны, если много людей замешано, то, вроде бы как групповуха получается. А если один… А вдруг здесь наоборот – на всех вину распределяют. Тогда старику выгодно их оболгать, представить своими помощниками… Или вообще сказаться не при делах, ведь, похоже, улик‑то против него никаких нет! Да против всех нет, только против Лешки. Хорошо б одному и ответить.

Он так и не заснул до самого утра, все мерил шагами темницу, думал. И думы его нарушила лишь отворившаяся дверь, и властный голос приказал выходить.

Его привели наверх, в комнату со сводчатым потолком и маленьким оконцем, сквозь которое робко пробивался слабый утренний свет. На широком столе чадил светильник.

– Ой! – сидевший за столом человек – толстяк в длинном черном балахоне – улыбнулся вошедшему, словно родному. – Кого я вижу! Садитесь же, уважаемый господин!

– Спасибо, – усаживаясь на массивный стул, вежливо поблагодарил Лешка. – Но вы, верно, ошиблись.

– Все так говорят, милый, все… – толстяк потер руки и зыркнул на стражу. – Оставьте нас!

Крепко привязав Лешку к стулу, стражники удалились.

– Ну? – улыбнулся толстяк. – Меня зовут Михаил, а тебя? Ты ведь не грек?

– Алексей, – отозвался Лешка – Местные называют иногда – Али.

– Верно – Али, – Михаил важно кивнул и довольно сложил руки на животе. – Вот видишь, на первый вопрос ты, надо сказать, ответил прямо, ничего не скрывая. Али. Ты ведь турок?

– Нет, русский.

– Русский? – удивился толстяк. – Ну, надо же: главный турецкий соглядатай – русский!

– Да я не соля… не согля… В общем, это случайно все вышло.

– Однако ты негодяй, – Михаил скорбно поджал губы. – Только что признался… И опять на попятную!

– Осмелюсь спросить… – удивленно моргнул юноша. – В чем это я признался?

Толстяк улыбнулся:

– В том, что ты знаменитый турецкий лазутчик Али Чутурлык! О, мы тебя давно ищем.

– Али Чу‑тур‑лык?! – по слогам произнес Лешка. – Ну, надо же до такого додуматься!

– Ах, ты опять за свое?! – недобро взвизгнул допрашивающий. – А я‑то надеялся, что мы договоримся… А ну‑ка, обернись‑ка назад!

Лешка обернулся и вздрогнул. Лучше бы не оборачивался! Позади, на особом столике, словно в кабинете зубного врача, были разложены всякие нехорошо блестящие штуки – клещи, щипцы, какие‑то зубчатые колесики, пилы…