– Ага, дурак. Создал себе кодлочку!

– Так я и говорю… – Настя неожиданно вздохнула. – Водится с какими‑то козлами… Мать только седеть заставляет. Сейчас с Элькой Размяткиной ходит, длинная такая… Тоже мне, нашел раскрасавицу… Ой, Лешка, я все время вспоминала – как ты их раскидал! И весь такой стал… накачанный… Когда успел только? Раньше ведь тощим был.

– Стараюсь, – скромно потупил глаза юноша.

Девушка с восхищением взглянула на него и пододвинулась ближе.

– Можно, я твои мускулы потрогаю? – спросила она негромко.

– Пожалуйста! – Лешка с готовностью сжал руку в локте.

– Не так… Ты сними футболку… Нет, дай, я сама сниму…

Юноша понял руку… Стащенная футболка полетела на пол, а нежные девичьи руки обхватили плечи и шею… А губы целовали, целовали, целовали…

Ну, нет… Лешка взял в кулак всю свою волю… Нет. Только не так… Она то думает. Что он – это не он. Вернее, что он – это он… Тьфу ты, совсем запутался…

А руки уже задирали на девчонке майку, гладя загорелую кожу…

Отвлекаясь на миг от поцелуев, Настя озорно улыбнулась и, грациозно стащив майку, бросила на койку, рядом…

– Постой… – сопротивлялся Лешка. – Сперва я тебе должен что‑то сказать! Обязательно должен!

Настя вдруг сникла, обиженно опуская глаза:

– Я тебе что, уже больше не нравлюсь?

– Нет, что ты! Очень нравишься… Только…

– Что – «только»? – в синих глазах девушки вдруг показались слезы.

И в этот момент скрипнув, открылась дверь… На миг. На один только миг. И тут же захлопнулась с грохотом. Словно бы где‑то рядом вдруг выстрелила пушка. Какая‑нибудь гаубица.

Поспешно натянув майку. Настя вылетела прочь. На ходу обернулась насмешливо:

– Вот уж не думала, что у тебя здесь проходной двор!

И ушла, хлопнув дверью так же громко, как только что. Впрочем, нет – пожалуй, чуть тише. Но – от всей души, надо думать.

Ну, вот… Лешка с остервенением сплюнул на пол. Надо же так – сразу подставил обоих – и девчонку… и парня… Это ведь он только что сюда заглядывал, он, Лешка Смирнов! Он и дверью хлопнул, узрев любимую девушку в объятиях… непонятно кого… Гляди‑ка, даже со спины узнал… А впрочем, немудрено, блондинок в деревне – по пальцам пересчитать.

Что он теперь будет думать о Насте – можно себе представить с легкостью! И – точно с такой же легкостью – что Настя будет думать о Лешке. В лучшем случае – что импотент! Вот так‑то! Хотел как лучше, а получилось… Лучше и не думать, как получилось… Хотя…

Лешка упрямо сжал губы.

Почему же не думать? Как раз – думать! Как исправить ситуацию, вот о чем думать! А подумать тут есть над чем. Как? Как? Ну, положим, для начала…

В дверь постучали, и юноша обрадованно вскочил с койки – наверняка, это вернулась Настя…

Рванул дверь…

Фиг!

На пороге, мерзко ухмыляясь, стояла… бабка Федотиха! С каким‑то длинным свертком под мышкой, в обычном своем цветастом платке, в затрапезной плюшевой юбке фасона «прощай молодость». Запоминающееся было у бабки лицо, запоминающееся и, вместе с тем, как ни странно, вполне обычное – морщинистое, продолговатое, с небольшими усиками над тонкими, ехидно поджатыми губами, и остреньким носом. Обычная, можно сказать, бабка… если бы не взгляд. Взгляд у Федотихи был неприятный, острый, просвечивающий, словно рентген. Гнусный такой взгляд, а глазки – маленькие, непонятного цвета, цепкие…

– Э‑э… Вы к кому? – ошарашенно поинтересовался Лешка.

– К тебе, милок, – ехидно прищурилась бабка. – Ты ведь – Смирнов Алексей?

– Ну, я…

– И тот, что сейчас сюда придет – тоже Смирнов Алексей. Не однофамилец, не родственник какой, упаси, Боже. Он – ты и есть. Двое вас теперь. И один должен сгинуть.

Лешка вздрогнул:

– То есть как это – сгинуть?

– А так… Нет вам двоим места на этой землице. Ты его, Леша, возьми да убей… Вот прямо сейчас и убей, а тело‑то мертвое, не думай – растворится, исчезнет. И станешь вновь ты – ты!

– Да что ты такое несешь, старая дура?!

– Не кричи, не кричи, милай… Просто возьми – и убей, ты ведь это умеешь, научился, поди… там… – Федотиха с ухмылкой развернула сверток, протянув Лешке… тяжелую турецкую саблю.

– Бери, милай! Чай, твоя…

Глава 4Средняя полоса России. Деревня КасимовкаБрат‑2

И опять я кричу: «Погодите, постойте!

Я еще не готов, дайте день на сборы…

Андрей Макаревич

…сабелька?!

Поджав губы, Федотиха пристально взглянула Лешке в глаза.

– Проваливай! – заорал тот. – Иди, куда шла, дура старая!

– Я‑то уйду. – Старуха, казалось, ничуть не обиделась. – А вот кому‑то из вас – не жить. Пойми, дурачок, не можете вы вместе, на одной землице. Кто‑то из вас должен умереть! Пойми, ведь никто ничего не узнает – мертвяк растворится, исчезнет, уж поверь, сделай милость. Вот сейчас он войдет… это ведь ты войдешь, ты… Один лишь взмах сабелькой, и… И снова вернется прежняя жизнь! И все скоро забудется!

– Уходи! – Юноша выхватил у бабки саблю, и вдруг нехорошо ухмыльнулся. – Впрочем, нет, постой… Сейчас ты мне все выложишь! Все‑о! И про болото, и про переход, и про…

Федотиха скорбно покачала головой:

– Дурень ты, Леша. Коли б ты мог что со мной сделать, так, думаешь, я пришла бы?

Отбросив саблю, Лешка рванулся к незваной гостье, ухватил за руку… и почувствовал, что поймал пустоту. Нет, не бабка Федотиха лично заявилась к нему, то было привидение, морок, оживший кошмар Черных болот!

– Ну, неволить не буду, – скрипуче расхохоталась старуха. – Не хочешь, как хочешь – было бы предложено. Одначе, помни – одному из вас все равно не выжить… Еще и отрока малого к смерти притянете, которого стрелой… Помнишь? Ты глазами‑то не зыркай, ухожу я…

Федотиха бесшумно выскользнула на крыльцо… и исчезла. Вот только что была – и нету, остался лишь сильный запах озона. Будто в грозу.

Покачав головой, Лешка в смятении уселся на койку…

И тут же послышались торопливые шаги на крыльце. Бабка не обманула – пришел тот, другой…

– А‑а‑а! – кинулся с криком, без всяких разговоров желая зарядить по морде.

Лешка без особого труда откинул его в сторону.

Парень упрямо закусил губу, до крови, сжал кулаки – вот‑вот бросится снова.

– Охолони, – негромко сказал Лешка. – Ничего не было.

– Ага, не было… – другой Лешка яростно хмыкнул. – Что же мне, показалось, что ли?

– Сейчас тебе и не такое покажется! Зеркало здесь найдется?

– Да, в столе… Да кто ты вообще такой, и как…

– Знаю, что, в столе… Вытаскивай и, прошу, помолчи минут пять, ладно?

– С чего это я должен молчать? – буркнул другой Лешка, но зеркало все‑таки вытащил. – На! Пользуйся!

– Подойди… Ну, ближе, не бойся.

– Это кто еще боится!

– Встань рядом. Смотри…

Оба парня уставились в зеркало, откуда на них тут же взглянули близнецы‑братья – светловолосые, загорелые, с серыми, с едва заметной прозеленью, глазами. Одно лицо!

– Ну, ничего себе! – другой Лешка удивленно взглянул на своего собрата. – Мы что же с тобой – братья?!

– Почти угадал…

– Но ведь… но ведь не было у меня никакого брата – это я точно знаю!

– В зеркало‑то посмотри…

– Да‑а‑а…

Парни разом уселись на койку, еще раз переглянулись и неожиданно рассмеялись. Пока что не очень весело, а так – нервно.

– Значит… – начал было другой.

– Да… Настя приняла меня за тебя. И очень обиделась, что ничего не достигла.

– Как не достигла?

– Так… Христом Богом клянусь и святой Софией!

– Гляди‑ка, какой набожный. Прямо поп! Может, расскажешь, наконец, кто ты такой и откуда взялся?

– Расскажу. – Лешка кивнул. – Только давай, пойдем куда‑нибудь… ну, хотя бы к реке.

Другой пожал плечами:

– Пошли, коли хочешь.

– Да… Кроссовок у тебя лишних нет? А то замучился в сапогах.

– Кроссовок нет. А вот старые кеды найдутся. Пошарь‑ка под койкой… Ага… вот, оказывается, куда мои сапоги делись! А я‑то думал – на машинном дворе оставил.