– Захочет, – монашек уверенно кивнул. – Я вчера сам слышал, как он мечтал о купании. Так что наберитесь немного терпения, друзья!

Над головами яростно сияло солнце. Весна весною, но пекло оно уже почти по‑летнему, и над палубой даже натянули тент, чтобы обезопасить пассажиров от солнечного удара и несколько смягчить полуденный зной.

Лешка вытер выступивший на лбу пот и признался, что с удовольствием выкупался бы и сам.

– А мы с тобой как раз и пойдем плавать, – улыбнулся Массимо. – Извини, Владос, но ты уж больно приметный, мало ли, он тебя запомнил. Пока мы придержим вора в купальне, а ты тем временем осмотришь его мешок.

– Хорошо, – коротко кивнул грек, увидев, как толстяк, раздеваясь, сдает вещи под охрану вахтенного матроса, старого знакомца – Саида.

– Махни рукою, как справишься, – напутствовал приятеля Лешка и, обернувшись к монаху, предупредил. – Смотри, Массимо, я плаваю плохо.

Тот засмеялся, показав белые зубы:

– Не бойся, не утонешь, там же парус.

Быстро раздевшись, парни вслед за толстяком подбежали к балюстраде и скользнули в воду по специально спущенному с кормы веревочному трапу.

– Уфф!!! – вынырнув, принялся отплевываться Лешка. – Ну и водичка! Массимо, ты как?

– Славно! – монашек покрутил головой. – А где наш клиент? Ага, во‑он он. Поплыли?

– Давай!

Вода, вначале изумившая ледяным холодом, постепенно становилась все теплее – то ли солнце так грело, то ли организм привыкал, а, скорее – и то, и другое вместе. Толстяк, отдуваясь, словно тюлень, плескался у края паруса, подозрительно поглядывая на кружившую в море неподалеку черноморскую акулу – катрана. Акула была небольшая – с кошку, но, похоже, до чрезвычайности любопытная. Плыла, не отставала. Видать, интересно было – кто это тут бултыхается?

Оба тощие – Лешка с Массимо быстро замерзли, и все чаще с вожделением поглядывали на теплую палубу. А вот толстяк, похоже, чувствовал себя прекрасно и вовсе не собирался рано вылезать. Чтобы согреться, парни несколько раз проплыли мимо него – туда‑сюда. Лешка плавал так себе, совсем по‑детски шумно поднимая брызги.

– Не представляю, Алексей, – покосился на него новый приятель. – Как ты не смог научиться хорошо плавать? Ведь Константинополь у самого моря!

– Я жил в горах, – отмахнулся Лешка и, посмотрев на толстяка, сжал монаху плечо. – Глянь‑ка! Похоже, наш черт собирается‑таки вылезать!

И в самом деле, толстяк Илларион уже подплыл к лестнице и ухватился за выбленку.

– Рано… – с досадой произнес Массимо. – Твой приятель еще не подал знак.

Ничего больше не сказав, он резко погрузился в воду и, вынырнув у трапа, схватил толстяка за ногу. Илларион, недоумевая, мешком булькнулся вниз под злорадный смех всех остальных купальщиков.

– Так тебе и надо, жирняга!

– Смотрите‑ка, всех акул распугал! Вынырнув, толстяк разразился ругательствами, обещая поотрывать ноги и еще кое‑что «этому смрадному гаду». «Смрадный гад» в это время, скромненько притулившись в углу, надрывался от смеха.

– Ой, не могу, – хохотал он. – Ой, сейчас лопну! Ты видел, Алексей, как он бултыхнулся? Едва вся вода из парусины не вышла.

– Владос! – заметив свесившегося через балюстраду приятеля, облегченно воскликнул Лешка.

– Где? – приложив руку к глазам, Массимо посмотрел на корму. – Ага, вижу! Это хорошо, что твой дружок такой приметный – издалека видать. Что ж, повезло толстяку – не замерзнет.

– И нам… – тихо дополнил Лешка, у которого уже давно не попадал зуб на зуб.

Дождавшись, когда толстяк перевалил на корму, Массимо быстро полез следом. Тощий, но жилистый, стремительный, ловкий. Тело его покрывал ровный слой загара, лишь запястья и щиколотки оставались незагорелыми, белыми. Кандалы? Или, наоборот, браслеты?

Выбравшись из воды, Лешка быстро согрелся и, обсохнув, с удовольствием облачился в нагревшуюся на солнце одежду. Впрочем, тут же принялся жаловаться на жару.

– Ну, не поймешь, – изумился монашек. – То тебе холодно, то жарко. Где, интересно, рыжий?

Лешка посмотрел вокруг и, увидев невдалеке грека, радостно хлопнул Массимо по плечу:

– Да вон он! К нам не идет. Чего‑то выжидает… А, ждет, когда толстяк спустится вниз.

Парни еле дождались приятеля. А тот ничего рассказывать не торопился, нарочито медленно спускаясь с кормовой палубы вниз.

– Ну? – наконец не выдержал Лешка. – Как? Отыскал что‑нибудь?

В серо‑голубых глазах монаха читался тот же вопрос.

Владос быстро осмотрелся по сторонам и, не говоря ни слова» протянул парням ладонь, на которой… на которой лежал маленький раскрашенный кусочек. Обрывок портолана!

– Нашел его в заплечном мешке, – усмехнувшись, пояснил грек.

Ну, а где же еще‑то?

– А больше ты ничего не нашел?

– К сожалению, нет.

– Жаль. Ну, что, идем к шкиперу? Ведь теперь можно выпускать Георгия!

– Бежим! Монах улыбнулся:

– С вашего разрешения, друзья мои, я с вами не пойду. Вы уж дальше сами разбирайтесь, а я буду замаливать грехи – и так уже слишком долго вмешивался в мирские дела. Устав ордена это запрещает.

– Ну, спасибо тебе, Массимо, – Лешка взволнованно пожал узкую руку монаха. – Спасибо, дружище! Если б не ты…

– Не за что, – монах отмахнулся. – Все люди должны помогать друг другу – ведь так? Надеюсь, еще увидимся.

– Обязательно.

Радостные, Лешка и Владос бегом бросились к шкиперу.

Толстяк Илларион был арестован тут же, и теперь, сидя в каюте, ругался, изрыгая проклятия.

– Да знаешь ли ты, кто я?! – брызжа слюной, он топал ногами. – Да известны ли тебе мои родственники? О! Я родня самому эпарху, и он непременно сотрет тебя в порошок, жалкий придаток румпеля!

– Мне все равно, кто твои родственники, – Абдул Сиен оставался невозмутимым. – Где чертеж бухты?

– Какой еще, к черту, чертеж? – взвился толстомясый. Жирные щеки его дрожали, а лицо чем‑то напоминало брыластую бульдожью морду. – Я вам покажу чертежи! Вы все строго ответите за беззаконие и произвол!

– Чертеж, копию – и разойдемся мирно, – понизив голос, предложил шкипер.

– Нет у меня ни чертежей, ни копий!

– Вот этот кусок портолана нашли в твоем заплечном мешке!

– А! Вы рылись в моих вещах? На каком основании, позвольте спросить? Вы, может быть, не знаете, что такое презумпция невиновности? О, смею вас уверить, мои родственники это вам быстро напомнят.

– Хорошо излагает, – наклонившись к Лешке, прошептал Владос. – Надо же, презумпцию невиновности вспомнил. Непрост, ох как непрост.

– А что это за – презун… презанция? – ничтоже сумняшеся осведомился Лешка.

Грек лишь вздохнул и скорбно покачал головой:

– Темный ты человек, Алексей. Отсталый. Не обижайся, но сразу видно, что ты из глубокой провинции.

– Сам ты отсталый, – все же обиделся юноша.

Это ж надо, его, жителя двадцать первого века, упрекает в невежестве какой‑то там средневековый грек! А вообще‑то, было, над чем задуматься.

– Это кто там шепчется у меня за спиной? – резко обернулся задержанный.

– Это свидетели, – негромко пояснил шкипер.

– Ах, свиде‑етели, – толстяк нахмурился, он теперь уже не был смешон, скорее страшен и омерзителен – этакая расплывшаяся на стуле брыластая жаба. Но глаза «жабы» горели умом и злобой:

– Парни, а вы знаете, что бывает за лжесвидетельство? Читали «Шестикнижье»? Нет? Зря.

Нет, задержанный отнюдь не собирался сдаваться. Ругался, сыпал учеными фразами, угрожал, в общем, вел себя крайне неосмотрительно и нахально. Как будто и в самом деле не был ни в чем виноват.

– Вы задержали меня на основании этого раскрашенного клочка? С ума сошли. Не думайте, я вовсе не собираюсь вырываться. Хотите меня арестовать – арестовывайте! Но помните, я обязательно подам апелляцию в суд автократора, обязательно подам, и это вам всем выйдет боком! Нате! – Илларион вытянул вперед руки. – Закуйте меня в кандалы!

– Нам достаточно и того, что вы будете заперты в одной из кают.